Если же парням позволить поехать домой, то план не сработает. Там будут друзья-односельчане, пьянки-гулянки, мама или жена начнет ныть, типа оставайся мальчик с нами будешь нашим королем…

Автора можно поддержать: лайком, подпиской, комментарием. По традиции, те люди, что поддержат материально, войдут в историю книги, ибо благодарность от автора будет вначале новой главы.

Удивительно, но настало 12 мая и нас уже третий день никто не трогает, нашему отделению везет, нас даже в наряды пока не отправляют, хотя вроде завтра должны пойти в патруль, контролировать город во время комендантского часа. Во всяком случае так сказал взводный. Поговорив с летехой, смог отпроситься в увольнение, так и сказал.

— Товарищ лейтенант, разрешите в город в увольнение.

— Тебе зачем Абрамов? Задал справедливый вопрос взводный.

— Вы знаете я не курю, махорки чуть подкопилось, хотел маме подарок выбрать. Тем более завтра в наряд заступаем. Сказал я, хоть мы со взводным и даже ротным часто были на ТЫ, но он офицер, а сейчас я официально обращался отпрашиваясь в город, потому не развалюсь обращаясь на Вы.

— Мама — это святое, конечно сходи, но до комендантского часа должен вернуться.

— Мне бы бумагу официальную, я ж это не в самоходчики собрался…

— Сделаем, ухмыльнулся летеха и подмахнул листочек в своем офицерском блокноте, вырвал и подал мне. Наверное а более крупных городах были официальные бланки, но в таком мелком вроде нашего типографии не было. Да и зачем? Подписи офицеров и так все знали, опять же солдатика патруль (ежели поймает) всегда может лично привести в подразделение и спросить, получал он увольнение или где? Опять же офицерам специально такие блокнотики давали, там стояла полковая печать.

Заскочил в расположение нашего отделения и собрал вещевой мешок, набив его исключительно махоркой и пачками табака. Настроение было приподнятое, даже мурлыкал себе под нос песенку.

Есть у меня в запасе, гильза от снаряда,

В кисете вышитом, душистый самосад,

Солдату лишнего имущества не надо,

Махнем не глядя, как на фронте говорят!

Городок Вандлиц не очень большой и от расположения до барахолки было не особо и далеко. Потому двигаясь бодрым армейским шагом, практически налегке, когда на плече достаточно легкий вещевой мешок, ибо табак и махра не особо и много весят, даже когда их много, довольно быстро добрался до ее шумных рядов.

Если кто-то себе представляет веселый Восточный базар, то нет! Барахолка выглядела достаточно убого и хмуро. Чем-то она напоминала хронику, разрухи и нищеты 1990-х годов, что мне удалось посмотреть в интернете, когда был менеджером. Люди в основе женщины и старики, стояли с печальными, иногда испуганными лицами и предлагали свои немудреные товары. Но и среди них встречались ушлые старички с хитрой улыбкой, которые или лично были спекулянтами, ну или торгашами, что те спекулянты наняли. Вот оно улыбались. Кстати! Многие из них более или менее знали русский язык. Примерно, как знают различные турецкие торговцы на рынке, когда половина слов немецких, часть слов русских, а еще можно пальцами показывать сколько стоит. Вот стоит такой торгаш и продает офицерский кожаный плащ, втолковывая советскому офицеру.

— Фюнф брод! И показывает раскрытую пятерню.

— Драй! Возражает офицер и добавляет. И айнс пачка махорки, махра гуд!

— Я, я зер гуд махра! Цвай махра. Соглашается бодрый старикашка.

Услышав такое я не выдерживаю проходя мимо и добавляю.

— Я, я зер гуд, даст ист фантастишь.

Ко мне быстро оборачивается офицер и обращается.

— Братишка, ты по немецки понимаешь? Помоги сторговать плащ.

Вскидываю руку к пилотке. Это не совсем уставное воинское приветствие, но мы Победители, пока еще есть боевое братство между солдатами и офицерами, на многое прикрывают глаза. Разумеется, речь о настоящих фронтовиках, а не о какой-то там штабной крысе, что может строевой и прочими уставами задолбать, если ему попадешься.

— Да не знаю я товарищ лейтенант немецкий, как и вы нахватался словечек.

