Построенные в основном на диалогах сюжетные драматические постановки о падении Бастилии, представленные в крупных театрах, пользовались меньшим успехом, поскольку дискуссии о демократических правах (и об их очевидных последствиях для рабства) пробудили гнев цензуры, которая либо запрещала постановки, либо требовала значительных купюр. Второстепенные театры не были обязаны подавать хореографические постановки, пантомиму и баллады на одобрение лорда-камергера, но королевские театры Хеймаркет, Друри-Лейн и Ковент-Гарден должны были предоставлять свои сценарии. Друри-Лейн и Ковент-Гарден предложили драматические постановки о падении Бастилии, которые лорд-камергер либо жестко цензурировал, либо вовсе запретил из-за политизированных диалогов. Театр Ковент-Гарден приступил к репетициям «Бастилии» Фредерика Рейнольдса, который симпатизировал революции, но лорд-камергер отозвал патент на эту постановку. Он также отверг первый сценарий «Острова Св. Маргариты» Джона Сент-Джона, чьим героем был знаменитый «человек в железной маске», заключенный на острове Св. Маргариты с 1687 года до его смерти в 1740-е годы, когда Джон Филип Кембл попытался поставить его в театре Друри-Лейн99. Цензор потребовал, чтобы Сент-Джон убрал параллели между бесчеловечным отношением к французским заключенным в Бастилии и страданиями его героя, а также волнующий музыкальный финал в исполнении хорового ансамбля, который Сент-Джон назвал «толпой». Этот финал включал в себя стихи, побуждавшие людей «утвердить… свободу и отстоять права человека», и призывы вроде «однажды мы были свободны, так станем ли мы рабами?» [Там же] (см. также [Sova 2004: 126–127; Conolly 1976: 87–88]). Цензурированный вариант по-прежнему намекал на то, как демократические чувства находили созвучие с правами рабов на свободу, когда хор пел: «Свободный голос увенчает наш труд, / Тирания и пытки уйдут» [Conolly 1976: 85–90]100.
Наряду с вдохновляющими и демократически обоснованными аргументами в пользу естественной свободы Французская революция спровоцировала противоположные реакции, которые оказывали подрывное влияние на британское антирабовладельческое движение, усиливая существующие разногласия между консервативными «лоялистами», реформаторами и радикалами. Последние агитировали за расширение избирательных прав и демократические парламентские реформы, в то время как сторонники противоположного лагеря поддерживали статус-кво традиционных политических иерархий церкви и королевских клубов [Royle, Walvin 1982: 43]. В театрах лоялисты свистели и насмехались, в то время как радикалы и реформаторы радостно приветствовали падение Бастилии. По замечанию драматурга Фредерика Рейнольдса,
Французская революция… в значительной мере возбудила общественное внимание, но она не стала общей сенсацией до памятного дня 14 июля 1789 года, когда была разрушена Бастиллия [sic]. Тогда… лоялисты увидели революцию в одном свете, демократы в другом, и даже управляющий театром имел свое мнение на эту тему [Reynolds F. 1827: 54].
Аболиционисты разделились в своих убеждениях. Томас Кларксон и либеральные парламентарии Чарльз Джеймс Фокс и Ричард Б. Шеридан (который также был управляющим театром Друри-Лейн) находились среди горячих сторонников революции. Томас Кларксон в августе 1789 года даже отправился в Париж, где попытался убедить недавно сформированную Генеральную ассамблею в необходимости включить отмену работорговли в конституционные реформы, которые они разрабатывали [Kennedy 1950]. Но многие консервативные аболиционисты, такие как член партии тори Уильям Уилберфорс, Ханна Мор и евангелическая секта Клэпхема из англиканской церкви, к которой они принадлежали, противостояли рабству как явлению, противному для христианского духа, однако гнушались идей народной демократии и республиканских прав как основы для аболиционизма. Ханна Мор, к примеру, осуждала республиканство и выражала сожаление, что во Франции «восторжествовало бандитское отребье», а революция направлялась «духом распущенности и мятежности» [Roberts W. 1835: 294, 385–386].
Британское антирабовладельческое движение не только разделилось изнутри, но и подверглось внешним нападкам, особенно после 1793 года, когда насилие якобинского террора, начало войны с революционной Францией и бунт рабов на Сан-Доминго положили начало репрессивному антиякобинскому мировоззрению. Еще до 1793 года антирабовладельческое движение приобрело зловещие ассоциации с событиями на Сан-Доминго и во Франции, поэтому парламентские дебаты о рабстве и отмене работорговли, которые начались сразу же после падения Бастилии, закончились поражением либералов. «Размышления о революции во Франции» Эдмунда Бёрка (1790) предвосхитили эту антиякобинскую панику, предупреждая, что революционный пожар во Франции может распространиться на другие страны, и призывая тщательно загасить и обезопасить все возможные источники пламени у себя дома, в Британии: «Когда соседский дом горит, пожарным не стоит устраивать игры с огнем у себя дома» [Burke 1987: 9]. Когда Томас Пэйн опубликовал свой ответ в защиту революции под названием «Права человека», он предстал перед судом за подстрекательство к бунту и был приговорен к смертной казни заочно, поскольку к тому времени бежал во Францию [Dozier 1982: 1]. В январе 1793 года радикальные якобинцы во главе с Робеспьером казнили короля Людовика XVI, а затем объявили войну Британии. Страхи консерваторов, что французское радикальное республиканство может распространиться и в их стране, уже нельзя было считать необоснованными, поскольку радикалы учредили корреспондентские общества для агитации за демократические реформы. В 1795 году правительство под руководством премьер-министра Уильяма Питта возбудило судебное преследование членов лондонского корреспондентского общества по закону «О подрывных сборищах и об изменнических действиях». В этом контексте сторонники рабства нападали на аболиционистов, обвиняя их в отсутствии патриотизма. Уилберфорс, противник Французской революции и мятежа на Сан-Доминго, сетовал по этому поводу: «Люди связывают демократические принципы с отменой работорговли и не хотят слышать даже упоминания о них» [Wilberforce, Wilberforce 1838: 18].
Аболиционизм с его «профранцузскими» якобинскими коннотациями особенно презирали как непатриотичный, после того как французское Национальное собрание объявило отмену рабства в колониях в 1794 году и когда Туссен-Лувертюр, лидер антирабовладельческого восстания, объединил силы с французами против британцев в надежде получить автономию для бывших рабов и gen de coleur101 на Сан-Доминго. Одиннадцатого апреля 1793 года граф Абингдон выступил с пламенной речью на сессии парламента, где объявил: «Идея отмены работорговли связана с уравнительной системой и правами человека… если вам не хватает доказательств, посмотрите на колонию Сан-Доминго и вы увидите, что там натворили права человека»102. Тревоги британцев из-за распространения «черного якобинства» усиливались сообщениями французских агентов, подстрекавших небелое население Ямайки оказывать сопротивление британским властям [Genovese 1979: 20–22]. Страх перед тем, что революция с Сан-Доминго распространится на британские колонии в Карибском море, раздувался сенсационными публикациями в лондонской прессе о «великих цветных войнах» на Ямайке в 1795–1796 годах. В типичных статьях содержались жуткие описания того, как «цветные сеют смерть, пожары и разрушения», и оправдания ямайских плантаторов, которые «выпустили сотню бладхаундов для охоты на разъяренных и кровожадных дикарей»103.
Бёрк и другие прямо связывали Французскую революцию с восстанием на Сан-Доминго. Хотя Бёрк с симпатией относился к отмене работорговли, он решительно отрицал право рабов насильственно освобождаться от рабства – на том же основании, как отказывал французским революционерам в праве ниспровергать монархию и аристократическую иерархию. В «Размышлениях» Бёрк противостоял притязаниям французских революционеров, пользуясь для аналогии системой рабского труда. Он настаивал, что французы не были «нацией низкорожденных раболепных ничтожеств до своего освобождения в 1789 году», и увещевал их не вести себя подобно «шайке цветных рабов, внезапно освободившихся от своих уз» («а следовательно, оправдывать ваше злоупотребление свободой, к которой вы непривычны и плохо приспособлены»). Для Бёрка и рабы-креолы, и французские революционеры были в равной мере «плохо приспособлены» к внезапной свободе, добытой революционным насилием, и в равной мере представляли собой угрозу заведенному порядку [Burke 1987: 31–33]. В этой фанатичной антиякобинской среде даже такие аболиционисты, как Томас Кларксон, которые полагали, что Французская революция предоставила «неграм [на Сан-Доминго] возможность… отстоять свои неизменные человеческие права», были поставлены в тупик общественными предрассудками, связывавшими насилие на острове с революционным террором во Франции [Clarkson 1792].