– На-ко, племяш, смотри, что у меня для тебя есть! – раздаётся задорный молодой голос.

Откуда-то появляется вторая рука. Точно такая же, как та, что гладит Кипуна по голове. Только в этой новой руке зажата палочка с янтарной рыбкой на ней.

– На-ко, попробуй! – предлагает голос.

Кипун хватает рыбку ручонкой. Пальцы тут же слипаются. От неожиданности Кипун начинает громко плакать.

– Чего ты? Чего? Вот дурашка! – растерянно говорит тот же голос.

– Дым, ты чего к дитю привязался! – гремит голос мамы. – Маленький он ещё леденцы сосать. Своих заведи и суй чего хочешь.

– А и заведу! – гремит в ответ.

– Неужто сговорились? – удивляется мать.

– С острова вернёмся и сразу свадьбу сыграем!

Взрослые говорят о своём. О непонятном. На Кипуна уже никто не смотрит. Он суёт в рот липкий палец. Тот оказывается очень вкусным. Кипун, чмокая, пытается засунуть в рот всю пятерню. Взрослые заходятся хохотом.

Перед глазами Кипуна крутится мамина пёстрая юбка. Хохот постепенно отдаляется. Становится всё тише, пока вовсе не смолкает.

А Кипун оказывается не в доме, а на пристани. Народу здесь много. Но никто не веселится, не пляшет. Все стоят молча. Кипуну делается страшно.

– Нет! Нет! Ды-ы-ым! Нет! – истошно кричит какая-то женщина.

Кипун не может понять, мать ли это.

Потом стало видеться вовсе странное.

Люди исчезли. Вместо них появилась чайка.

– Нет! Нет! – кричала уже она и била крыльями по лицу.

Кипун во сне резко вырос. Он уже не на пристани, а на пустынном пляже. Стоит, утопая в песке по щиколотку. На песке молча дёргается мелкая рыбёшка, и Кипуну кажется, что он задыхается вместе с ней. На рыбёшку опускается оранжевый плат Иняя, рыбёшка всё продолжает изгибаться, и семена куяра, выкрашенные в белый и синий цвета, подрагивают и подпрыгивают на нём, пока не начинают крошиться и рассыпаться в пыль.

Кипун открыл глаза. Пыль висела в воздухе. Лезла в глаза и нос. Скрипела на зубах. Небо было жемчужно-серым. Земля дрожала.

Кипун попытался сесть, опираясь на руки. Но земля дрожала всё сильнее. Руки подогнулись в локтях, и Кипун едва не клюнул носом землю.

Рядом раздался голос Инесь:

– Что присхо…

Договорить она не успела. Послышались громкий треск и скрежет, и Палец медленно и величаво рухнул на стоянку. Кипун сперва увидел падение исполина, а лишь потом услышал грохот. Тело дёрнулось, сворачиваясь в клубок, пряча лицо от разлетающихся камней. Но медленно, слишком медленно. Щеку и плечо обожгло.

Один из шестов вырвало, второй сломался. Навес откинуло в сторону.

Из-за валуна, за который ночью ушли Четай и Наруша, донёсся истошный визг. Кипун поднял голову. Пыль медленно оседала на землю и там смешивалась с кровью, набежавшей из рассечённой щеки.

И в этот момент снова грохнуло. На этот раз далеко. На другой стороне острова. Там, где была сальза. В воздухе резко запахло тухлыми яйцами. Рот тотчас же наполнился кислой и вязкой слюной. Кипун в очередной раз попытался встать, и снова неудачно. Земля вновь задрожала. Стало неожиданно темно. Половину неба закрыл фонтан грязи. Жирные серо-рыжие плюхи долетели до Кипуна и хлюпнулись возле самого его носа. Вонь стала вовсе нестерпимой. Тошнота подкатила к горлу.

Фонтан иссяк так же внезапно, как и начался. Остров будто рявкнул на незваных гостей, выплюнул всё недовольство, копившееся внутри годами, а затем повернулся на другой бок и заснул. Плюющийся старик славился своим крутым нравом, но к подобному повороту Кипун готов не был.

Послышались причитания и плач сестёр. Кипун наконец-то сел и огляделся вокруг. Пыль, осколки камней, рухнувший поперёк площадки Палец. Круг костровища, неведомо как оставшийся целым. Палец упал в шаге от него. Наполовину сорванное полотнище навеса пузырилось и шло волнами. Кипун повернул голову. Рядом с ним, буквально у его ног, раскинув руки в стороны, лежала Инесь. Разметавшиеся серые от пыли волосы. Бледное немного удивлённое лицо. Закрытые глаза. И тёмно-бордовое, почти чёрное от смешавшейся с грязью крови пятно раны на виске.

