Литмир - Электронная Библиотека

— Можно сказать, что у самого режиссера. Он был мне очень обязан за одну услугу. Я ему сказала, что пишу разгромную статью об Аллардеке, и попросила еще раз показать интервью, по возможности — полную версию, и он любезно предоставил мне эту возможность. Я, разумеется, не сказала ему, что знаю о его маленьких хитростях…

— А нельзя ли мне получить копию? — медленно спросил я.

Роза смерила меня холодным взглядом. Я только теперь заметил, что веки у нее накрашены темно-фиолетовыми тенями, контрастировавшими с ее бледно-голубыми глазами.

— А что вы будете с ней делать? — спросила Роза.

— Еще не знаю.

— На нее распространяются авторские права, — сказала она.

— Угу…

— Мне не следует давать ее вам.

— Я знаю.

Она наклонилась над магнитофоном и нажала кнопку выброса. Большая черная кассета мягко и бесшумно выскользнула ей в руку. Роза сунула ее в коробку и протянула мне, звеня золотыми цепочками.

— Возьмите эту. Это копия. Я ее сама списала. Оригинал никогда не покидал стен телестудии — у них там большие строгости с такими вещами, — но я довольно шустрая. Они меня оставили одну в монтажной, и в углу была стопка чистых кассет. Это была их большая ошибка!

Я взял кассету с большим белым ярлыком, на котором было написано: «Не брать!»

— И запомните, дружище: если вас заметут, у меня будут большие неприятности. Понятно?

— Понятно, — сказал я. — Вам ее вернуть?

— Я вообще не понимаю, почему я вам доверилась! — жалобно сказала она. — Чертов жокей! Если она мне понадобится, я ее у вас попрошу. Спрячьте ее получше. И, ради всего святого, не оставляйте ее на виду! Да, кстати: на обычном видике она не пойдет. Это профессиональная пленка в три четверти дюйма, она дает большую резкость. Вам нужен магнитофон, который берет такую пленку.

— А что вы сами собирались делать с этой кассетой? — спросил я.

— Стереть, — решительно ответила она. — Вчера утром я ее взяла и несколько раз прокрутила, чтобы убедиться, что в моей статье не повторяются фразы из этого интервью. Я вовсе не хочу, чтобы меня привлекли за клевету. Потом я написала статью, сегодня я была занята… но если бы вы приехали завтра, пленка была бы уже стерта.

— Повезло, — сказал я.

— Повезло. Что вам еще? Досье? На кассете было больше, но Билл сказал показать вам досье, значит, надо вам их показать.

— Билл?

— Билл Вонли. Мы вместе работали в молодости. Билл начинал с самых низов, старый лорд его заставил. Я тоже. Трудно называть лордом человека, с которым вы делились окурками, когда работали по ночам.

«Они были любовниками, — подумал я. — Это чувствуется по ее голосу».

— Он говорит, у меня язык, как у гадюки, — сказала она без всякой обиды. — Он ведь и вам это говорил?

Я кивнул.

— Как у гремучей змеи.

Она улыбнулась.

— Ничего, когда он ведет себя как напыщенный дурак, я ему об этом тоже сообщаю.

Она встала, вся рыжевато-коричневая и звенящая цепочками, как скульптура-мобиль на ветру.

Мы вышли из комнаты с телевизором, прошли по коридору, несколько раз свернули и оказались в: помещении, похожем на библиотеку, с полками до потолка. Но на полках стояли не книги, а самые разнообразные папки. Охранял все это хозяйство суровый молодой человек в очках. Он записал нас в тетрадь, заглянул в каталог и направил нас к нужной секции.

Досье на Мейнарда Аллардека и впрямь оказалось куда менее содержательным, чем кассета.

Здесь были разные фотографии Мейнарда, блестящие черно-белые снимки, сделанные в основном на ипподромах, где, по-видимому, он был более доступен.

Здесь были три фотографии, теперь уже довольно старые, где он заводил своего замечательного коня Метавейна в конюшню после победы в скачках на приз «Две тысячи гиней», «Гудвудская миля» и «Скачка чемпионов». Даты и обстоятельства были написаны на полосках прозрачной бумаги, приклеенных на обратной стороне снимков.

Еще там были две пачки газетных вырезок, одна из «Глашатая», другая из прочих газет, в основном из «Финансовых времен» и «Спортивной жизни».