— Жаль… говорит он и возвращается к торговле с бодрым старичком. Хожу по рядам, интересуюсь различным товаром, выбираю… Вдруг мне попадается маленькая, печальная старушка, она ничего не продает, кроме услуг. В ее руке табличка, где старательным старческим почерком написано на русском языке.

— Переведу с немецкого, работаю за еду.

Старушка была одета, хоть и в чистую, но довольно бедную одежду. По изможденному старческому лицу было видно, что недоедает уже который день, а возможно и неделю.

— Здравствуйте, вы понимаете по русский? Спросил я бедную женщину.

— Здравствуйте, да понимать русский язык, есть работать школьной учитель преподавать русский, сейчас знать много хуже. Ответила мне бабулька.

— Вам нужна постоянная работа? Задал я вопрос, который меня больше всего интересовал.

— Очень нужна, но есть зависеть оплата, сколько есть у молодой офицер?

— Я сержант, сержант Абрамов. Представился я старой учительнице.

— Анна Гиммлер, представилась мне в ответ дама. От такого у меня глаза полезли на лоб. Похоже она поняла мою реакцию.

— Нет, найн (в волнении сорвалась на немецкий) однофамилец мы не есть родственник. Разве я быть такой бедный, если быть родственник Гиммлер? Гитлер капут! Добавила привычную всем немцам в мае 45-го года, присказку Анна.

— Тебя из-за фамилии не берут на работу Анна? Задал свой вопрос.

— Я, да из-за фамилии, немцы боятся репрессия, не хорошая фамилия. Подтвердила Анна. Переспрашивать почему в штабе не очень желают видеть немецкого переводчика с фамилией Гиммлер не требовалось. Возможно, через 1–2 месяца истерия спадет, но пока людям с такими фамилиями работа при каком штабе, любого подразделения Красной Армии явно не светила.

— Сколько ты хочешь за работу Анна? Снова спросил я.

— Половина буханки хлеба в день. Правильно и почти без акцента ответила старая учительница и сама вздрогнула от своего предложения — это были очень большие «деньги» в условиях разгромленной Германии.

— Полбуханки хлеба каждый день + 1 кг рыбы раз в два дня. Сделал я встречное предложение.

— Я согласна, добрый Господин! Воскликнула старая учительница и ухватила меня своими сухонькими ручками за руки.

— Храни вас Бог… и Анна разрыдалась.

— У нас нет господ, только товарищи. Поправил я старушку.

— Рот-фронт! Подтвердила старая учительница и добавила, камрад, товариЩЬ

— Вас не интересует, какая предстоит работа? Снова задал вопрос старушке.

— Я согласна все делать, мыть полы, стирать, убирать.

— Ну зачем же? Мы солдаты и сами с этим вполне справляемся. Перебил я сухонькую бабульку.

— Тогда какая работа Господин, товарищ — мгновенно исправилась Анна.

— Война окончена, скоро обещают начать демобилизацию армии и мы поедем домой, начал я свой рассказ. Добрая женщина меня не перебивала.

Дело в том, что у нас есть некоторые излишки, которая нам дает армия. Для примера я не курю, подтверждая свою слова снял с плеча вещь мешок и показал его содержимое. Надо было видеть глаза старой учительницы. Она никогда прежде не видела такого богатства. Нет! Скорее всего в лучшие годы для Рейха, в каком магазине могли целые штабели табака или даже пачек сигарет стоять, но они не были такой уж большой ценностью. Вот сейчас в мае 1945, мешок забитый пачками махорки и табака — это как в 21 веке увидеть чемодан забитый слитками золота. Хотя немного перебарщиваю, пачка махры весила 50 грамм, а купить за нее можно было золотых украшений на 3–5 граммов золота, как сторгуешься.

— Еще мы немного ловим рыбу, потому частично предлагаем рыбой платить, продолжил я свой рассказ. Рыбу и раков тоже желательно продавать. Опять же, как сержант командую небольшим соединением солдат (ГГ использует слово соединение, он считает, так будет понятнее немке), будут излишки хлеба, мы не весь съедаем, опять же из-за рыбалки, рыба вкуснее хлеба. Иногда будет соль, сахар, чай, тушенка, различная крупа. Пока я говорил глаза старой учительницы лезли на лоб. Она фактически встретила «олигарха» по нынешним временам, который ее брал минимум на должность генерального директора ГАЗПРОМа, ибо такие безумно высокие зарплаты мало кто из немцев получал в Германии вначале мая 1945 года.