– Завтра в семь, без опозданий.

Рома махнул рукой, и они с Юлей скрылись за поворотом.

Спустившись по небольшому склону, Юля и Рома вышли ко второму Суздальскому озеру. Левый берег украшал пригорок, преимущественно состоявший из песка, по крайней мере, его верхний слой. Где-то под песком была плодородная почва, питавшая высокие дубы. Зимой с этой вершины скатывались на ватрушках и ледянках. Крутой склон разгонял любителей активного отдыха до такой скорости, что они останавливались только на середине покрытого льдом озера. Долгий подъем наверх и новый скоростной спуск.

Справа тоже был пригорок, не такой высокий, но и на нем были тропинки, по каким скатывались дети и взрослые. Летом же корни деревьев показывались из-под песка и образовывали лабиринты нор.

Юля и Рома шли вдоль берега. Летний сезон был в самом разгаре. Местные жители не упускали шанса провести жаркий день на берегу озера с выпивкой и мангалами. Несмотря на запрещающие знаки, десятки голов торчали из воды.

– Хоть что-то осталось по-старому, – сказал Рома.

Что бы ни происходило, будь то война или вспышка вируса, человеческая натура стремилась найти успокоение, забыть обо всем хотя бы на время. На севере Санкт-Петербурга для этого были все условия: большое количество парков и озер, где самые страшные катаклизмы терялись в лике природы, в радостном крике детей.

Мелкий песок забивался в обувь и терся между пальцами как наждачная бумага. Правая нога Юли тонула в песке на каждом шаге, отчего идти становилось все сложнее. Юля не привыкла просить. Даже до войны она не позволяла кому-то ухаживать за собой, помогать, потому что все могла сделать сама. Но в этот раз все же прислушалась к своему телу.

Они присели на берегу, около камышей, где было меньше людей.

– Раньше мы любили проводить тут время, – сказал Рома. – В старшей школе не было выходных, когда мы не собирались всем классом здесь или в Парголово. Пили, веселились. Казалось, вся жизнь впереди.

Рома закурил и предложил Юле. Она не отказалась. За тот месяц, что она провела дома, Юля ни разу не приходила сюда. Не хотела проходить тот же путь, что они проделывали всей компанией, одна. Где-то под грудью воспалялся ком и начинал пульсировать, разрастаясь до тех пор, пока его ни заглушал крик или алкоголь, всякий раз когда воспоминания начинали терзать без того израненную душу. Наверно, это и называется «сосет под ложечкой».

Юля осмотрела озеро. Прошло три года, как она была здесь последний раз, но на водной клади не было ни рытвин, ни ссадин. Природе была нипочем человеческая жестокость. Она была до нас и останется после.

Человеческая жизнь на фоне природы была не больше муравья, что попадает под подошву случайного прохожего. Подобно этому жернова времени перемалывают и человека. Единственная разница в том, что человек живет ради собственного удовольствия и потому боится его потерять в глазах смерти.

– Что за компания, в которой ты был? – спросила Юля.

– Мы познакомились в поле, когда уже все кончилось. Выжившие сослуживцы разъехались, кто куда: Ростов, Екатеринбург, Владивосток. А эти были из нашего города, с одного района. Они ходили в соседнюю школу, представляешь? Наверняка, столько раз виделись на улице и даже внимания не обращали. А тут…

– Война, – сказала Юля. – То еще место встречи. Как-то раз я встретила в госпитале Юрия Александровича.

– Трудовика?

– Его самого. Пятьдесят семь лет. Он сказал, что как бывший десантник не привык отсиживаться в тылу. У него была контузия, скорее всего, отправили на гражданку из-за возраста.

Легко отделался – подумали и Юля и Рома, но промолчали. Не им было жаловаться – они курили на берегу родных мест, видели, что жизнь продолжается, в то время как остальные их одноклассники числились пропавшими без вести или удобряли почву. Пропавших без вести во время войны признавали погибшими лишь спустя два года по ее окончании. Долгие месяцы невыносимого ожидания, надежд, которые приходилось переживать родителям. Они будут верить, пока не увидят тело, пока не убедятся, что их плоть и кровь больше не дышит. Им наплевать на приказы и правила. Траур – все, что достанется им от войны.

