– Пимен! – нарочито нахмурилась та. – Мы же говорили об этом!

– О чем? – состроил невинное удивление тот.

– Пиво – напиток варваров! А ты не варвар! Истинные эллины предпочитают вино!

– Я всего лишь кларот[6], так что мне можно. До дорийца[7] мне далеко.

– Пимен! – на этот раз голос девушки был серьезен.

– Чего?

– Сколько раз мы обсуждали это?

– Что именно?

Девушка всплеснула руками:

– Не важно, кто ты по рождению! Важно, какой ты в душе!

Пимен кисло улыбнулся:

– Чет не уверен, что люди твоего круга разделяют эти взгляды.

– А тебе не все равно?! – Элпида резко остановилась, ее щеки порозовели. – Не все ли равно, что думают другие, Пимен?

Тот промолчал, внимательно разглядывая девушку. В сумраке ночи она казалась ему еще прекрасней. Воплощением Афродиты. Быть может потому, что днем вблизи лицезреть эту красоту не представлялось возможным?

– Главное, что думаю я, Пимен, – хмуро изрекла Элпида, – разве нет?

– Правда, – выдохнул тот и виновато улыбнулся.

Хмурость сошла с лица девушки. На тонкие уста вернулась задорная улыбка:

– Мудрые речи. А я думаю, что ты вполне можешь стать дорийцем. Пусть не по крови, но по духу точно, – она подмигнула, – если, конечно, продолжишь слушаться меня.

– Сдаюсь-сдаюсь, – тихо рассмеялся юноша и поднял руки.

– И даже пока ты кларот, – как ни в чем не бывало, продолжала Элпида, – это не дает тебе права напиваться пивом, аки варвар! Может, ты еще и кожаные штаны на себя наденешь? Фу!

– Я и без них вспотел, как горный козел, – парировал тот.

– Ну вот, – кивнула она и взяла его за руку, – идем, ручей во дворце ждет. И никаких больше разговоров о знатности и пиве. Мне их и днем хватает.

– Даже представить такого не могу, – проворчал Пимен, – как свет знати может надоесть?

– Эх, просто ты никогда не проводил много времени среди шумных приемов.

– Куда уж мне.

Элпида не заметила последней колкости. Или просто не придала ей значения.

Мелкие камешки приятно хрустели у них под ногами. Кносский дворец становился все ближе. Уже можно было различить треснутые стены, поросшие кустарником, и отдельно стоящие деревья. В лунном свете их раскидистые ветви выглядели загадочно и таинственно. Листья тихо шелестели на слабом ветру. В небе кричала ночная птица, а в полях громко стрекотали кузнечики.

– Не обижайся, Пимен, – мило улыбнулась девушка, – но ты и впрямь мало знаешь о высокой жизни.

– На тебя? – вскинул брови юноша. – Ты последняя, на кого я стану держать зла. Но зуб даю, ни за что не поверю в сказки о золотой клетке!

– Пфа! – прыснула Элпида. – И не думала рассказывать подобное! Мне нравится то место, где живу, а родным я отвечаю искренней любовью. Только…

– Только, что?

Улыбка девушки чуть померкла. Она устремила затуманенный взор на дворец.

– Только все эти знатные приемы и церемонии лишают меня сил. После них я чувствую себя так, будто чем-то прогневала Гекату[8], и та ниспослала на меня мормо[9]. Брр! – она подернула плечами, будто от холода. – И так всегда. Я не люблю, когда вокруг много людей. Сильный шум мешает расслышать красивые речи, – Элпида блаженно прикрыла веки, – а вот глас природы не мешает слышать никто… и он так прекрасен!

Она снова раскинула руки и крутанулась вокруг оси. Пимен заворожено следил за грацией ее тела.

– Вот почему я обожаю ночные прогулки по Криту! Они помогают мне восполнить те силы, что съедают приемы и шумный народ. А когда, как не ночью наслаждаться красотами, правда?

– А я-то думал, все ради меня, – буркнул юноша.

Элпида остановилась и залилась смехом:

– И ради тебя, конечно же, Пимен! Мне ведь необходимо кого-то наставлять на путь истинный.

Он нарочито застонал, чем вызвал очередной смешок.

– Как же мне нравится, когда ты дуешься!

«А мне нравишься ты» – подумал Пимен, но вслух сказать не решился.