Критических статей среди них, похоже, не было. До нападения «Знамени» все газеты отзывались о нем сдержанно-благожелательно. «Мейнард, представитель одной из старейших династий, имеющих отношение к конному спорту…» «Мейнард, гордый владелец…» «Мейнард, член Жокей-клуба…» «Мейнард, проницательный деловой человек…» «Мейнард, видный филантроп…» «Мейнард великий и замечательный…» Временами также встречались положительные эпитеты вроде «отважный», «милосердный», «дальновидный» и «ответственный». Короче, идеальный общественный деятель.

— Просто тошнота берет, — сказала Роза.

— Угу, — сказал я. — А не могли бы вы спросить своего приятеля режиссера, почему он вдруг избрал своей мишенью именно Мейнарда?

— Могла бы. А зачем?

— Кто-то решил подпортить Мейнарду карьеру. Эта телевизионная атака не сработала благодаря коррупции. Зато нападки «Знамени» сработали как нельзя лучше. Вы и сами неплохо этому поспособствовали. Так кто же надоумил «Знамя» и не надоумил ли этот кто-то и того режиссера?

— Беру свое мнение обратно, — сказала Роза. — Среди жокеев попадаются очень толковые ребята.

— Дураков среди нас чрезвычайно мало.

— Вы просто говорите на другом языке.

— Вот именно.

Она поставила папку на место.

— Что-нибудь еще? Чем могу быть полезна?

— Нельзя ли мне встретиться с Сэмом Леггатом, редактором «Знамени»?

Она издала нечто среднее между кашлем и смешком.

— С Сэмом Леггатом? Нет, нельзя.

— Почему?

— Он носит бронежилет.

— Что, в самом деле?

— Нет, образно выражаясь.

— Вы его знаете?

— Конечно, знаю. Хотя не могу сказать, что люблю. До того, как он перешел в «Знамя», он был политическим обозревателем в «Фактах». И всегда думал, что на Флит-стрит его бог послал. Он язва от природы. Они со «Знаменем» — близнецы-братья.

— А по телефону ему позвонить нельзя? — спросил я.

Она покачала головой, удивляясь моей наивности.

— Сейчас они печатают первый выпуск, но он наверняка готовит второй. Что-то добавляет, что-то меняет. Он сейчас бы не стал разговаривать даже с самим Моисеем, не то, что с каким-то… попрыгунчиком.

— Ну вы могли бы сказать, что вы — секретарь вашего редактора и что дело срочное, — предположил я.

Она изумленно уставилась на меня.

— А зачем это вдруг я стану это делать?

— Ну чтобы оказать мне услугу.

— Ничего себе! — она моргнула своими голубыми глазами.

— Услуга за услугу, — продолжал я. — Я вам этого не забуду. Это, я показал кассету, — разумеется, тоже идет в счет.

— Вместе с телефонным звонком, — сказала она, — это будет уже две услуги.

— Да, конечно.

— Так вот как вы выигрываете скачки! — усмехнулась Роза и, не дожидаясь ответа, повела меня обратно, но на этот раз не в комнату с телевизором, а в небольшое помещение, где было только несколько кресел, стол и пара телефонов.

— Здесь мы берем интервью, — сказала Роза. — А обычно здесь никого не бывает. Я не хочу, чтобы кто-то слышал этот разговор.

Она опустилась в одно из кресел. Ее облик был исполнен экзотической чувственности, при том, что держалась она с буржуазной пристойностью, но за этим причудливым фасадом скрывалась обычная ранимая и эмоциональная женщина.

Она потянулась к телефону, звеня браслетами.

— У вас будет в лучшем случае секунд десять, — предупредила она. — Леггат сразу поймет, что вы не тот, за кого себя выдаете. Наш редактор родом из Йоркшира, и по его говору это до сих пор заметно.

Я кивнул.

Роза сняла трубку городского телефона и набрала номер «Знамени», который знала наизусть. После минутного вранья, которое сделало бы честь любому ирландцу, она молча передала трубку мне.

— Привет, Мартин, — неприветливо сказали в трубке. — Что случилось?

— Оуэн Уаттс оставил свои кредитные карточки в саду Бобби Аллардека, — медленно и отчетливо произнес я.

31
{"b":"9229","o":1}