— Это почему же? — удивился фюрер.

— Дело в том, что этот реагент продолжеют действовать и площадь повреждения медленно, но неуклонно увеличивается. Нужно какое-то средство для его нейтрализации. Здесь вся надежда на наших химиков. У меня все, мой фюрер.

— Хорошо, спасибо, садитесь. Теперь Геббельс. Доложите, каким образом этот ультиматум оказался на радио Берлина.

— Мой фюрер, я очень сожалею, я раскаива…

— Прекратите, Геббельс, прекратите заниматься самобичеванием. Докладывайте по существу.

— Хорошо, мой фюрер. Новостные блоки готовится в министерстве соответствующими работниками, затем их проверяет начальник отдела, подписывает, запечатывает в специальный конверт и передает офицеру связи, который в сопровождении двух солдат доставляет пакет на радиостудию. Там он предъявляет пропуск и передает пакет под роспись. Выпускающий редактор проверяют подготовленный текст на отсутствие помарок и повреждений, уже не вникая в содержание, а диктор просто читает текст.

Геббельс тяжело вздохнул, и продолжил: — Сегодня все прошло именно таким же образом, но текст оказался другим, и в него был включен ультиматум. Подмена произошла на этапе передачи пакета из министерства в студию. Работники охраны студии насчет личности офицера связи ничего сказать не смогли, просто не обратили внимания. Офицера связи обнаружили в кафе, недалеко от министерства. Он спал, уронив голову на стол, будучи в нетрезвом состоянии. Журнал с подписями о передаче пакета лежал рядом на столе. Официанты сообщили, что офицер прибыл в кафе вместе с какой-то вульгарной девицей…

— Опять женщина! — изумился фюрер. — Надо же, какая агентура. Да, извините, пожалуйста. Продолжайте!

— … да, с девицей, и потребовал спиртного. Там обычно спиртное по утрам не подают, но офицер разразился бранью и грозился разгромить кафе. Девица куда-то исчезла, а офицера еще пятнадцать минут назад разбудить не смогли.  Солдат, сопровождавших офицера, обнаружили в забегаловке, которую посещают дворники, курьеры и прочий простой люд. Свое оружие они оставили на вешалке у входа, пили шнапс,  горланили какие-то непристойные песни и распугали всех посетителей. Когда хозяин попытался их урезонить, они облили его пивом и ударили кружкой по голове. Ему ничего не оставалось, как вызвать патруль. Как они попали в эту забегаловку, и где расстались с офицером, они ничего не помнят. Вот, пожалуй, все, мой фюрер.

— Какая прекрасная операция! — воскликнул фюрер. — Я аплодирую ее организаторам и исполнителям! Ее нужно будет занести во все учебники, учитесь господа! Фюрер не унывал. — А вы осознаете, Геббельс, что у вас в министерстве есть так называемый «крот», и, возможно, не один? Без них, ну и без гипноза, такую операцию не провести.

— Конечно, я понимаю, — отозвался Геббельс, — только пока не знаю, как их вычислить.

— Ладно, не утруждайте себя, оставьте это специалистам. Хорошо, спасибо. Садитесь. Теперь начальник Генерального Штаба. Сообщите нам о положении на фронтах. Я сам, к сожалению, еще не успел ознакомиться с рапортами.

— Мой фюрер, — как-то неуверенно начал начальник. — Я должен констатировать, что все рапорты с фронтов какие-то беззубые, они практически повторяют то, о чем они докладывали вчера. Если говорить коротко, они звучат так, что все без перемен.

— Вот как! — удивился фюрер. — А что сообщает фон Бок?

— То же самое, мой фюрер.

Фюрер задумался и какое-то время молчал. — Вот что, — наконец, задумчиво произнес он. — Курт, — обратился он по имени к одному из генералов. — Насколько я знаю, вы были дружны с фон Боком?

— Верно, мы не только были дружны, мы дружим, можно сказать, с детских лет.

— Хорошо, тогда я попрошу вас пойти, и позвонить фон Боку. Поговорите с ним по-дружески и выясните, что же там происходит. Вчера он обещал мне дойти до Москвы, а сегодня хранит молчание. Хотя, постойте. Для начала расскажите ему обо всем, что произошло в Берлине, и ничего не скрывайте, а потом уже выспрашивайте его. Хорошо?

