— Я так скучала по тебе… — шептала Лена, — минуты считала… Так хотела почувствовать тебя на себе! И в себе… Ты не представляешь, что я переживаю, когда ты в меня кончаешь!
— Почему не представляю?
— Да потому, что мужикам этого не понять в принципе!..
Здесь Лена вдохновилась и вновь открыла мне сокровища душевного мира. Объявила, что всегда хочет быть беременной от меня. То есть буквально: типа вот только родила, младенцу сиську сует, и уже чтобы снова, по ее замечательному выражению, «бутончик завязался».
— Ты понимаешь?.. Я хочу, чтобы частичка тебя всегда жила во мне!..
Все это она говорила с самым искренним воодушевлением, смеяться было грех. Я понимал: стоит мне заржать, и я отхвачу такие громы-молнии, какие и богиня Гера вряд ли могла произвести. Что тут сказать?.. Можно лишь повторить: за счастье обладать красивой женщиной приходится терпеть все ее придури и странности. Вот и терплю!
Я как можно нежнее поцеловал ее в носик, отчего она очень мило зажмурилась и прижалась ко мне.
— Я всю жизнь вот так лежала и лежала в твоих объятиях… — промурлыкала она
— Будучи вечно беременной…
— Не откажусь…
И на этой умильной ноте в дверь крепко треснули.
Лена вздрогнула как осенний листочек от порыва ветра.
Секунд пять тишины — и еще удар в дверь. И задорный женский голос:
— Эй! Химические элементы! Где вы там? Испарились⁈
Так горланить, конечно, могла только Люба.
Глава 16
Лена изменилась в лице.
— Это кто? — произнесла она шепотом. — Королева?
— Похоже на то.
Люба еще раз крепко долбанула в дверь, после чего раздался неясный голос из коридора, на который прозвучал Любин ответ:
— Да, похоже, нету никого… А я к Ваське Родионову хотела зайти, есть у меня к нему одно дельце. Ну, нет — так нет. Потом зайду!
И послышались удаляющиеся шаги.
Лена сердито смотрела на меня.
— Ну и что это значит?
— Что? — я постарался сделать взгляд невинным.
— Не придуривайся!
Она вскочила. Одеяло слетело, предъявив мне все телесные драгоценности, сохранявшие позолоту сочинского загара.
Мне показалось, что за эти дни Лена еще немножко округлилась, еще чуть-чуть — и станет «пончиком», чего не надо бы. Но сейчас ее женская прелесть достигла такого очарования, что голую Леночку — условно, конечно, говорю — можно было использовать для проверки мужского сексуального здоровья. Что я мигом и объявил:
— Елена Игоревна, ты поосторожнее! На тебя ведь и у мертвеца встанет. Я могу и не выдержать… Вернее, он.
Я взглядом показал — кто «он».
— Ты мне зубы не заговаривай!
Лена вякнула это грозно, но я-то видел, что попал в точку. Душенька моей возлюбленной вся облилась медом и розовым маслом… В прекрасных глазах поплыла сладкая нега.
— Умаслить хочешь?..
— Конечно, хочу. Но говорю правду. Если б я был художник! Эх, если бы я был художник!.. Слушай!
Тут меня абсолютно внезапно осенила мысль странная и захватывающая.
— Слушай! А у вас дома фотоаппарат есть?
Она как бы мысленно споткнулась. Удивленно уставилась на меня:
— Есть. ФЭД. А что?
Фотоаппараты в СССР, в чем-то подобно автомобилям, выстраивались по ранжиру. Самыми простенькими и недорогими были «Смена» и «Зоркий» — для начинающих фотолюбителей. «Зенит» и «ФЭД» (Ф еликсЭ́дмундович Д зержинский) — средний класс, ЛОМО, «Киев» — профессиональные или почти профессиональные аппараты… Разумеется, разница была в том числе и в цене. Конечно, ФЭД вполне мог бы оказаться в неопытных руках, но тогда качество снимков оставляло желать лучшего.
Ляпнув «А что?», Лена через несколько секунд сообразила — что. И первым делом обратно потянула на себя одеяло. Это было так смешно и трогательно, что я не выдержал, сдавленно захихикал… и она не выдержала, прыснула.
— Это что за мысли у тебя? Сфотографировать меня в неглиже?
— Именно! Такая красота должна быть запечатлена навеки.
