Ева наклонилась ниже и подставила под струю голову, нагретую солнцем. Целое утро только зря потратила. Тётка застукает — наорёт. Но кто виноват, что весник должен появиться в любой день этого года? Уж точно не Ева. Ведь всё давно прописано в договоре.

Она снова скрипнула вентилем и убрала с лица налипшие пряди. Неизвестно, кто проложил трубы. Народ пользовался и лишних вопросов не задавал.

Ева знала другое: пришло время действовать. Она уже подготовила дорожную сумку.

— Идёт! — тоненько крикнул соседский мальчишка.

Ева вздрогнула и улыбнулась. Неподалёку с грохотом уронили ведро. Словно во время урагана, захлопали двери. Захныкал младенец, и суетливые соседи высыпали из домов.

Вскоре все собирались в центре селения, как предписывал договор. Никто не сомневался в его существовании. Ведь откуда-то люди знали, что строжайше запрещено не пускать вестника или нападать на него. Это знание непреложным законом входило в жизнь степняков с каждым вдохом, с каждым глотком квинтэссенции…

Из-за ближнего дома вышел вестник.

***

Когда солнце сдвинулось на пару ладоней, несчастные равнодушно глядели на горизонт. В этот раз среди них были только седые. Их морщинистые лица, как и полагалась, выражали равнодушное спокойствие. Предугадать, кого выберет вестник, казалось невозможным. Чем он руководствовался, забирая только стариков или молодых, Ева не знала.

Остальные торопливо отправились по домам — согласно договору. Только Ева осталась на площади. Выбранные двинулись в путь, а чужак, глядя под ноги, шёл следом. Они повернули за угол у недавно выстроенной ограды, и удар жерди оглушил вестника. Он рухнул, словно уснул на ходу. Брат научил, как надо бить.

Ева наклонилась с надёжной верёвкой и ухмыльнулась: “Вот её-то я сплела на славу”. Узел на запястьях вестника затянула крепко — предосторожности не помешают. Связанный станет внимательней прислушиваться к просьбе. Или позволит идти с ними. Среди односельчан ползли слухи, что некоторые уходили за близкими, но никто не возвращался. Поэтому эти истории заставляли грустить. Ева их не любила. Она обязательно возвратится и не будет больше одинокой.

Когда шесть лет назад ушёл брат, Ева отказывалась от еды, только пила квинтэссенцию: голова кружилась и подташнивало, зато притуплялась душевная боль. Тётка, видя, тающую на глазах Еву, отстегала её и заставила глотнуть молока и поесть квазихлеба. Накопив немного сил, Ева принялась реветь. Тут даже наказания не помогли успокоиться. Наплакавшись, она решила, что обязательно подготовится к встрече с вестником.

Из ветоши и жердей смастерила чучело. Голова с угольными точками глаз и растопыренные руки — ей большего и не было нужно. Родня засыпала, и Ева прокрадывалась в сарай у дома, где родилась, чтобы при свете лучины бить чудовище, разрушившее семью. До кровавых мозолей, затягивавшихся к утру, а если пробраться в сад и выпить квинтэссенции, то они исчезали и до рассвета.

Потом отмечали ежегодный праздник лета. Визгливая ребятня крутилась у подвешенного на площади бумажного шара с безделушками и угощениями. Детям никак не удавалось разбить его. С гиканьем они подпрыгивали и молотили по шару палками. Оболочка из обмазанной тонким слоем глины бумаги не поддавалась. Книги в большом количестве сельчане нашли недавно в откопанном погребе. Староста пытался помешать степнякам растаскивать их, он от отца слышал, что они очень ценятся вестниками, но разве уследишь?

Возня малышни наскучила. Ева зевнула и подняла прохладный камень. Довольно тяжёлый, он удобно лёг в ладонь. И запустила в цель. Шар хрустнул, и из трещины посыпалась всякая чепуха.

Ева с ухмылкой глядела на окрепшие руки: “Вот так-то, вестник, это только начало”.

А теперь Ева претворяла задуманный план в жизнь. Никто из несчастных не заметил падения чужака. Они строем шагали впрёд, и в проводнике не нуждались. В прошлый раз Ева поняла, что в момент, когда он указывает на человека, тот становится равнодушным ко всему.

Тяжело дыша, она склонилась над вестником. Ева подумала: “Тот же гад — вот и славно”. И как ей шесть лет назад могло понравится это загорелое лицо с широко посаженными глазами? И нелепые светлые ресницы? Вестник поморщился и пробормотал:

— У-у, что произошло?

— Так ты не глухонемой! — Ева вертела в ладонях жердь.

Он замер и поглядел на связанные руки.

