Моё возбуждение растёт, я всё сильнее прижимаю девушку к себе и продолжаю: так получилось, что на соседних планетах нет такого разнообразия атомов, как на Земле. Потому-то там нет и не может возникнуть жизнь и ослепительная Оленька в том числе. Выходит, я нисколько не преувеличиваю, когда говорю, что ты, Оленька – прекрасная звёздная принцесса!

И прекрасная звёздная Принцесса мне отвечает: «Всё это, конечно, хорошо: Млечный Путь, облака сверхновой пыли. Вот ты всё твердишь мне о звёздах и галактиках, а у меня черная дыра не после взрыва Бетельгейзе, а уже сейчас и в кармане! Ты мне поёшь о космосе, а у меня ипотека!»

Всё, к нам приехал ревизор, театр замер, зрители в партере не дышат.

Я быстро сорвался с небес на землю. Ещё минуту назад я безмятежно летал в своих воспалённых фантазиях, а теперь свалился в пике, и земля катастрофически приближается ко мне неотвратимым финалом. Это было жёстко, будто я пропустил могучий апперкот правой, и мои ноги потеряли контакт с полом, а голова – с разумом. Это было внезапно, как раскат грома и молния, ударившая в землю в пяти метрах от меня. Это было отрезвляюще, словно мою воспалённую голову полили жидким азотом из сосуда Дьюара. Я посмотрел на милую Оленьку с холодным брезгливым равнодушием и убрал правую руку.

Как так получилось, что мы потеряли связь со Вселенной и Богом, променяв бесконечность на ипотеку и прочую суету сует? Как мы продали бессмертную душу за желтый блеск вожделенного металла? Что ж мы за люди такие, раз Господь дал нам свободу, а мы стали рабами человеков! Эта жизнь не стоит и ломаного гроша, если вечером нет пяти минут, чтобы окунуться в бесконечное Небо!

Я мог бы рассказать тебе, мой дорогой читатель, про черные дыры, Большой взрыв и квазары, про волшебные тайны мироздания, но какой в этом смысл, если и у тебя, и у меня ипотека?!

Читатель: Я люблю слушать про космос. Астрофизика, новые открытия, новые гипотезы ученых – это волнует. Свежие фото с телескопа Джеймса Уэбба – это очень красиво. Но не понимаю, что тебя так расстроило, может у Оленьки конкретно завтра был очередной платеж, и потому она ни о чём другом думать не могла?

Меня расстроила не Оленька, а я сам. Она только хирургическим скальпелем вскрыла мою собственную проблему. Это я здесь распинаюсь про Бетельгейзе, а у самого текущие платежи, коммуналка, регистрации, долги и прочие материальные гири на ногах. Это у меня самого в голове ипотека, которая мешает видеть звёзды на небе.

Читатель: И ты ещё говоришь про чудеса?!

Да. Чудеса всё равно случаются и довольно часто! У меня в Швейцарии в 2015 году состоялась удивительную встреча, можно сказать, бизнес-рандеву, где мне рассказали невероятную историю, и я в результате написал большой роман. Он называется «Небесный принц». Я о нём обязательно расскажу.

Читатель: А мне кажется: чудеса, это для двадцатилетних, а то, может, и ещё раньше. Вы, сударь, излишне экзальтированны. Кругом бесконечные будни. Бывает, конечно, что-нибудь из ряда вон, но редко и, в основном, какая-нибудь неприятность. А если вдруг что-то хорошее, то я бы не назвал это чудом! Это просто краешек солнца и кусочек радуги после дождя.

Да, ты поэт, мой дорогой друг: «краешек солнца и кусочек радуги» – совсем неплохо. А по поводу чудес, так всё зависит от твоего взгляда на вещи порой весьма будничные. Жизнь все время преподносит нам сюрпризы, пусть не все из них нам приятны и полезны. Но, анализируя подарки судьбы, мы подчас совершаем открытия. И это удивление стоит того, чтобы жить. Самое большое чудо на свете – конечно, любовь. «Любовь – это свет, ради него мы здесь!» И вот тебе коротенькая сказочка о любви.

