Но это потом. Всё потом.

Торопливость егеря себя оправдала. Но спешка есть спешка. Крёгер ненавидел излишнюю суету кишечно.

Засопев, агент Шаттенхофа отбросил впредь бесполезный арбалет. Стянул с плеча пищаль и встал у парапета, вглядываясь в окна донжона. Было не понять, как далеко кондотьер продвинулся в ликвидации Корпуса. Йенс особо об этом не думал: так и так узнает. Ему следовало помочь скорвену, как ни крути.

Гроза не прекращалась. Полыхнула молния. Вспышка лишь подчеркнула янтарный цвет хищнических глаз Крёгера. Мало у кого из людей такие. И многие это чувствовали – потустороннюю, нечеловеческую силу.

Зверь нетерпеливо коротал часы в ожидании полуночи. Волк внутри скрёб когтями саму душу егеря. Сегодня он снова попытается взять верх над Йенсом.

Но выйдет ли?

Хотя бы на сей раз…

Без слёз на Марго Мезар было не взглянуть. Альдред помнил её хорошо, и помнил совсем другой. Тогда она ещё являла собой девушку в самом расцвете сил. Сейчас же у него бы язык не повернулся назвать её лицо даже просто человеческим.

Совсем неважно, что в действительности формирует облик живых существ – пресловутая природа или Высшие Силы. Оно, как правило, выглядит естественно и по-своему привлекательно.

Уродство между тем – завсегда вмешательство извне. Грубое, кощунственное, жестокое. Такова постыдная, обратная сторона созидательной натуры человека.

Девушка напоминала солдата, которым в полевых условиях занялся пьяный пластический хирург. Причем плоть плохо приросла. Чего и говорить о коже…

Выглядела она, как неудавшийся гомункул, произошедший от неопытного алхимика, невнимательного к собственному детищу.

Словом, лучше бы это нечто вообще не рождалось.

А в среднем напоминала она жертву теневого сообщества компрачикос. Единственное, над ней истязатели явно перестарались.

Не подходила Мезар на обыкновенные роли для искалеченных детей. Шутом при дворе, акробатом или же просто актрисой цирка уродов её было сложно представить.

Одного взгляда было достаточно, чтобы испытать ужас. Внешний облик вызывал желание кричать, бежать без оглядки. Лишь бы тошнотворный образ не отложился в памяти, а стёрся, как ночной кошмар поутру.

Над некогда прекрасным личиком застрельщицы тоннельные крысы издевались часами. Часами! За это время они успели, мягко говоря, пересобрать её физиономию.

Плоть раскрылась, будто одуванчик в лучах солнца, и Альдред потерялся в догадках, какие пыточные ножи задействовали канцеляры, чтобы сделать столь ювелирные надрезы. Так, они спряли живое воплощение полного омерзения.

Обнажая кости с хрящами, куски не опадали Марго на колени, нет. Но тихонечко свисали, пока живодеры продолжали свои издевательства.

Тусклый свет фонаря не давал точно определить, что сотворили троглодиты с глазами Мезар в перерывах. С такого расстояния ренегату показалось, будто бы один точно выкорчевали тупой ржавой ложкой: за смеженными веками зияла, казалось, пустота. Второй заплыл, само яблоко было еле видно Альдреду.

Рыжие волосы морячки также настрадались. Их словно проредил стригущий лишай. Пропали целые пряди, оставляя после себя заметные очаги совершенно голой кожи, местами бледной, а местами – ещё красной, будто бы воспалённой.

Канцеляры, понимал ренегат, особо не заморачивались: выдрали клоками забавы ради, от нечего делать, подпалили лучиной из соображений разнообразия.

Создавалось впечатление, будто им не пришлась по вкусу красота застрельщицы. Казалось, они посчитали её избыточной – и потому возненавидели. Постарались на славу, чтобы даже мать родная Марго не узнала.

Шматы мяса собрали сызнова и зашили, как одну кровоточащую рану. Края до сих пор сочились жёлтым, вонючим гноем и сукровицей, стекавшей, будто слёзы.

На выходе у Мезар было уже совсем другое лицо. Если бы лицо… Это была безобразная рожа, словно из теста, которое промесил от души заскучавший пекарь из любопытства. Черты стали размытыми, как никогда ранее.

