— Так вот, этот Кузьмин! При его-то опыте он неужели слежку за собой не чует?

Столбов помрачнел. Мне почудилось, что и он себе этот вопрос задавал. Впрочем, уточнять не стал.

— Ладно, — сказал он. — Ты ему звонить должен?

— Да, — я глянул на часы. — Да вот хоть сейчас можно.

— Звони, — оживился редактор, — придвинув мне аппарат.

У меня было скользнула мысль про определитель номера… но я от нее отмахнулся, решив, что в 1978 году в советской провинции такие определители существовали только в шпионских детективах.

— Это рабочий номер или домашний? — спросил Столбов.

— Не знаю, — я пожал плечами.

— Хм… Скорее всего, рабочий. Не в отгуле же он… Ну, звони.

Я набрал номер. Трубку сразу же сняли:

— Да?..

— Виталий Алексеевич?.. Это Василий, студент-химик. Был у вас вчера. Вы просили позвонить.

— Помню.

В голосе мне почудилась некая неуловимая усмешка. Мы поговорили, и он отключился. Я тоже положил трубку.

— Ну? — вырвалось у Столбова, несмотря на всю его выдержку.

— Договорились. Подъедет к общаге. Микроавтобус РАФ…

— Та-ак, — оживился редактор. — Когда?

— В девятнадцать. Ноль-ноль. И отправимся разбираться с Беззубцевым.

— Ладно, — как-то бегло сказал Андрей Степанович. Он уже напряженно размышлял о своем. — Ты адрес знаешь ведь?

— Теоретически. Надо бы сходить, глянуть. Выяснить.

— Обязательно! Только не засветись… Ладно, — повторил он. — Ладно… Ну, тебе же на учебу пора?

Я объяснил, что из-за медосмотра у нас учебу сегодня фактически отменили, и я сейчас планирую посмотреть по факту обиталище профессора.

— Дело, — одобрил Столбов. — Это совсем недалеко. Наш, институтский дом. Давай!

И я пошел. Умеренно соблюдал осторожность, не засветился. В этом был уверен. Институтский дом тоже был добротный, «сталинка», я выявил нужный подъезд, прикинул на каком этаже квартира. В сам подъезд заходить поостерегся. И отчалил.

Время тянулось мучительно длинно. В районе шести я для конспирации сказал пацанам, что пойду прогуляюсь. Они понимающе переглянулись, заухмылялись было… но ничего не сказали.

Еще час я проболтался, убивая время, а вернувшись к общаге, с замиранием сердца увидел, что близ общежития действительно стоит микроавтобус РАФ-2203: голубой с продольной белой полосой. Окна аккуратно зашторены.

Я подошел, открыл дверцу в салон:

— Здравствуйте!

— Садись! Быстрей.

В салоне были двое. И еще один за рулем. Кузьмин и пара незнакомых мне крепких, спортивного вида парней с короткой стрижкой. Прямо по форме! И что поразило меня: все трое в строгих темных костюмах, темных галстуках, белых рубашках. Удивительно!..

Виталий Алексеевич глянул на меня внимательно:

— Едем?

— Конечно.

— Поехали, — велел он шоферу. А мне: — Дорогу корректируй.

С моей коррекцией доехали быстро.

— Вот этот дом, — сказал я. — Вон подъезд…

И поперхнулся.

— Что? — Кузьмин чуть не встал в стойку, как гончая.

— А вот он сам.

По тротуару приближался к подъезду профессор Беззубцев собственной персоной. Величавый, в шикарном костюме.

— Так, — хищно сказал Кузьмин. — Как его, Илья Аркадьевич?

— Да.

— Юра, Саня, пошли!

И все трое стремительно выскочили из машины. Меня как будто бросили на произвол судьбы, но я не замедлил выйти следом.

Трое подскочили к профессору. Тот, конечно, опешил.

— Илья Аркадьевич Беззубцев? — стремительно спросил Кузьмин.

— Да, — профессор заметно побледнел. — Чем… обязан?

— Сейчас узнаете, — пообещал магнат и вынул из нагрудного кармана красное удостоверение: — Комитет государственной безопасности. Пройдемте в машину!

Ну и что все это значит?.. — мелькнуло у меня.

Беззубцев побледнел. Видно было, что он лихорадочно пытается сообразить, как повести себя в данной ситуации.

