Я в брак больше ни ногой.

– Любишь, Ась?!

Я должна сказать «да»? Но я не люблю…

Туплю взгляд в пол.

– Да к чёрту, мне не нужна любовь! Давай просто поженимся. Как нормальные люди. Поженимся, ребёнка родим.

– У нас есть ребёнок.

– У тебя. У тебя есть ребёнок, – вздёргивает он бровь.

– Куда рожать, Олег? В крохотную двушку? Жить на пособия?

– Я пойду на работу.

– Ты мне полгода уже это обещаешь, и всё на диване сидишь.

– Да потому что у меня мотивации нет! Ася, мужику стимул нужен. Он понимать хочет, ради чего батрачить! Ребёнок – приемлемый стимул. А сейчас ради чего? Ради хреновых борщей и твоего нагулянного выродка?!

Олег резко осекается. Закрывает рот и вцепляется пальцами в волосы над лбом.

Я немею. Кончики пальцев покалывает от желания залепить ему пощёчину, но тут всё так наэлектризовано сейчас, что я боюсь взрыва.

Медленно дышу, пропуская воздух через плотно сжатые зубы.

– Ась, прости. Я не думаю так реально…

– Думаешь. Ты думаешь.

– Ну если и так? – говорит он тихо, примирительно и подходит ко мне совсем близко. Пытается обнять за талию. – Ну это ж правда, Ась? Ну не моя Кира, что теперь? Имею право не принимать. Не любить. Но это же ничего не значит, а?

Отталкиваю его и выхожу из кухни.

– Пошёл ты, Олег!

– А в чём я не прав?! – летит мне вслед его искренний вопрос.

В понедельник беру Киру с собой.

Ссора, произошедшая с Олегом накануне, затухла, но липкий и неприятный осадок остался. Мне не хочется оставлять Кирюху с ним теперь.

Выродок…

Да как можно вообще такое сказать о ребёнке?! О ребёнке, который таскает тебе из садика рисунки и поделки из пластилина в наивном желании завоевать расположение и хоть капельку нежности?!

Она же совсем малышка! Она не виновата в том, что её родной папа сделал всё от него зависящее, чтобы вынудить нас уйти.

Пока я веду урок, Кирюха сидит рядом: рисует, рассматривает книжки и копается в ящиках моего стола, извлекая из них степлер, тетради учеников и всякие мелочи вроде разноцветных скрепок. Перебирает их, раскладывая по цветам на листе бумаги.

Полностью сосредоточиться на работе не выходит, потому что одним глазом я приглядываю за дочкой, вторым – за детьми.

Дети имеют странное свойство забирать энергию и тут же заполнять опустевшее место чем-то иным, светлым, задорным, незамутненным печалями взрослых. Но сегодня уже первые сорок минут урока выжимают из меня все соки.

Звенит звонок. Ребятишки, как обычно, подскакивают с мест, а я, перекрикивая гомон и шум, напоминаю им о сочинении, которое нужно принести к концу этой недели.

Класс уходит, оставляя меня с Кирой в тишине. Готовлюсь к следующему уроку – стираю мел с доски, достаю другой учебник и сверяюсь с планом.

Кира мне помогает – мочит тряпку в маленьком ведёрке, хотя больше устраивает болото вокруг себя, конечно.

На столе настойчиво вибрирует телефон.

Директор.

У меня в груди нервно ёкает, потому что названивать по пустякам он не стал бы, а значит, либо учудили что-то мои ученики, либо их родители, которые в последнее время как с ума посходили и шатаются сюда толпами. Свои права они сейчас хорошо знают, а вот об обязанностях часто забывают.

– Да, Александр Иванович.

– Ася Владимировна, вы заняты?

– Нет.

– Загляните ко мне в таком случае.

– А в чём дело?

– Загляните, – повторяет настойчиво директор и кладёт трубку.

Закрываю кабинет и с застывшим внутри беспокойством собираюсь идти на поклон, но сначала завожу Киру в библиотеку.

– Нина Михайловна, можно я Кирюшу на пару минут оставлю? Мне к директору нужно.

– Оставляй, – улыбается она и протягивает Кире руку. – Любишь книжки читать?

– Да, – уверенно кивает Кира.

– Я тебе покажу красивые, с картинками.