Юля не отказалась от помощи Ромы. Он протянул руку и подтянул девушку к себе, чтобы снизить нагрузку на протез. Юля поблагодарила его взглядом.

Проходя вдоль озера, они дошли до небольшого частного сектора. Старые небогатые дома. Днем, когда нельзя было различить свет в окнах, трудно было понять, живет ли кто-то в домах. Мрачные, покосившиеся крыши напоминали о судьбах, сломанных войной. Если в них и оставалась жизнь, то ее качество оставляло желать лучшего.

Юля и Рома остановились на небольшом мосту через канал, глубиной не больше полуметра, усеянный кувшинками, какой соединял второе Суздальское озеро с третьим, самым крупным.

– В детстве мы часто гуляли здесь с отцом. Я помню, мы видели нерест щуки: несколько хвостиков плавали рядом с охранявшей их матерью. А зимой канал промерзал насквозь, и по нему ходили лыжники.

Юле тоже было что вспомнить. Она любила эти места. Мама часто говорила, как им повезло жить в городе рядом с озерами и парками, всегда есть куда сходить и никогда не бывает скучно. Зимой, прогуливаясь по тем же местам, что и большинство детей с ближайших окрестностей, Юля видела моржей – людей, нырявших в вырубленную во льду прорубь. Юля всегда закрывала глаза, когда взрослые мужики поднимались с купели по лестнице. Они ныряли голышом, выйдя из общественной бани.

Перегнувшись через перила, Юля и Рома видели свои отражения в темной воде. Над ними плыли густые облака и скрывались под кувшинками. Обычно в отражении собственный вид кажется куда приятнее, чем вживую: изъяны фигуры сглаживаются, кожа выглядит упругой и чистой, но не сейчас, сейчас по одному только выражению лица можно было судить о том, что Юля и Рома видели куда больше, чем должны в своем возрасте.

О чем они мечтали до войны? Выучиться на какую-нибудь профессию, ходить в университет и быть частью студенческой жизни – взрослой, ответственной, во всяком случае, больше, чем это было в школе.

Плевок Ромы разбил эти мечты. Лица разошлись кругами и стали еще более неприглядными.

– Пойдем? – спросил Рома. На одном месте было невыносимо находиться.

К третьему озеру вела тропинка между старым деревянным забором, за каким виднелись крыши домов, и каналом. Юля посмотрела вперед и увидела, как над дорогой, по какой им придется пройти, нависают серые, в паутине, кроны деревьев, образуя туннель, куда не проникал солнечный свет.

– Ты знаешь, что это за дрянь? – спросила Юля, вглядываясь в коконы ветвей.

– Черемуховая моль, – ответил Рома. – Эта такая бабочка. Ее личинки отложили еще в прошлом году, и только сейчас они превратились в гусеницы и поедают листву. Выглядит жутко, но для человека они не опасны.

Юля посмотрела на Рому. Он всегда был таким умным? Вероятнее всего. Может ли война вообще сделать кого-то умным?

Юля не узнала своих чувств: всякий раз, когда она вспоминала школьные годы, ее одноклассники представали перед ней как фигуры на шахматной доске. Юля знала, кто на что способен: спортсмены, ботаники, одиночки, выскочки. Общаясь с ними в компании, Юля никогда не знала их на самом деле. Каким предстает человек в кругу сверстников? Пытается показать себя с лучшей стороны, выделиться. Каким он является на самом деле? Это можно узнать только в личном общении, и то, что видела Юля в Роме, удивляло ее. Рома не был умником, который вставляет свои пять копеек в любой разговор, он не пытался быть лучше, чем есть на самом деле, это и привлекало Юлю. Рома был похож на нее: раненный, искалеченный и живой.

С дерева свисала гусеница. Юля отвлеклась на размышления и уткнулась прямо в нее. Серая тварь, напоминавшая червя с несколькими парами конечностей, повисла между глаз Юли и скатилась на кончик носа.

Юля не успела понять, что произошло, как закричала и замахала руками: