После того как сэр Кристофер Карри, губернатор Барбадоса, спасает Ярико от рабства и заставляет Инкля жениться на ней, занавес опускается под бурные аплодисменты.

В многолюдной и задымленной Бедфордской кофейне интеллектуалы и ремесленники вкушают пунш после представления и слушают сплетни о сексуальных скандалах, биржевом рынке, политике и пользующейся успехом у широкой публики постановке «Инкля и Ярико». Здесь состоятельные клиенты читают газетные статьи о том, как филантропы-аболиционисты собрали средства на спасение темнокожих солдат из бывших рабов от нужды, чтобы отправить их в Западную Африку, где они смогут основать колонию. Завсегдатаи горячо обсуждают присутствие этих лоялистов на лондонских улицах, а также достоинства и недостатки африканского рабства. Член парламентской партии тори Уильям Уилберфорс4, поспособствовавший основанию Лондонского общества за отмену работорговли, недавно выступил в парламенте с предложением о запрете этой практики. Оживленные разговоры переходят на обсуждение оперы Колмана. Некоторые утверждают, что она укрепит поддержку запрета на работорговлю, – несмотря на то что Уилберфорс, в соответствии с предписаниями клэпхемской секты англиканской церкви, к которой он принадлежит, считает театр аморальным предприятием5. Завзятый театрал держит в руках свежее издание «Инкля и Ярико» и читает предисловие, написанное знаменитой актрисой и драматургом Элизабет Инчбальд6: «Эта драма может избавить мистера Уилберфорса от его неприязни к театральным представлениям и убедить его в том, что обучение нравственному долгу… наиболее успешно внушается через обращение к веселью, праздности и распущенности» [Inchbald 1787]. Дискуссия возвращается к аболиционистскому подтексту театральной постановки, подчеркнутому решением Колмана изменить свой первоначальный замысел по просьбе Инчбальд и сделать Ярико африканкой, а не индианкой [Inchbald 1806]. В театральных обзорах, например в Lloyd’s Evening Post, клиенты заведения читают, что «лишь холодное сердце не может выказать теплого интереса к такой, как Ярико», а Daily Register превозносит «разнообразные возвышенные и прогрессивные настроения» мюзикла и «поразительное воздействие на слушателей, которые приняли их с самым сердечным одобрением»7.

В Лондоне XVIII века антирабовладельческие настроения «Инкля и Ярико» в равной мере достигали умов образованных и неграмотных людей через сценические представления перед шумной публикой и закулисные реверберации в виде броских афиш, газетных рисунков и острот среди завсегдатаев кофеен. Музыкальная опера Колмана открылась в театре Хеймаркет в 1787 году в поворотный момент аболиционистского движения. Современники восторгались тем, что постановка, исполненная 164 раза между 1787 и 1800 годом, привела к бурной поддержке отмены работорговли [Hogan 1968a: clxxiii]. Драматург и поборница аболиционизма Элизабет Инчбальд утверждала, что опера «Инкль и Ярико» была «ярким предвестием смягчения тягот рабства» [Inchbald 1806]. Актриса Фрэнсис Мария Келли исполняла роль Ярико с нескрываемым сочувствием к «угнетенным африканцам» и старалась «тщательным образом наносить смолянистый грим», чтобы выглядеть «подлинной африканкой»8. Барды пользовались историей Ярико как основой для антирабовладельческих песен и стихотворений9.