Да, между ними уже не чувствовалась та стена, что бывает меж людьми разных положений. Но юноша до сих пор ощущал легкую скованность при общении с Элпидой. То ли вызванную ее статусом, то ли красотой… то ли до сих пор не верил, что Афродита могла послать такое счастье жалкому клароту. Девушка же не испытывала и доли смущения, порхала как ночной мотылек. Подол хитона задрался еще выше при очередном вращении…

Юноша так засмотрелся, что не сразу услышал нарочито грозный окрик.

– Пимен! Мы еще не нашли ручей!

Он залился краской и пробубнил:

– Почти пришли.

Элпида поднесла ладони ко рту и испустила смешок.

Они и вправду были почти на месте. В нескольких шагах впереди высилась кирпичная стена. Она уходила вверх и, казалось, доходила до самих звезд. Местами кладка сильно потрескалась и обвалилась. Напротив путников зиял черный проход – прямоугольная арка, ведущая на центральный двор. В ней гудел ветер, и стояла кромешная тьма.

– Не боишься? – подмигнула Элпида.

– Говорил же, что нет.

– Вот и замечательно! Как хранительница нитей Ариадны, – она коснулась своих прядей, – я иду первая.

И, не дожидаясь возможных возражений, шагнула под свод в темноту.

Пимен остался один. Он слышал, как шаги зеленых эндромид гулко отдаются в проходе. На пару мгновений юноша замялся. Он никогда не испытывал страха перед Кносским дворцом, несмотря на мифы и слухи, что всегда вокруг него ходили. Сам он не раз пас коз возле обветшалых и потрепанных стен. И не замечал ничего подозрительного. Но то было днем. Теперь же, стоя перед обителью Миноса в полной темноте и взирая на эту мрачную бездну, Пимен ощутил неприятный холодок на затылке. И то был отнюдь не сквознячок. Эта пустота… эта тьма… будто засасывали в себя. Как тартар.

Пимен опомнился лишь тогда, когда осознал, что не слышит больше шагов Элпиды.

«Боги, что же это я?» – почувствовал он укол совести и решительно шагнул во мрак.

Тьма тут же окутала его плотным одеялом. Непроницаемым, как глубокий погреб. И он не был умиротворяющим и привносящим покой. Юноша почувствовал, будто Кносский дворец разом обрушился на его плечи и готов похоронить под собственной тяжестью.

Пимен не слышал ничего, кроме отзвука осторожных шагов в проходе Лабиринта. Сандалии тихо шаркали по грунту. Юноша вытянул руки вперед, хватая пустоту.

«Почему? Почему я не вижу выход? Должен же видеть! Тут двор же ж недалеко!».

Но вместо долгожданного проема и пучка лунного света, впереди распростерлась тьма. Сердце учащенно забилось в груди. Юноша ощутил, как паника подступает к горлу. Он уже пожалел, что ухватился за эту идею с ручьем. Сейчас с удовольствием бы вернулся назад и искупался в море. Но не может уйти и бросить спутницу.

– Элпида? – осторожно позвал Пимен.

Ответом ему была тишина. Лишь шарканье сандалий по земле, да тьма, казалось, стала только гуще.

– Элпида, слышишь меня?

И снова безмолвие.

Испарина покрыла лоб. Учащенное дыхание слилось со звуком шагов в монотонный гул. Пимен с трудом сдерживался, чтобы не броситься вперед со всех ног. Сердце готово было выскочить из груди. Юноша осязал, как кирпичные своды нависают над ним, словно хотят раздавить… сжимаясь все ближе и ближе… Мурашки поползли по телу. Пимен уже не мог контролировать себя. Шаги ускорились, дыхание сбилось, сердце закололо… Чудилось, как стены приближаются и готовы вот-вот похоронить незваного гостя… Воздуха не хватало…

А затем он увидел…

[1]Эндромиды – высокие кожаные или войлочные сапоги, закрывавшие ногу сзади, а спереди стянутые сложной шнуровкой. Пальцы ног при этом оставались открытыми.

[2]Хитон – мужская и женская одежда у древних греков; подобие рубашки (льняной или шерстяной), чаще без рукавов.

[3]Стадий – единица измерения расстояния в древних системах мер многих народов, введенная впервые в Вавилоне, а затем перешедшая к грекам и получившая свое греческое название, равнялась 178 м.