Улыбаясь, наблюдаю, как Нина Михайловна усаживает Киру за низкий круглый столик для детей из началки.

Бегу к директору.

Ну что могло случиться за утро?

Неужели мои сорвали урок? Довели математичку? Обеды у младших отжали?

Что?

Прежде чем войти, коротко стучу.

– Можно, можно, – раздаётся из-за двери.

Александр Иванович отводит взгляд от экрана монитора и снимает очки.

– Ася Владимировна, присядьте, – он указывает на стул и неловко поправляет галстук. Нервничает.

Я понимаю, что разговор будет не из приятных, но гашу в себе порыв трусливо сбежать и занимаю место напротив директора.

– Что-то случилось?

– Случилось? Нет, пока нет, слава богу. Но может случиться, если… – На лбу его выступает испарина, и он поспешно смахивает её платочком, который всегда носит в нагрудном кармане. – Если мы с вами не попрощаемся.

Что?

Я ослышалась?

Это шутка?

Хлопаю ресницами.

Наверное, он ждёт от меня реакции, так как тут же замолкает и смотрит пристально мне куда-то в переносицу. Я молчу.

Внутри меня много реакций сейчас на самом деле, но я гашу каждую из них, потому что все они неправильные и не очень-то дипломатичные.

– Ася Владимировна, – наконец продолжает Александр Иванович, сгребает со стола бумаги и подравнивает их, подбивая о стол. – Я не буду ходить вокруг да около. До меня дошла некоторая информация…

А, понятно!

Я усмехаюсь и на секунду закрываю глаза.

Не сложно догадаться, откуда вдруг выплыла эта «информация». Мне не столь важно, что именно Шахманов наплёл директору, ведь он мог придумать что угодно и даже предоставить убедительные доказательства мог – ресурсов хватит.

Но это подло! Подло даже для тебя, Дамир!

Ведь мне хотелось верить, что наше прошлое, то, в котором мы любили, строили планы, поддерживали и оберегали друг друга – не пустые слова. Но, судя по тому, как легко он смешивает меня с грязью, для него наше прошлое ничего не значит.

– Всё, что вам рассказали – ложь.

– Ася Владимировна, я ведь не детектив, не следователь. У меня совершенно иные полномочия и обязанности. До меня довели, и я вынужден принять меры. Вам ли не знать, как пристально сейчас администрация наблюдает за каждым нашим шагом. Школа в прошлом году получила имя основателя города, мы на особом счету у мэра, нам выделяется дополнительное финансирование из областного бюджета и…

– И поэтому учителям, порочащим славное имя школы, здесь не место, – заканчиваю я за него.

Он тяжело и как-то обречённо вздыхает, явно не обрадованный ролью, выпавшей на его долю.

– Родительский комитет из меня душу вынет, если это всплывет. Это ударит по имиджу школы, привлечет внимание соответствующих органов. А там проверки, штрафы. Пострадать можете не только вы и ваша репутация, но и вся школа.

Звучит резонно и очень правильно.

Сухие факты.

Имидж. Репутация. Финансирование.

И среди этих высоких формулировок нет места провинившимся и тянущим на дно. Нет места мне, хоть я ни в чём не виновата.

Я просто хотела устроить свою жизнь. Начать с чистого листа. Но грязь, от которой я бежала, нашла меня даже здесь.

Дамир обещал мне проблемы и сдержал своё слово. Удивительно, насколько избирателен он в выполнении собственных обещаний, ведь клятву верности, данную мне у алтаря, он нарушил не моргнув глазом. В самый тяжёлый и трагичный период нашего брака, когда я больше всего нуждалась в любви и поддержке.

Ощущение собственной несостоятельности и беспомощности давит на меня гранитной плитой.

Я песчинка, которую Дамир разрушительной мощью волны слизывает с берега и уносит в открытое море. На мои собственные маршруты ему глубоко наплевать, он чертит для меня ту траекторию, которая удобна ему самому.

Лёгкие будто залитые свинцом с трудом вбирают воздух, и голос мой сиплый и потухший звучит незнакомо даже для меня самой:

– Вы не на моей стороне, да?

– Я здесь не принимаю сторон. У меня есть обязанности, пренебречь которыми не могу: я должен школу защищать, педсостав наш, который и без того поредел. Скандал нам сейчас не нужен.