Кипун опустился на колени рядом с Инесь. Тронул за руку. Откинул с лица волосы. Вблизи рана на виске выглядела ещё серьёзнее.

– Жива? – хрипло спросил невесть откуда появившийся чужак с Дальних островов.

– Вроде, – также хрипло ответил Кипун. – Дышит…

– Это хорошо, что дышит, – протянул чужак, опускаясь на корточки рядом с Кипуном.

Он прислонил пальцы к шее Инесь, закрыл глаза и к чему-то прислушался. Кипун смотрел на его сосредоточенное лицо и думал, что стоило узнать его имя. Называть и дальше его, пусть и мысленно, чужаком показалось неправильным. Он начал:

– Как?..

– Пульс хороший, – прервал его чужак. – Нужно ждать, сделать тут что-то большее я вряд ли сумею. Разве что устроить поудобнее да рану осторожно промыть…

Пульс? Это он про стук сердца? Кипун скривился. Вот только решишь, что человек свой, как он тут же напомнит, что не совсем. И, словно подтверждая эту мысль, чужак поднялся, взял Кипуна за подбородок, чуть наклонил ему голову, осмотрел порез на его щеке и добавил:

– Тебе тоже рану обработать следует.

Кипун мотнул головой, выдергивая подбородок из чужих рук, и поморщился от резкой боли в плече.

Чужак заметил его гримасу и добавил:

– Обе раны.

– Пустяки, зарастёт как на собаке, – отмахнулся Кипун. Спрашивать у чужака имя расхотелось.

Тот открыл рот, явно собираясь возразить, но не успел.

– Жива? – на этот раз вопрос задали подошедшие сёстры.

– Жива, – подтвердил чужак. – Но лучше её пока никуда не таскать, вообще меньше двигать. И рану промыть следует… Всем и все раны промыть, – строго добавил он, кивая на Кипуна и разглядывая сестёр.

Лица Алкажи и Сэнежи исчертили мелкие царапины. Сэнежа была без плаща. Царапины покрывали и её руки.

– Для начала воды бы найти, – тихо произнесла Алкажа.

Кипун стал озираться. В том месте, где совсем недавно стояли бочонки с водой, высилась груда камней.

– Нужно разобрать, вдруг хоть что-то уцелело, – сам не веря в то, что предлагает, сказал Кипун.

– Разберём, – согласился чужак. – В конце концов, для обработки ран и морской воды принести можно. Прокипятить вот только…

– Для начала разберём, – кивнула Сенежа.

– Без посуды и не принесёшь, и не прокипятишь, – добавила Алкажа.

Кипун хотел сказать, что для него ничего и никуда нести, а уж тем более кипятить не нужно. Он сам до моря сбегает. В нём и обмоется, и царапины промоет. Сколько он ссадин в детстве так лечил, и не вспомнить!

– Помогите! – крик донёсся с другой стороны лежащего Пальца. Судя по всему, кричал Четай.

Все дёрнулись.

– Побудьте с ней! Если начнётся рвота, не дайте захлебнуться, – велел чужак, а сам ринулся на другую сторону площадки, которую рухнувший камень поделил на две неравные части.

Кипун решил, что обращался чужак к сёстрам, поэтому сам останавливаться не стал. Пришло время взглянуть на то, что творится по другую сторону Пальца. Он только у вершины раза в полтора был выше человеческого роста, а у основания и того больше. И хотя длина его раз в десять превосходила ширину, обойти его было проще, чем пытаться перелезть через округлые гладкие бока. Кипун рванул на повторившийся зов и успел первым.

Четай стоял и, сложив руки рупором, взывал о помощи. У его ног сидела Наруша. Она устроила себе на колени голову Тужая и тихонько плакала, поглаживая его по волосам. Лицо Тужая было белым и потным.

– Да не надрывайся ты так, – бурчал он на Четая. – Я в порядке. Почти…

– Что случи… – начал спрашивать чужак, не намного отставший от Кипуна, затем осёкся и после небольшой заминки выдал какую-то фразу, дословный смысл которой Кипун не понял, но общий посыл уловил. И был с этим посылом согласен. Абсолютно.

Тужай лежал на спине. Голова на коленях у Наруши. Ладони прижаты к животу, чуть ниже рёбер. Одна нога согнута, а вторая… А вторая скрывалась под каменной тушей Пальца.