Я посмотрела на него и чуть насмешливо улыбнулась:

— Вот такая моя позиция, Арсений Борисович.

Он вдруг тоже улыбнулся, задорной мальчишеской улыбкой:

— А вам палец в рот не клади! Сколько у вас там людей?

— Десять, — сказала я.

Он поморщился, что-то задумчиво прикинул и выдал вердикт:

— В общем, девять мест мы вам выделим, Любовь Васильевна. Уж кого-то одного придётся оставить на следующий раз. Сами там порешайте. Мне и так сейчас целую войну выдержать придётся. Но девять человек поедут. Даю слово. Только не пишите никаких писем.

— Вот и прекрасно, — я тоже улыбнулась. — Спасибо, что приняли нашу позицию.

— Вы в ЛДПР? — вдруг спросил Благообразный, многозначительно взглянув на мой значок.

— Да. Сегодня вступила, — широко улыбнулась я.

— А зачем это вам? — удивился он.

— Хочу вернуть СССР, — улыбнулась я ещё шире, чтобы он не понял, шучу я или говорю серьёзно.

Примерно через час, уже перед самым отъездом, прибежал взъерошенный и взволнованный Всеволод. И сразу напал на меня:

— Люба! Ты что устроила⁈

— Боролась за финансирование, — развела руками я, а Марина и та. Вторая женщина посмотрела на меня с любопытством.

— Ты зачем с Романом Александровичем так разговаривала⁈

— А нечего всяких своих жён и дочерей катать за наш счёт! — в ответ выпалила я. — Деньги выпросила я. была конкретная цель поездки на конкретных людей. Из нашей общины! А с чего это ехать будут какие-то посторонние люди?

— Вы тоже посторонний человек, Любовь Васильевна, — едко сказала лучезарная Марина, но Всеволод от неё отмахнулся:

— Как тебе удалось убедить Арсения Борисовича? — спросил старейшина и с подозрением посмотрел на меня.

— Мне не пришлось никого убеждать, — отмахнулась я и пожала плечами, — я высказала свою точку зрения на ситуацию и Арсений Борисович согласился. Вот и всё.

— И ты мне рассказать об этой точке зрения не собираешься, я смотрю? — напрягся Всеволод.

— Мы договорились с Арсением Борисовичем, что он дает финансирование на девять человек, а я меняю мнение на противоположное, — хохотнула я и полезла на своё место в подъехавший за нами автомобиль.

Этот непростой серый день, наконец, сменился беззвучным вечером, наполненным холодноватым уже чистым воздухом и запахами сухой травы. Вялый солнечный свет ещё цеплялся за верхушки пожухлых деревьев и за крыши домов, но потихоньку всё же начинал сдавать позиции. Где-то из окна на третьем этаже лилась грустная песня про седую ночь, а у подъезда, на лавочке сидели старушки-соседки и яростно что-то обсуждали. Я подошла, и они резко умолкли и уставились на меня.

— Здравствуйте, — вежливо поздоровалась я и уже хотела зайти в подъезд, как Клавдия Тимофеевна вдруг едко сказала:

— А что это ты, Любаша, опять за старое взялась?

Я с недоумением уставилась на неё. Клавдия Тимофеевна, невзирая на то, что с виду вся казалась эдакой благообразненькой и пухленькой, на самом деле была въедливая, как серная кислота, и отличалась суровыми гренадёрскими ухватками.

— Вы о чём? — решила уточнить я.

— Что же ты Ивановну, соседку свою старую, обижаешь? — крякнула Варвара Сидоровна и суетливо поправила кулёчек с какими-то семенами, который она держала перед собой на коленях и теребила туда стручки. Это была коренастая юркая старуха с крепкими, словно доски, ладонями и пытливым взглядом.

— Я? Ивановну? — до меня начал доходить весь размах затеянной соседкой войны.

— Да! Ты! — короткий палец Клавдии Тимофеевны обличительно уставился на меня.

— Это она вам так сказала? — уточнила я.

Нет, я не собиралась оправдываться и что-то доказывать. Просто хотелось понять масштаб бедствия.

— Нет, мы же с ней не разговариваем, — развела руками Клавдия Тимофеевна, — это я сегодня на почту ходила пенсию получать. А там была Элеонора Рудольфовна. Ну, знаете — она из соседнего дома, из двадцать девятой квартиры. Так вот она рассказывала, что ей Тамарка говорила…

Я аж вздрогнула. Похоже запущенная Ивановной сплетня ушла в народ, как цунами, и моей добропорядочной репутации пришел полный кирдык.

