Изо всех сил Крёгер вцепился в чекан и потащил мертвеца вон со стены. Рывок тут же принёс свои плоды. Труп рухнул на мостовую. Клюв чекана же вырвало из пробоины.

Считая, что располагает временем вдосталь, егерь остановился, лишь бы отдышаться хоть немного.

Человеческая плоть слаба. И до ликантропии он даже не мог себе представить, насколько. В преддверии обращения под полночь волкодлак получал силу, которая до того ему и не снилась.

Лишь кровоцвет оборачивал процессы вспять, возвращая организм на исходную.

Не будучи эталонным атлетом, Йенс попросту выдохся, раскидывая персекуторов и перемещаясь битый час гуськом. Однако же, не заблуждался, не обманывался.

Проклятие под час оборачивалось чудом, но природа ликантропии оставалась прежней. Крёгер хотел вернуться к обыкновенной жизни, в гробу видя бремя вервольфа. И потому находил в себе сил бороться и дальше.

Досужие размышления оборвались в миг. За собой агент Шаттенхофа услышал шаги. Это не мог быть Шатун. А кроме него, во всём донжоне союзников у Йенса не имелось. Он просто приготовился атаковать, чуть что.

– Брат Йенс? – неуверенно окликнул его Эрих Цапф.

Жуть, какой суетливый малый. Застрельщик успел сбегать к северной четверти периметра, до миротворцев, получить ответ и вернуться на то место, где последний раз видел Арнольда Шмидта. Поразительная скорость.

Оставалось неизвестным, видел Цапф, как Йенс убил Арни, либо же нет. Впрочем, Крёгеру это было и не важно. Так и так персекутору не жить. Егерь остро нуждался во вполне определенных условиях. И вот настал момент, когда сошлись все звёзды.

Молния залила Мёртвый Город белизной. Равновесный Мир как будто смешался на долю секунды с Абстракцией. Гром окатил Восточный Муниципалитет. Тогда-то агент Шаттенхофа повернулся к Цапфу. Эрих даже не сразу понял, что рухнул на спину.

Егерь мигом выхватил кремневый пистолет, заряженный заранее.

Взвёл курок сразу же, поднимая огнестрел на уровень бедра. И пальнул в мгновение ока, заблаговременно наметив для себя, куда целиться.

Пуля угодила бедолаге в живот. Едкий пороховой дым рассеяло мгновенно в дожде. Мимолетный пучок огня заглушило вспышкой молнии.

Эрих кряхтел, хватаясь за свежее ранение. Свою фитильную аркебузу он обронил. К ней не тянулся: смысл так и так был невелик без источника огня. Тем более, что вода затекла в полку, моча порох. Ему даже нечем было ответить Крёгеру.

Что хуже, его ждала гарантированная смерть. Пуле кольчуга из инквизиторского сплава помехой не стала. Свинцовый шарик пробил брюшные мышцы, разодрал кишечник и застрял в почке. Врачебных компетенций, окажись поблизости доктор, не хватило бы, чтоб поставить Цапфа на ноги. Целитель – и тот бы мало что мог поделать.

Силы стремительно покидали застрельщика. Эрих стиснул зубы и посмотрел с осуждением на Йенса. Тот стоял и просто смотрел, как умирает персекутор. Лицо Крёгера казалось маской, лишенной тени эмоций. Цапфу в миг стало ясно: вероломное, как он считал, убийство для егеря ничего не значило.

Это правда. У Йенса на физиономии не дрогнул ни единый мускул. Даже сейчас, когда жертва смотрела ему прямо в глаза. Совесть свою Крёгер давно утопил в пролитой им же реке крови, что текла попутно ему годами. Недаром егеря взяли в Шаттенхоф.

Цапф хотел было что-то сказать своему убийце, хотя бы так дать отпор за предательский выстрел. Но не успел. В ушах у него зазвенело от боли. Кости черепа будто бы трещали по швам. Он потерял сознание, распластавшись в проходе. Ладонь, перепачканная в красном, соскользнула с раны. Потерял Эрих уже немало крови.

И этот готов.

– Пять, – холодно подсчитал Йенс, едва сбросил Цапфа в Мёртвый Город.

Его задача во дворе донжона была выполнена наполовину. Без сучка, без задоринки. Самое долгое и муторное позади. Самое тяжелое и судьбоносное – впереди.