В некотором царстве, в некотором государстве с названием СССР жил-был Я. На дворе мирно и застойно тёк 1990 год. Я весь из себя молодой и прекрасный ехал в метро на службу. Ленинградское время ноль часов ноль минут. Московское, впрочем, тоже. А работал я в центре в режиме сутки трое. По-видимому, я отлучился со своей каторги на короткое свидание и теперь усталый, но довольный возвращался назад. Вагон двигался в сторону метро «Площадь революции», в нём кроме меня находилось ещё четыре человека, но в другом конце.

А вот прямо передо мной там, где написано «не прислоняться», не только прислоняется, но и отчаянно сосётся молодая парочка. Если бы они целовались, я бы так и сказал. Но нет, они сосутся. Причем делают это из последних сил, как будто хотят своими ртами вывернуть друг друга наизнанку, как в голливудском ужастике. Парень довольно высокий, наверное, метр восемьдесят шесть-семь накачанный, но без рельефа, весьма мясной юноша лет восемнадцати, малиновый от выпитого. Лицо у него детское с характерным чубчиком, сзади и с боков стрижка короткая. Его пассия ростом значительно меньше его так, что стоит на цыпочках, как потом оказалось, весьма миловидная девушка лет семнадцати. Сейчас же она повернута ко мне спиной и кажется, что партнер держит её на весу своими мощными руками.

Очевидно, что это сука-любовь их окутала, одурманила маковым цветом, и сейчас отношения в высшей точке на графике страсти. Катарсис, как сказал бы Аристотель Зигмунду Фрейду. Или наоборот. Вдруг наш малиновый парубок могучими трицепсами оторвал свою прелесть за плечи, так что вакуум поцелуя уничтожился. Раздался звук причмокивания. Голова подружки по инерции даже слегка откинулась назад. Мхатовская пауза, Станиславский доволен и верит. Ромео глядит на неё бычьим влюблённым взглядом, глазами, соловыми от счастья и пивасика, и говорит: «Люблю тебя, нах!» А она ему, тая от блаженства, как шоколад Милка на батарее, в ответ: «Приятно, ёпт!»

Восторг и малиновый джем. Тайский массаж и лепестки роз в джакузи. Фух, дайте отдышаться! Представляете, какая чистая красота. Если это, по-твоему, мой строгий читатель, не чудо и не квинтэссенция любви, то я готов верным самураем без промедления сделать себе харакири! Или сэппуку. Или сначала одно, потом другое. Вот только кимоно в прачечной. И катана после переезда куда-то запропастилась. А вещь дорогая, мастера Хаттори Ханзо, не меньше. Вот найду это всё – и сделаю! Ничто меня не остановит. А значит, моё писание закончено.

Финал.

Что? Мне послышалось? Живи?

Вздох облегчения. Продолжение следует. И прямо здесь и сейчас.

Читатель: И часто ты собираешься употреблять матерные слова в романе?!

Я бы и рад обойтись без них совершенно, но в данном случае не знаю, как это сделать. Поэтому нижайше прошу прощения. И позволь мне рассказать здесь вторую маленькую сценку. Просто действо произошло примерно тогда же и в тех же декорациях.

Читатель: Конечно.

Я снова в метро, и мне опять выходить на «Площади революции». Только на часах примерно 22:30, народу значительно больше и в вагонах, и на станциях. А передо мной снова «не прислоняется» парочка. Он типичный мачо, длинноволосый уверенный в себе шатен с несколько демоническим профилем, томный и расслабленный. Его лицо, и его поза излучают совершеннейший пофигизм.

Какое нелитературное слово «пофигизм»! Родом из ближайшей подворотни. Но чем заменить: безразличие, безучастность? Нет, не то! Может, индифферентность? Но тоже словечко не из «Войны и мира», Лев Николаевич бы попенял за такую кургузую лексику. Язык спотыкается, как пьяный о ступени парадного.

Нет, лицо шатена выражает именно самодовольный пофигизм! У мачо только что все сложилось к его конячьему удовольствию: и он в моменте, переживает интимное послевкусие и возможно, ещё соточку коньячку. А хорошенькая светловолосая девушка с немного сбившейся прической и слегка опухшими краснотой щечками хлопочет лицом и наполнена бурными переживаниями: то посмотрит на него влюбленно, то в поисках участия на нас, равнодушных зрителей своей драмы, и утрет слёзы бежевым платочком.

– Ну что я теперь ему скажу, Петь, ну, что мне делать?!