— И что же она рассказывала? — нехорошо прищурилась я.

— Что ты решила у неё квартиру отжать. Натравила на неё какую-то секту, чтобы Ивановна на них всё переписала. И что они там чуть ли жертвоприношениями не занимаются, в этой секте вашей. И ещё говорила, что твоя Анжелика…

Но я уже не слушала — кровь бросилась мне в лицо, в ушах застучало, и я решительным шагом двинулась в подъезд. Там, поднялась на свою площадку, но не стала заходить к себе, а решительно позвонила к соседке в дверь.

— Кто тама? — послышался из-за двери осторожный голос Ивановны.

— Открывайте, Ивановна! — рявкнула я, — Соседи!

— А вот и не буду! — злорадства в голосе Ивановны было хоть отбавляй, — а если надоедать будешь, Любка, так я мигом участкового вызову! И тогда этих твоих оглоедов точно уж заберут куда надо!

Она ещё что-то визгливо орала, куражась над тем, что я сейчас ей сделать ничего не могу.

А у меня от всей этой ситуации дико разболелась голова.

Поэтому я развернулась и ушла к себе домой.

Там поставила на плату чайник. Как раз вернулась Анжелика. Увидев меня, она спросила:

— Тётя Люба, что случилось?

— А что?

— Да на тебе же лица нету…

— Устала просто, дорога тяжелая. Мой руки и давай ужинать. Я там в городе окорочка купила, копчённые. Сейчас гречку разогрею и вкусно поужинаем.

— Ой, круто! — обрадовалась Анжелика и добавила, — ты сиди, тётя Люба, отдыхай с дороги, а я сейчас руки помою, и сама всё подогрею.

Пока она хлопотала, я сидела и размышляла как поступить. Позиционная война с соседями — это самое что ни на есть худшее, что может случиться. В такой войне редко есть победители. И сил это всё отнимает уйму. Кроме того, если с соседями иногда ещё можно договориться и пойти на взаимные уступки (хоть и редко, но бывает же), то со старушкой, которая слегка уже в неадеквате и прочно встала на тропу войны, договориться в принципе невозможно. Так как для неё, как и для самурая — нет Цели, есть только Путь.

И Ивановна, кажется, нашла себя. Придумала каких-то врагов и теперь будет воевать до последней капли крови. Хуже всего, что она же не ограничивается обычными ссорами и сплетнями, как делают все нормальные старушки. Нет, она подключила тяжелую артиллерию — прошлый раз вызывала с облоно сотрудников с опеки и попечительства. Сейчас вот грозилась участкового позвать. Думаю, раз грозилась — то если не сегодня, значит завтра точно позовёт.

И опять придётся оправдываться, краснеть под взглядами соседей.

Чёрт, это ж надо было так вляпаться! Вот дура я дурацкая, сколько лет прожила, а всё равно людям верю. Была у неё эта Райка, племянница, вот видно же было, что профура. И пусть бы они воевали. А мы бы жили себе спокойно. Так нет же — влезла, пожалела старушку, начала спасать, а оно вон как в результате обернулось!

Ну почему же я и подумать не сообразила, что яблочко от яблоньки, как в народе говорят… Что не может такая профура, как Райка, воспитываться в порядочной семье.

И вот что теперь делать?

Я опять вздохнула. Вот не зря мудрые люди говорят — не надо насильно причинять добро.

— Тетя Люба, — окликнула меня Анжелика, которая, хоть и возилась у плиты, но постоянно внимательно присматривалась ко мне, — Расскажи, что такое? С Америкой не получилось, да?

— С Америкой, как раз, вроде всё нормально будет, — ответила я и Анжелика счастливо пискнула. — Тут другое дело… соседка наша, Ивановна воюет. Воти не знаю, что с ней делать.

— Ой, она же сумасшедшая! — моментально взвилась Анжелика, — утром я иду в колледж, а она меня подкараулила на выходе из подъезда и давай орать, что я проститутка и что моя мать была проституткой. А я убежала.

— Ты что, в короткой юбке была? — спросила я.

— Нет! Я вообще в брюках была, — усмехнулась Анжелика, — холодно сегодня, а у нас две пары по общей истории в библиотеке. А там очень холодный зал, так я под низ тёплые колготки надеваю, а, чтобы непонятно было, сверху — брюки.