Подобно тому как пришедший на смену философии Просвещения романтизм столкнул Homo sapiens с пьедестала и подверг сомнению его способность ответственно распоряжаться природными системами, постромантические мыслители пошли еще дальше и оспорили саму мысль о том, что человеческое вмешательство всегда идет этим системам на пользу. Если Бюффон считал, что просвещенный человек всегда благоприятно влияет на природу, а Марш затем уточнил, что он может навредить ей, к XX веку некоторые натуралисты начали говорить о том, что сама природа лучше распоряжается землей, чем человек. Для этой растущей группы энтузиастов дикая, нетронутая природа стала мерилом нормального, здорового состояния земли. На основе этого убеждения в благотворности дикой природы возник третий вид реставрации, который мы обозначим как репаративную натурализацию. О. Леопольд является, наверное, самым известным пропонентом репаративной натурализации, которую еще можно назвать ревайлдингом – процессом восстановления поврежденных диких экосистем. Сегодня этот вид реставрации наиболее популярен, но далек от того, чтобы полностью заменить собой два остальных. Если для Бюффона «культура» являлась главным фактором спасения природы, а для Марша – ее главной угрозой, для Леопольда «натура» – главный фактор спасения. Каждый из этих деятелей работал в рамках парадигмы, установленной его предшественниками, при этом добавляя в нее новые элементы. Одна из задач главы 6 состоит в том, чтобы провести различие между тремя точками зрения, показав при этом, как их смешение может привести к недоразумениям на этапе планировки, непосредственно в процессе реставрационных работ.

Последней задачей книги является намерение выявить и показать читателю те тесные связи, которые существуют между движением в пользу охраны дикой природы и ревайлдинг-движением. Дикая природа – это объект, а ревайлдинг – процесс, который на нее направлен. Оба движения появились благодаря чувству восхищения неким идеалом (реальным или мифологизированным) нетронутой дикой природы. Вряд ли можно назвать совпадением то, что Леопольд стал одним из членов-основателей появившегося в 1935 году Общества дикой природы, будучи при этом одним из ведущих сторонников реставрации диких земель. В 1934 году Леопольд в должности председателя дендрария Висконсинского университета утверждал: его главной задачей в этой роли было «воссоздать… образец исконного Висконсина, того, как выглядел округ Дейн, когда наши предки прибыли сюда в 1740-х годах». Позже он писал в «Альманахе Сэнд Каунти», что «первым правилом умелого ремесленника является сохранение всех составных частей» [Jordan 1983]. Таким образом, для Леопольда умелым реставратором является тот, кто выявляет, сохраняет и собирает элементы экосистем прошлого. Советуя землеустроителям «думать, как гора», Леопольд тем самым предлагает им обращаться с землей так, как с ней обращалась бы природа в отсутствие людей. Леопольд считал, что и защита дикой природы, и реставрация поврежденных экосистем являются частями одного процесса по способствованию самоорганизации безлюдной природы. История реставрации может как помочь разобраться в наших представлениях о деградации окружающей среды, так и внести ясность в представления о дикой природе.

Как предостерегает нас историк окружающей среды У. Кронон, дикая природа не приемлет человека, а мы, поклоняясь ей, пренебрегаем близкими нам повседневными очеловеченными ландшафтами [Cronon 1995]. Когда активисты лоббируют сохранение дикой природы или работают над ее восстановлением, они в конечном счете больше доверяют природе, чем людям. Я считаю, что и Леопольд, и Марш придерживались типично американских взглядов на природопользование. Через 70 лет после того, как Марш призвал американцев скептически относиться к тому, как человек обходится с Землей, Леопольд сказал им доверять тому, как ей распоряжается сама природа. В то же время по другую сторону Атлантического океана итальянцы придерживались совершенно иного взгляда на мир, сохраняя веру в благоприятное влияние человека на окружающую среду. Таким образом, предостережения Кронона относятся скорее к американцам, чем к тем, кто сохраняет уверенность в способности человечества ответственно распоряжаться природой. Впоследствии мы увидим, что история реставрации предоставляет прекрасную возможность для изучения идей дикой природы, бытующих вне американского контекста.

В конечном счете может показаться, что реставраторы Сикстинской капеллы восстанавливали исключительно «культуру», а реставраторы дикой местности воссоздают только «натуру». На самом деле и в капелле, и в диком лесу «натура и культура» переплетаются в гораздо большей степени, чем может показаться на первый взгляд. Неважно, мыслим ли мы, как Бюффон, Марш или Леопольд. Любой реставратор имеет дело и с «натурой», и с «культурой». Но его взгляд на их роли в процессе реставрации зависит от того, к кому он себя относит – садовникам-культиваторам, восстановителям или натурализаторам.

