Поэтому неправы те, кто считает, что я чудовище, которое голыми руками людям головы отворачивает. Чепуха это. Я не допускаю ситуаций, в которых применение грубой силы может потребоваться, вот и всё.

Сашу я всё детство так и звал по имени, не позволяло что-то внутри, какая-то детская гордость. А потом, когда вырос, стал звать отцом. Да, потому что он мне отцом был.

И когда он разбился, внезапно и нелепо, я, тридцатилетний тогда мужик, рыдал как девчонка над его могилой. Потому что мировой был дядя.

Он меня, колючего и кусачего от страха, принял и защитил, полюбил.

Я тоже смогу Асиного принять. И полюбить.

Сердце есть. Стучит, рычит, грохочет.

Там есть еще место, знаю.

Выхожу из душа, иду в кухню на запах кофе. Сажусь за стол.

– Порадуешь меня чем-нибудь?

– Точно не завтраком, – Мотя ставит на стол сковороду с подгоревшей яичницей. Стаканы с кофе. – Выглядишь хреново.

– Ты тоже.

– Я не спал всю ночь.

– Я тоже, – парирую.

Я давно уже не сплю нормально. Бессонница – мой вездесущий спутник. Я привык.

– Ладно, не буду томить. Всё, что успели собрать, – Матвей кладёт передо мной тощую папку. – Времени было не так много.

– Времени было предостаточно. Четыре, нахрен, года!

Матвей на мои провокации не ведётся, даже в лице не меняется. Лишь коротко жмёт плечами и откидывается на спинку стула.

– Её хорошо «потеряли». Работали профессионалы. А спалилась она по глупости.

– Ася не глупая. Куда ушёл платёж?

– На погашение кредита какого-то Дмитриева Олега Павловича.

– Пердец. Ася за него ещё и кредиты платит!

Что, нормального-то мужика найти себе не могла?!

Я бы предпочёл, чтобы не находила никакого вообще, но её логику примерно понять могу.

Она наверняка думала, что «штаны» в доме облегчат жизнь. Искала безопасности. И это очень фиговое чувство, когда твоя женщина ищет безопасности в ком-то другом.

На этого Олега, нахрен, Павловича досье тоже есть, листаю. Увалень какой-то. Из имущества сорок квадратов, доставшиеся от матери, и проперженный диван.

Ну прелесть!

И от него рожать ей было норм, значит?

– Дамир, ты чё делать-то собрался?

– Как чё? Забирать жену.

Матвей смотрит по сторонам.

– Судя по тому, что я её тут не наблюдаю, на твоё предложение она отказом ответила?

– Повыделывается и перестанет. Я хочу как лучше для неё.

– Это называется «причинять добро». Такое вообще-то не приветствуется в демократическом обществе.

– Слушай, она… – начинаю я и осекаюсь.

Что ему объяснять? Всё равно не поймёт.

Я знаю, Матвей меня осуждает. Не только за тот фарш, который я сейчас устроил, но и за прошлый фарш тоже. За внезапный фортель с Дианой, который, если честно, для меня самого стал ахренительной неожиданностью.

Не думал, что я смогу вот так сорваться.

Подло. Низко. Некрасиво.

Девочек обижать нельзя… А я обидел самую важную женщину в моей жизни.

Вот только я свои косяки признал, за них раскаялся, а Ася до сих пор себя в белом пальто видит. Как будто в том, что наш брак разрушился, виноват я один.

Я сделал контрольный, не спорю.

Но катализатором стал не я, и запустил эту херню всю тоже не я.

Мы оба.

Оба виноваты.

– Короче, Дамир, если ты реально собрался силой её увозить…

– Да не стану я, брось. Я же не зверь.

– Она так не думает.

Стреляю тяжёлым взглядом в Мотю.

Ещё и ты мне тут давай, ага!

– У неё не останется выбора.

– Как это?

– Перекрою кислород, закручу гайки.

– Ой, мля, – Мотя закрывает ладонями лицо и бубнит в них. – Шахманов, ты отбитый нахрен! Просто дно!

– Мне, Мотя, насрать уже, как это выглядит. Не до безупречных образов. Я без неё жить не могу. Пробовал – фигня получается. Оно всё пресное, понимаешь? Это не жизнь, а дешевый суррогат.

Мотя медленно кивает и отбивает ритм пальцами по стакану.

– Ребёнка видел?

– Видел.

– И?