Лена призадумалась. Вот прямо видно, как идея зашла. Конечно, пока она еще кажется чопорной девушке безумной, но уже пробивается ручеек мысли: а ведь в этом, кажется, что-то есть…
— Хм, — произнесла моя Венера неопределенно. — Я вот представляю себе, как если бы мои папа с мамой увидели такую фотографию…
— И что? По жопе отлупили бы?
Она вздохнула задумчиво:
— Не удивилась бы, если б такое случилось… Ну, это я утрирую, ясное дело. Меня вообще никогда не били. В угол ставили, было дело.
— За что?
— Да уж и не помню. Но помню, что стояла. Плакала. И штукатурку лизала языком. Вкус такой странный, но тогда казался интересным…
Тут она спохватилась, увидев, что сильно отклонилась от темы.
— Да! Так почему эта… артистка погорелого театра так упорно к тебе лезет?
— Что-то я не замечал, чтобы лезла, — покривил душой я.
— Как же! Все у нее к тебе какие-то разговоры.
— Ну, это не значит — лезет. А разговоры… Смею думать, что я неплохо разбираюсь в учебной программе. За помощью часто обращаются, — я повел рукой, разумея многих обитателей общежития.
Лена старалась смотреть строго, и это было уморительно в сочетании с ее прехорошеньким личиком.
— Да?..
— Конечно, — я сразу ощутил уверенность и ловко переехал на нужные рельсы: — Так насчет фотосессии подумай, серьезно говорю. Если уж Бог дал тебе такую красоту, такое роскошное тело, ну как не сохранить память об этом?..
Красавица моя разнежилась, закатила глазки, видимо, воспарив к каким-то необычайно приятным мыслям о своей обворожительности.
— Да… — хрустальным голоском прожурчала она и неожиданно открыла шлюзы философской мысли: — Ты знаешь, я вот думаю иногда… Ведь юность так недолговечна! Правда?
— Увы!
— Вот именно… Что с нами будет через двадцать лет! А? Ты знаешь?
— Кое-что знаю.
— Что? — Лена застыла. Глаза округлились.
— Насчет всех сказать не берусь, а вот у некоторых…
И я сделал артистическую паузу.
— Что? Ну начал, не тяни! Что у некоторых?
— Увы, — скорбно повторил я. — У некоторых титьки до пупа отвиснут…
…Лена смогла заговорить лишь через полминуты беззвучного хохота:
— Васька! Ой… Ну почему я на тебя сердиться не могу⁈ Такой хулиган! Вот скажи мне кто другой такое, так от злости перевернулась бы. А тут… только вот ржу как дура…
— А я разве о тебе говорил? Я сказал — у некоторых.
— Болтун!..
— Диалектик, — поправил я и взглянул на часы. — Однако, дорогая моя упитанная и воспитанная, пора нам собираться…
— Да… — Лена вздохнула. — Ты только отвернись, я стесняюсь.
Странный, конечно, народ женщины…
Стали собираться. Час пролетел так стремительно, что показался нам минутой. Сумерки овладели миром, привычно и таинственно изменив его…
— Ой, — воскликнула Лена, — чулок порвался!..
Чулок действительно прохудился на большом пальце правой ноги, отчего хозяйка всего этого имущества приуныла — дескать, плохая примета.
— Чушь, — я отмахнулся. — Идем, я тебя домой провожу.
Честно говоря, меня слегка напрягало то, что в коридоре опять мы можем наткнуться на Любу — вот и будет плохая примета… Ну да здесь уж ничего не попишешь, придется положиться на судьбу. Как карта ляжет.
Легла нормально. Мы прошли по коридору, спустились — общага жила бойко, куролесисто, некоторые парни с любопытством зыркали на Лену, впрочем, тут же деликатно отводили взгляд.
На вахте дежурил полузнакомый старичок, я его предупредил — вот, дескать, провожу одногруппницу, которая приходила к нам позаниматься…
— Не опаздывайте, молодой человек, — старец не упустил случая проскрипеть это с назиданием.
— Постараюсь.
Почти совсем стемнело, водители включили фары, а городские службы — фонари. Мир теней и света!.. Ветер негромко гулял в облетающих кронах, листья падали с легким шорохом. Когда мы проходили мимо огромного старого тополя, вдруг налетел ветреный порыв, ветви зашумели, листопад хлынул на нас.