— Э-э, простите, — с глубоким достоинством начал было он. — Здесь, очевидно, недоразумение…

Если недоразумение и было, то вмиг рассеялось.

Все-таки КГБ была необычайно серьезной организацией. Не без грехов, ошибок и недосмотров, кто бы спорил. И даже не без изменников. Но это есть везде. А плюсов в ней было гораздо больше. Все перечислять не к чему, а сейчас речь о подготовке кадров. Учили там если не всему, то многому, а главное — скорости мышления и действия. Эффективной скорости, конечно. Ведь баламутная спешка — это не скорость, а бестолочь.

Я глазом не успел моргнуть, как к РАФу с двух сторон — сзади и спереди — подлетели «Жигули». «Трешка» и «двушка»-универсал. Хэтчбек, как говорят сейчас. И оттуда вылетели люди в штатском, без всяких слов и выкриков блокируя всю грешную компанию. И профессора, и лже-чекистов. Единственное, что прозвучало:

— Спокойно! Без глупостей.

Все замерли. Шок.

Но один из крепких ребят все же решил сделать глупость. Он резко рванул с места. Стартовая скорость у него была похвальная, даже отличная. Возможно, даже был у него шанс удрать. Но все-таки это был рывок отчаяния.

Он бросился как раз в мою сторону, и я скорее машинально, чем осознанно поддел его классической подсечкой сбоку, а в этом случае уж если попал, то попал, никакой спортсмен не устоит. И то надо отдать ему должное: подкошенный, он отчаянно попытался удержаться, совершил гигантский скачок, но тем самым подвернул голенностоп. И грохнулся на асфальт с воплем:

— С-сука!..

Не знаю, кого он имел в виду. Может, и меня. Ну да мне это было до лампочки.

К упавшему вмиг подлетел один из штатских. В руке у него зловеще блеснула вороненая сталь:

— Руки! Руки за спину!..

И с поразительной ловкостью и быстротой на запястьях лежащего защелкнулись наручники. То же самое и с такой же скоростью проделали с Кузьминым и другим фальшивым КГБ-истом. Беззубцева оставили без браслетов — наверное, в том был известный психологический расчет.

Кузьмин скользнул по мне взглядом не столько враждебным, сколько задумчивым каким-то. Это был один миг, а затем опера совершенно разумно решили использовать трофейный РАФ:

— В машину!.. Все. Тихо! Без глупостей!

Жуликов затолкали на заднее сиденье, наглухо заблокировав там. Три человека держали их под жестким контролем. Травмированный кривился, морщился… Возможно, ему хотелось бросить на меня злобный взгляд, но он не решался. А что-то произнести — тем более.

Беззубцева же усадили отдельно, с особым почетом, можно сказать. И с ним занялись двое. Видимо, старших в данной группе. Я пристроился рядом. Возражений не было.

— Итак, — веско молвил один, человек лет тридцати пяти с тонким интеллигентным лицом, ну прямо доцент какой-нибудь. — Малопочтенный профессор! Мы ждем от вас правдивого… Я подчеркиваю: правдивого! Рассказа о вашей враждебной деятельности. Скрываться, отпираться бесполезно, как вы понимаете. Вы человек умный… хоть и поганый. «Извините» не говорю. Погань — значит, погань. Однако ума у вас никто не отнимет. Пока, по крайней мере. Что будет потом, неизвестно, может быть, и одуреете. Не исключено. А пока…

«Зачем он эту пургу погнал?..» — подумал я, но промолчал, естественно.

Беззубцев по ходу саркастической речи снабжал лицо надменной мимикой. Когда же опер, замысловато поговорив, умолк, профессор отверз уста с не менее изысканной едкостью:

— Ждете, говорите?.. Не дождетесь. Хотя я, в отличие от вас, воспитан хорошо, и в необходимых случаях извиняюсь. Извините, я приму таблетку валидола…

Наверное, сотрудники спецслужбы смекнули суть не хуже меня, но я сидел ближе. Рывок — и я вцепился в левую руку профессора:

— Ребята, держите! Это суицид! Хочет с собой покончить! На тот свет собрался!..

Свирепое отчаяние придало Беззубцеву силы. Я с огромным трудом удерживал его руку, чувствуя судорожную силу не ахти каких, но запредельно напряженных мышц. Пальцы вцепились в белую таблетку мертвой хваткой. И все же одному из парней удалось ловким движением выбить яд из цепкой клешни.