— Да, мой фюрер, я понял, и я пошел.

— Господа, есть у вас вопросы, замечания, дополнения? — спросил фюрер, внимательно осмотрев собравшихся.

— Разрешите, мой фюрер? — обратился пожилой генерал, сидящий немного в стороне.

— Да, пожалуйста.

— Я прошу вас обратить внимание на эти листовки, — генерал вытащил из кармана сложенный вчетверо листок бумаги. — Нет, не на их содержание, а на их форму. Какая прекрасная бумага и великолепная печать. Я даже не представляю, на каком оборудовании сделана эта бумага и выполнена печать. Я полагаю, что в Германии ничего подобного нет.

— Да, — задумчиво произнес фюрер, — это еще одно очко в пользу Сталина.

* * *

Вернувшийся генерал чуть не влетел в распахнутую настежь дверь. — Мой фюрер, —  выпалил он, — я переговорил, они не знают, что делать. Они прослушали ультиматум по берлинскому радио и ждут указаний из Берлина, а их нет. Они начали думать, что мы капитулируем.

— О, боже! — воскликнул фюрер, — как же мы, и прежде всего я, об этом не подумали. Они же ждут указаний. Фридрих! Ступайте к оперативному дежурному, пусть немедленно подготовят, и передадут на все фронта шифровку о том, что ультиматум был передан по радио, — он поднял взор на Геббельса, — только с целью… информации. Мы ни в коем случае не капитулируем. Пусть действуют по ранее намеченным планам. Продолжайте, герр генерал.

— Да, это еще не все, — продолжил генерал. — Возле командного пункта фон Бока появились листовки, но их немного. И самое главное, возле командного пункта фон Бока появился белый флаг, который неизвестно кто и когда поставил. Вечером его не было, а утром его обнаружили, и никаких следов на снегу не было.

— Еще один ковер-самолет, — подсказал Геринг, на что фюрер недовольно поморщился. — Не перебивайте, пожалуйста. А вы продолжайте.

— Да, что интересно, на флаг никто не реагировал, пока сам фон Бок не вышел на улицу просвежиться. Просто все думали, что раз красивый флаг поставлен, а рядом часовые, то так и должно быть. Порядок есть порядок. Фон Бок приказал флаг сжечь, а древко сломать, но древко оказалось из легкого металла, который поломать не удалось, а флаг из ткани, которая не горит. Сейчас там проводят усиленные допросы с целью выявления предателя. Я посоветовал фон Боку немедленно отправить флаг в Берлин, допросы прекратить, а всех задержанных освободить.

— Хорошо, правильно. Итак, господа, Сталин выдвинул нам ультиматум и продемонстрировал свои достижения. Согласен, это серьезные достижения. И я допускаю, что они могли произвести эти свои технические новшества на каком-то опытном производстве, но сомневаюсь, что смогли организовать массовое производство новой техники. Интересно, есть ли какая-нибудь информация на эту тему от нашей агентуры на оборонных заводах противника?

— Нет, такой информации нет, — последовал немедленный ответ из зала.

— До установленного ультиматумом срока еще почти целые сутки, — продолжил фюрер, — и нам нужно предпринять какие-то срочные действия. Сможем ли мы организовать наступление по всем фронтам уже сегодня, немедленно, сейчас?

— Нет, это невозможно, мой фюрер, — ответил Начальник Генштаба. — Наши войска нуждаются в пополнении живой силой, боеприпасами, горюче-смазочными материалами и продовольствием. У них с трудом найдутся ресурсы для отражения возможных атак. Все дело в этих дурацких российских дорогах, большинство из них превратились в месиво, в котором вязнет даже гусеничная техника. Нет, всеобщее наступление невозможно… Вот разве что… Вы помните, я вам докладывал о том, что мы готовим скрытый удар на Москву, но не в «лоб», а сбоку. Там, в одном месте, есть очень удобная позиция. Оборона противника там очень слабая, противотанкового вооружения практически нет, и противник даже не догадывается о подготовленном ударе. Подготовка выполнена скрытно, с соблюдением мер маскировки и специального прикрытия. Если нашим танкам пройти несколько километров по пересеченной местности, они окажутся на хорошем шоссе, ведущим на Москву с юга.