Но хотя лондонские репортеры расхваливали «прогрессивные и благородные чувства» пьесы Колмана и ее «поразительное влияние» на публику, когда представления начались на другой стороне Атлантики – в Филадельфии, – актеры выхолостили аболиционистский пафос произведения через текстовые, костюмные и сценографические изменения. По всей видимости, они поступали таким образом, чтобы избежать трений из-за темы рабства. В 1790 году состоялась премьера «Инкля и Ярико» в филадельфийском театре «Саутварк». Филадельфия в 1790 году была временной столицей США и морским портом с населением примерно 30 000 человек. В то время город славился процветающей морской торговлей, выпускал ежедневные газеты; работали многочисленные типографии, два цирка, концертные залы, публичная библиотека, два театра и десятки таверн и гостиниц. Пьеса исполнялась в начале 1790-х годов посреди усилившихся расовых треволнений, когда беженцы от восстания рабов на Сан-Доминго хлынули в город. Только в 1792 году 600 островных эмигрантов – примерно 450 белых и 150 африканских рабов – искали убежища в Филадельфии [Nash 1998: 50]. Их появление разбалансировало межрасовые отношения в городе и пробудило дух рабских мятежей на Юге, особенно потому, что белые эмигранты рассказывали жуткие истории о том, как «невинных истребляли вместе с виновными… [и,] насколько мог видеть глаз, везде простирались дымящиеся руины, пылающие дома и плантации»10. В то же время филадельфийцы были воодушевлены Французской революцией, заново всколыхнувшей принципы узкопартийной политики, но в равной мере устрашены восстанием рабов на Сан-Доминго. Простолюдины демократических и республиканских взглядов, заполнявшие дешевые галерки и задние ряды партера, требовали от оркестра исполнения французских революционных песен11. С основания Нового театра в 1792 году под покровительством недавно учрежденной Драматической ассоциации, состоявшей из богатых федералистских спонсоров, театральные управляющие получали указания сглаживать тему рабовладельческой политики и в целом любой узкопартийной политики на театральной сцене [Durang 1854, 1: 25]. Режиссер Чарльз Дюран следующим образом подытожил общее намерение: «Там, где между двумя партиями существует хрупкое равновесие, к политическим вопросам на сцене нужно подходить с осторожностью» [Там же: 75].

Хотя свидетельства о зрительском приеме пьесы Колмана фрагментарны – по сравнению с Лондоном, театральные рецензии были редкостью в Филадельфии 1790-х годов, – в городе публиковались ее отредактированные издания, и бумажные театральные программы намекали на преуменьшение ее аболиционистского пафоса. Начиная с премьеры в 1790 году театр «Саутварк» рекламировал свою продукцию под названием «Школа корыстолюбия: адаптация комической оперы Джорджа Колмана». Понятно, что это название в большей мере относилось к алчности Инкля, нежели к проблеме рабства12. Рудименты колмановского сюжета оставались в целости, но артисты из Филадельфии добавили диалог, возлагавший вину за работорговлю на плечи британцев. К примеру, когда губернатор Барбадоса, сэр Кристофер Карри, укоряет Инкля за намерение продать Ярико, он заявляет: «Тем более стыдно должно быть вам, англичанину… Люди, так полноценно ощущающие блага свободы, вдвойне жестоки, когда лишают беспомощных их права на свободу» [Colman 1792]. В отличие от Ярико-африканки в театре Хеймаркет, Ярико из «Саутварка» носила оперенный головной убор, намекавший на американских индейцев13. Сентиментальный эффект кульминационной сцены, где Инкль брал в жены Ярико, в спектакле был заменен «военной сценой в финале, в значительной степени превосходившей все подобное, что [ранее] происходило на этих подмостках»14.

Цирк Лайлсона, представивший свою версию пьесы Колмана в 1792 году, тоже отдал предпочтение фантастической буффонаде перед антирабовладельческой историей, рекламируя свою постановку как «великую историческую и военную пантомиму, украшенную воинскими построениями и битвами»15. Не только театр «Саутварк» выставлял Ярико в образе коренной американки16. Вариант цирка Лайлсона назывался «Американская героиня», и в его афише Ярико была описана как «дикая индианка»17. Афиша постановки Нового театра в 1793 году имела сходное название – «Индейская героиня». По признанию Дюрана, «эта превосходная пьеса Джорджа Колмана… была очень сильно изменена для представления [в Филадельфии]» [Durang 1854, 3: 261]. Такие пьесы, как «Инкль и Ярико», в этот период пересекали океан в обе стороны, как делали и люди: актеры, аболиционисты, художники и поэты. Но есть свидетельства, что пересечение театральных сюжетов – а также сопутствующих баллад, стихотворений, афиш и карикатур – с политическими дискуссиями о рабстве резко отличалось на разных сторонах Атлантики.