— Отпусти, — вестник говорил строго, — ты не имеешь права так поступать. Всем будет плохо, если я не заберу их.

— Только если скажешь, куда шесть лет назад увёл моего брата.

— Согласно первому пункту договора, нельзя препятствовать вестнику выполнять…

— Ты всё-таки глухой, — прошипела она и ткнула жердью чужаку в грудь. — Ещё раз спрашиваю: где мой брат?

Он глянул зло. Кожа на скулах натянулась, а уголки губ резко поползли вниз. Ева опустила оружие: “Посмотрите-ка, он ещё рожи недовольные корчит. В отключке меньше бесил”.

— Никто из выбранных вестником не… — сказал он.

Чужак упрямился, а Еве хотелось делать по-своему. С ней всегда так, за что частенько получала от тётки. Она поднесла жердь к самому носу вестника:

— А я брата верну, понял?

— Степнякам не рекомендуется покидать селение, и отпусти меня, — сказал он и добавил мягче: — Так надо.

Ева посмотрела на вестника. Не врёт ли? Сделать её выбранной он не сможет, так как договор запрещает указывать на степняка вне площади. Побьёт? Руки Евы крепко сжимали палку. Шесть лет назад вестник никак не мешал ей выплёскивать отчаяние, а шуму она наделала прилично. Да и договор не запрещал следовать за чужаком по своей воле.

— Плевать, что ты там мямлишь. Короче, если тебя отпущу, можно идти с вами?

Он закрыл глаза и засопел. После паузы раздалось:

— Да.

— Вот и славно, — она попыталась развязать узел, но со злости сильно затянула. Рука скользнула в сумку. Блеснул нож, выкованный старым кузнецом. Его морщинистое прокопчёное от сажи лицо мелькало в строю выбранных. Он вряд ли возьмёт в руки молот. Ева прикусила губу: а сможет ли она сама вернуться сюда?

Чужак скинул на землю перерезанные верёвки.

III.

Они шли долго: уже остались позади весенние луга, и вокруг простиралась голая иссушенная земля. Выбранные, Ева и вестник оставляли на красноватой пыли вереницу следов, которую ветер стирал лёгкой рукой. Дрожащее марево поднималось к небу, и казалось, что реальность в любую секунду порвётся по давно прогнившим швам, и мир окончательно потеряет всякий смысл.

От сухого воздуха у Евы першило в горле — сделала глоток тёплой квинтэссенции из фляги и встряхнула её — наполовину пуста. В сумке были листья лопуха. Капнула из фляги на листья, в походных условиях следовало экономить квинтэссенцию. Лист взбугрился и тихонько зашипел. Ладонь ощутила приятное тепло. Зубы вгрызлись в квазихлеб. Сытно и просто.

Выбранные шли впереди, и вестник лишь изредка глядел на своих жертв: знал, что никуда они не денутся.

Быстро покончив с квазихлебом, Ева обкусывала сухую кожицу на губах. Прошло уже несколько часов, а чужак не ответил ни на один вопрос. Все эти годы он казался всесильным монстром, созданным разрушать привычную жизнь. Удивительно, но за шесть лет он немного изменился: глаза глядели устало, лоб прочертили тонкие нити морщин. А она думала, что вестник всегда одинаков. Он оказался человеком, который молчит. С усталым выражением лица. Красивого лица, как нехотя отметила Ева. Но вестнику она этого, разумеется, не сказала.

Ева заставила себя отвести взгляд от чужака. Она злилась на себя, потому что то и дело смотрела на него во время пути. Он может заметить и невесть что подумать. А Ева просто наблюдает. И ей совсем не нравятся его светлые глаза и широкие плечи. Чтобы отвлечься, Ева достала из сумки книгу и открыла. Старики говорили, что там предки записывали всякую чушь, иногда выдуманную, иногда правдивую. Теперь это не имело значения, ведь чтение не самый распространенный навык среди её односельчан. Кто-то из старших ещё учился у своих родителей, те — у своих. А для ровесников Евы грамотность редка. Они придумывали книгам другое применение, чтобы занять себя. Вот и сейчас хотелось развлечься. Ветер играючи зашелестел пожелтелыми страницами. Запахло временем и тленом. Ева выдрала страницу, а книгу спрятала обратно. Вестник ничего не заметил, потому что шёл впереди. Ему же хуже. Ева аккуратно оторвала уголок листка и отправила в рот. К горьковатому вкусу бумаги она привыкла и не поморщилась. Получался шарик, и она прятала его в карман. Так Ева делала снова и снова. Вскоре жёванных комочков стало предостаточно. Тогда Ева вытащила из сумки трубку и посмотрела через неё на небо. Внутри пусто. Хорошо.