Когда в 1960-х годах руководитель Сьерра-клуба Д. Брауэр боролся с беспорядочным массовым строительством гидроплотин, которым занималось Бюро мелиорации США, он использовал Сикстинскую капеллу в качестве метафоры Большого каньона. С точки зрения Брауэра, уничтожение природного наследия являлось еще бо́льшим преступлением, чем уничтожение цивилизационного наследия. Когда сторонники строительства плотины в Большом каньоне аргументировали свою точку зрения тем, что туристам станет сподручнее исследовать каньон на лодках, Брауэр ответил на это полностраничным объявлением в The New York Times. Оно гласило: «Может, и Сикстинскую капеллу следует затопить, чтобы туристы смогли лучше разглядеть ее своды?» Этими словами Брауэр фактически повторил аргументы Дж. Мьюира, который двумя поколениями ранее боролся со строительством плотины в каньоне Хетч-Хетчи Йосемитской долины. «Перегородить Хетч-Хетчи – святилище, которому нет равных среди воздвигнутых человеком! С тем же успехом мы можем затопить все церкви и соборы, превратив их в водохранилища», – сокрушался Мьюир. Сравнивая дикие каньоны и долины с человеческими святынями, эти активисты тем самым пытались открыть глаза на наши самые сокровенные представления о мире природы. Мьюир указал на то, что дикая природа может обогатить человеческий дух. Брауэр же напомнил, что творения природы могут соперничать с творениями человечества или превосходить их. В обоих случаях на кону стояло сохранение не просто каньона, а природной святыни2.

Реставраторы и сегодня восстанавливают каньоны как природные святыни. В 1960-х годах на реке Колорадо, чуть выше по течению от Большого каньона, была построена дамба Глен-Каньон. Сейчас она удерживает более 200 миль глубоких вод в окружении высоких стен речного канала. Все больше любителей природы оплакивают погребенную под ними великолепную природную святыню. В 1996 году члены Сьерра-клуба единогласно и настоятельно потребовали демонтировать дамбу и осушить водохранилище [Brower 1997]. Однако, прежде чем обрушить ковши экскаваторов на Глен-Каньон, стоит обратить внимание на дискуссию вокруг реставрации Сикстинской капеллы. На сегодняшний день дно каньона покрыто толстым слоем черного ила, а его склоны окружены сплошным кольцом осадочных отложений. В этой ситуации вопрос демонтажа дамбы становится неразрывно связан с философией и целеполаганием экологической реставрации. Как и в случае с шедевром Микеланджело, возникают вопросы: можно ли в полной мере восстановить этот каньон, нужно ли это в принципе. В отличие от ситуации с Сикстинской капеллой мы можем задуматься, насколько природа способна сама по себе оживить Глен-Каньон и вновь наполнить его пением соловьев, смыть со дна грязный ил, очистить его склоны и заставить их вновь расцвести пенстемоном, гилией и цветами тополя.

Одним октябрьским утром 1856 года на ярмарке штата Нью-Гэмпшир перед делегацией от города Конкорд собралась толпа, чтобы послушать приглашенного спикера. Достопочтенный Джордж Перкинс Марш, бывший конгрессмен из Вермонта, намеревался рассказать о некоторых заграничных сельскохозяйственных практиках, особенно о тех из них, которые было бы неплохо перенять жителям Новой Англии. Марш совсем недавно вернулся в Америку после почти пяти лет дипломатической миссии в Турции и Греции, успев посетить множество стран Европы и Средиземноморья. Он путешествовал по Альпам на повозках, пересек Босфор на каике, посетил Египет верхом на верблюде. «Англия не занимает заметного места в моих набросках», – так он начал свою речь. Поскольку характеристика почв и основных посевных культур, а также политические и религиозные институты в США и Англии довольно схожи, в обеих странах объекты и процессы сельскохозяйственного труда, по сути, одинаковы. Возможно, американцам и было чему поучиться у британских землепользователей, но Марш считал, что будет любопытнее обратить внимание на страны, чьи сельскохозяйственные культуры, способы обработки почвы, привычки сельской жизни, климат и земля больше всего не похожи. В поисках столь разительных отличий в способах хозяйствования необходимо было перенестись на юг Европы, ближе к Средиземному морю.