Пределы рта, носа, глаз впредь были весьма условны.

Губ Марго Альдред не видел. Только краешек челюсти, что показался из-под покровов раздувшейся, воспаленной кожи.

Это сделали люди. Люди! Такие же, как он или она!

Флэй стиснул подлокотники стула руками до дрожи в пальцах. Еле сдерживался, чтобы не закричать. Злоба заставляла его кровь кипеть. Сам он сопел натужно. Хотелось расправиться с проклятыми канцелярами за содеянное.

Как если бы возмездие всё повернуло вспять. Как если бы сам Альдред ни приложил свою руку к случившемуся, пусть и косвенно.

– Изуверы… Нелюди… – скрежетал зубами ренегат.

Он стал красным, как рак, от гнева. Глаза исторгали пламя Эреба. На висках вздулись жилы. Желваки напряглись. Альдред пытался вырваться, но всё без толку.

Выглядел пленник забавно в представлении туннельных крыс. Посмеялись над ним от души, а в том числе – и Верховный Канцеляр.

Буассар улыбнулся заговорщически, наблюдая за потугами воришки. Вздохнул снисходительно. Если бы Альдред Флэй знал, через что суждено пройти уже ему самому, он бы не сотрясал воздух понапрасну, а сберег бы силы. Они ему еще понадобятся. Но портить интригу отец Жермен не стал, ведомый собственным удовольствием.

– Марго! – взывал ренегат несмело. – Марго, ты слышишь меня? Ответь. Марго!..

Слышала, раз никто к ней в уши не лез расширителями да скальпелями. Только отреагировать ей стоило титанических усилий.

Застрельщица не произнесла ни слова, лишь промычала что-то гулко нечленораздельное. Как если бы её мозги сплавились в фондю, либо же бедняжке отчекрыжили добрую половину языка.

– О, мать честная… – Альдред всё понял.

Естественно, подрезали. Не столько из практических соображений, сколько жажды лишний раз упиться девичьей кровью.

По коже его фигурально побежали мурашки. Он пропускал неволей через себя все те муки, которые претерпела Мезар.

Всему виной эмпатия, проявившаяся куда сильнее, чем обычно. И её боль отдавалась фантомным эхом в его собственном теле.

Ренегат поймал себя на шальной мысли. Ещё не так давно, в бытность репрессором, Флэй занимался ровно тем же самым по отношению к магам. Вот только во всём знал меру. Не причинял боли больше, чем было нужно для задачи, поставленной перед ним. И тем не менее, Альдреда тошнило от самого себя прошлого.

Ему было жаль, что он стал частью этого круговорота чрезмерного насилия.

Сейчас. Но не тогда. Тогда для него это было нормой.

В какой-то степени работа даже приносила извращенное удовольствие.

Туннельные крысы поиздевались над бедняжкой всячески. А когда от лица Марго ничего, по сути-то, и не осталось, душегубы спустились чуточку ниже.

Об этом свидетельствовало бурое пятно, севшее на колючее платье из мешковины. Кровь брала свое начало в зоне декольте и спускалась вниз, к животу и бёдрам.

Застрельщица её потеряла с избытком. В пользу того говорило общее, вялое состояние. Металлический смрад, сопутствовавший сырной вони гниения.

Глаз Флэя дёрнулся непроизвольно. У него в голове не укладывалось, как Буассар и его ассистенты-вырожденцы могли до такого опуститься. На самом деле, легко и просто…

Женщинам зачастую приходилось особенно несладко в инквизиторских казематах. Любили их помучить. Если особа попадала к канцелярам, пиши пропало.

Она быстро начинает жалеть. Не столько о причастности к ереси или же просто вызывающем поведении, которое и послужило поводом для заточения, нет. Больше о том, что вообще родилась в таком теле.

Более сложном, нежели мужское, и оттого чрезмерно уязвимом перед больной фантазией карателя. Женская анатомия прямо-таки раскрепощала туннельных крыс, преподнося им целое поле для экспериментов – пахать, не перепахать.

Гнусное обращение и игнорирование самого определения человечности образовались не на пустом месте. В Дюжине Столпов из раза в раз, прямо или косвенно, прекрасную половину человечества выставляли в не лучшем свете.