Крёгер оглядел дозорные площадки главного сооружения. Миротворцы, что вели там караул, всё также лениво обхаживались. Несколько персекуторов исчезло бесследно, а им – хоть бы что. Вот уж, кто ненавидел свою службу, и в гробу видал Священную Инквизицию. Безалаберность произрастает из нелюбви к работе.

Действия Йенса остались вне их внимания. Лучше не придумаешь.

Егерь понимал: Шатун по-прежнему зачищал первые уровни, раз те до сих пор не покинули облюбованные места. Так, смиренно дожидались, когда убийца доберётся и до них. Иными словами, всё шло по плану.

Задаром не теряя времени, агент Шаттенхофа бросился к надвратным башням. Если с высоты донжона миротворцы и видели его, то не обращали внимания.

Все знали: Йенс ходит под капитаном Раушем. Ни с тем, ни с другим лучше не связываться. И плевать, что окромя него на стенах никого нет. Причин отсутствия персекуторов здесь тьма тьмущая может быть.

Размышляя об этом, для себя егерь сложил дважды два и понял, как быть. Сценки разыгрывать он терпеть не мог, но ситуация обязывала проявить незаурядную прыть.

– Умные они или глупые, всегда работает, – понимал Крёгер. – Всегда.

Пересёк добрую половину периметра и добрался до северной его четверти. Встал у двери, вслушиваясь, что творится за ней. Непохоже было, что миротворцы пьянствуют или накуриваются вусмерть. Даже специфической травяной вонью не тянуло. Просто коротают время за болтовней ради болтовни.

Сложно сказать, хорошо это или плохо.

Йенс постучался грубо, взявшись за кольцо-ручку. Голоса в сторожке тут же смолкли. Латники напряглись, гадая, кто мог так обнаглеть. Подобную бестактность они терпели только от прямого начальства.

И всё же, задаваться излишними вопросами было бессмысленно: на территории ведь все свои. Значит, надо открыть. Пока они лениво решали, кому придётся идти, Крёгер готовился играть.

Кто-то из миротворцев, бубня по-илантийски проклятия себе под нос, поднял-таки задницу со стула и побрёл к двери.

Амбал приотворил её и озадаченно взглянул на застрельщика из отряда «Цербер». Йенс Крёгер был последним человеком, которого бугай бы хотел увидеть во время караула. Оливковая бандана волкодлака – особая примета, по которой его везде узнавали.

Стало быть, плохи дела. Егеря мог подослать лишь капитан Рауш, оставшийся в донжоне за главного. Волкодлак злобно зыркнул на латника и мановением руки потребовал, чтоб тот не мешался под ногами.

Потупив глаза, миротворец распахнул дверь и впустил егеря внутрь сторожки.

Тот сделал всего шаг. Поймав на себе взгляды всей троицы, стал сокрушаться:

– Что вы тут расселись, как на попойках? Где персекуторы? Почему никто в дозоре не стоит? Если никого на стенах, вы тут какого хера лясы точите?

Экспрессивно и живо, будто настоящий маэстро вышел на сцену.

Всё это егерь выпалил на одном дыхании. Он поверг инквизиторов тут же в замешательство. На них попросту не было лица.

Лишь один проблеял несмело:

– Н-но ведь к нам только что заходил… этот. Как его? Эрих Цапф. С тем же вопросом, собственно…

Глядя на егеря, понял: уж лучше было молчать.

– Хорошо, – допускал, казалось бы, Крёгер. Но по факту оставался неумолим. – Где же он тогда, если не на стенах?

Миротворцы выпучили глаза, переглянулись, ничего не понимая совсем, и вновь поглядели на Йенса.

– Должен же быть. Должен…

Тот взъерепенился:

– Искать! Живо! Хотите на ковёр к Раушу?!

Двое замешкались, не зная, куда деваться. А вот один, самый услужливый, всё-таки подорвался. За доброе качество своё и поплатился в миг.

Он бросился к выходу. Егерь чуть отступил, пропуская его. Но в момент, когда ноги их оказались примерно на одной параллели, пустил в ход руки.

Крёгер с силой пихнул миротворца за стену.

Тот лишь спустя долю секунды понял, что летит навстречу брусчатке. Он взвизгнул протяжно, будто резаная свинья. Затих в миг: падать было не особо высоко.

Нелепая смерть. И что самое паршивое для бедолаги, ему даже не дали шанса отстоять свою жизнь.

Шутка ли, всё произошло в слепом пятне для миротворцев, обходивших дозорные площадки на донжоне. И здесь вероломство егеря обходилось без последствий.