– Мимо.

– Точно?

Вспоминаю рыжеволосого конопатого мальчугана.

Вздыхаю с тоской.

– Ни единого шанса.

У Моти на лице смесь сочувствия и жалости.

Он знает, как я от Аньки ребёнка хотел. Представляет, наверное, какой это для меня удар.

– М-да уж. Это прям карма какая-то. Может, тебе всё же пересмотреть взгляды на жизнь?

– Нормальные у меня взгляды, – отпиваю кофе. Горький, противный, на вкус напоминает последние четыре года моей жизни.

Мотя тоже пьет без удовольствия.

– Дальше-то что?

– Не знаю. Думаю, всё же поближе познакомлюсь с Кирюхой этим.

– Этой.

– Что – этой?

– Кирюха – девочка. Ты чё, Дамир, каким местом на ребёнка смотрел?

Так-так.

А вот здесь интересно…

Сгребаю со стола телефон, хватаю ключи от машины и выбегаю из дома.

– Ты куда?! – кричит вдогонку с крыльца Мотя.

– Жди здесь! Я за семьёй.

Ну, Ася! Нас ждет очень серьезный разговор!

Залетаю в квартиру. Наша дверь со всего маху хлопает о соседскую и сама же прикрывается, двигаясь на обратной тяге.

Я ставлю Кирюху на пол и несусь прямо в обуви в зал.

Олег, который спокойно спал, подскакивает, растревоженный звуками.

– Ась? – морщится, вытаскивает телефон из под подушки. – А ты что так рано? Сегодня же понедельник.

– Так получилось, – тянусь к верхней полке, достаю папку со всеми своими документами, прячу в сумку.

– Это тебе зачем?

– Надо, – откидываю сидушку кресла, вытаскиваю спортивную сумку. Осматриваю. Встряхиваю от пыли.

– А… А что происходит?

– Ничего. Спи дальше.

– Ась?

Заталкиваю в сумку одежду, которая может в первое время пригодиться.

– Солнышко, сходи за игрушками, которые возьмёшь с собой, – натянув на лицо улыбку, говорю Кирюше.

Кира кивает.

Всю дорогу до дома я рассказывала ей, что мы отправимся в путешествие. Кира новость восприняла с радостью и воодушевлением, а когда узнала, что Олег с нами не поедет, обрадовалась, кажется, ещё больше.

– Какие игрушки, Ась, ты чё делаешь?

– Ухожу.

– Куда?

Молчу. У меня нет времени. Нет внутреннего ресурса на объяснения. У меня и объяснений-то нет!

Я не знаю, куда ухожу. Мне просто нужно бежать.

– Ася! – Олег встаёт с дивана, не отводя от меня взгляда, рукой шарит по спинке кресла, нащупывая трико. – Объясни ты!

– Я ухожу, Олег. Мы уходим. Прости.

– В смысле? Это шутка? Ты шутишь, да?

– Нет.

– Это из-за вчерашнего? Да ты гонишь! – Разворачивает меня рывком лицом к себе. – Я вспылил просто, с кем не бывает?

– Не знаю, – сбрасываю его руку со своего плеча. – Не знаю, Олег. С нормальным мужчиной не бывает, наверное.

– Ась, так нельзя.

– Нельзя предлагать женщине стать семьей, но важную часть этой женщины не принимать. Спасибо, вчерашний разговор открыл мне глаза. Я поняла, что семьёй мы никогда не были и не будем.

– Я исправлюсь. Честно! Я тебе обещаю, что буду это… Буду любить. Клянусь!

Я знаю, что нет, не случится этого. Может, пару месяцев он будет поглубже в себя заталкивать неприязнь к Кире, но потом все забудется и вернётся на круги своя. В человеке либо есть намерение принять чужого ребёнка, либо оно отсутствует напрочь.

Олег – второй вариант.

Кира совершенно беспроблемная, тихая, послушная, скромная девочка, во многом уже самостоятельная. Но Олегу даже такое в тяжесть, чего уж говорить о новорождённом ребёнке, о котором он так часто напоминает мне.

Он будет раздражаться и на собственного ребёнка за то, что тот нарушает привычный уклад жизни, тут и к гадалке ходить не надо.

– Слушай, дело не только в тебе, – говорю я спокойно и тихо, чтобы понизить градус напряжения. – Во мне тоже. Я просто… Я не люблю тебя. И никогда не полюблю.