– Да знаю... Вы не мыслите механически, – заметил Блиц, – Для вас дважды два не всегда четыре, а вот для нас – всегда. Иногда я спрашиваю себя, не слепит ли нас традиция. Спрашиваю себя, может быть, дважды два бывает больше или меньше четырех. Но никогда не могу с этим согласиться. Такие вот мы... Точнее говоря – такими нас задумал и создал человек.

Они посидели молча, глядя на реку-ленту на цветном поле.

Блиц нарисовал крестик в верхнем правом углу, нолик над центральной клеткой, крестик в средней клетке внизу. Потом стёр все ладонью.

– Никак не могу выиграть сам у себя. Слишком сильный противник.

– Ты говорил про термитов, – сказал Фаня, – Что они с некоторых пор совсем не тупые.

– А, да-да, – подтвердил механор, – Я говорил про человека по имени Федька. И, причём, он был совсем не раскин, не человек. Потому что раскин – это человек. И не еноты были организаторами...

Глава 3

Глава 3

Фаня, – рыхлый ком шерсти, костей и мышц, – лежал перед камином, вытянув лапы вперед и положив на них голову. Сквозь щёлочки глаз он видел пламя и тени. Тепло от горящих поленьев, достав его, распушило шерсть.

Но внутреннему взгляду енота виделся песок, и сидящий на корточках механор, а вокруг – холмы с гнетущим грузом лет.

Блиц сидел на корточках и рассказывал ему, а плечи его озаряло осеннее солнце… Рассказывал про людей, и про енотов, и про теримаго... Слово за словом ведал об одном деле, которое произошло ещё во времена легендарного Босяка, и было это давным-давно, ведь Босяк был первым енотом:

«...Жил-был один человек по имени Федька, человек-модификант, человек-титан, который двенадцать тысяч лет назад обратил внимание на термитов. И он задумался, почему остановилось их развитие, почему их дорога зашла в тупик».

«Может быть, это был голод, – рассуждал модификант, – беспрестанная необходимость запасать еду, чтобы выжить. Может быть, спячка, зимний застой, когда рвется цепочка памяти. И начинай все сначала, что ни год – термиты словно заново на свет появляются».

«И тогда, – говорил Блиц, поблескивая на солнце металлической лысиной, – Федька наугад выбрал один термитник, и назначил себя богом, чтобы изменить судьбы живущих в нём насекомых. Он засеял быстрорастущим дудаком пространство вокруг их жилища, так что им не надо было бороться с голодом. Выложил деревом тротуар, подсказав им дорогу к брошенной многоэтажке, в которой они могли устроить себе дом, тем самым избавив их от необходимости строить самим, и установил внутри пустого здания несколько додекаэдров, обеспечив это жильё теплом, так что у теримаго отпала надобность в зимней спячке».

И вмешательство помогло. В недрах отдельного, гигантского термитника эти тараканы мечтали и рассчитывали, как овладеть миром, недоступным их разумению. И наступали на этот мир с надеждой на успех и с верой в дело, недоступное разумению ни Енотов, ни механоров, ни людей.

Термиты делали успехи. Они мастерили тележки, и плавили металл. Но это были зримые успехи, ведь тележки катили поверху, а торчавшие из термитника трубы исторгали едкий дым. Чего ещё они постигли, чему ещё научились в глубине своих подземных ходов, никто не знал и не ведал».

Федька был сумасшедший, говорил Блиц. Сумасшедший… А может быть, наоборот?

Потому что однажды он взял, и взорвал динамитом тот самый термитник, а затем просто повернулся и ушёл, потеряв всякий интерес к будущему термитов.

Но они интерес не потеряли!

Увесистый брикет взрывчатки, до фундамента разрушивший многоэтажный термитник, толкнули теримаго на путь к величию. Заставили их бороться, чтобы отстоять завоёванное, чтобы стезя их снова не уперлась в тупик.

Встряска, говорил Блиц. Термиты получили встряску. И она придала им ускорение в нужном для развития направлении.

Двенадцать тысяч лет назад разрушенный, разваленный в хлам термитник, сегодня – могучая Постройка, растущая с каждым годом. Огромное, необычной конструкции здание, которое за какую-нибудь сотню лет заняло целый район, а еще через сотню лет займёт сотню таких районов. Постройка, которая будет разрастаться, занимая землю. Землю, которая сейчас принадлежит не термитам, а зверям.

Постройка… Не совсем это верно, просто с самого начала повелось называть его Постройкой. Ведь по-настоящему постройка – это укрытие, место, где можно спрятаться от холода и ветров. А зачем она термитам, когда у них есть подземные ходы и термитники? Зачем понадобилось мелкому теримаго воздвигать сооружение, которое за сто лет разрослось на целый район и всё ещё продолжает расти? Какая термиту польза от такого огромного сооружения?

Фаня зарылся подбородком в шерсть между лапами, из горла его вырвалось досадливое ворчание.

Этого невозможно понять. Ведь сперва надо понять, как мыслит термит. Надо понять, к чему он стремится, чего добивается. Надо получить понятие о его опыте и знаниях.

Двенадцать тысяч лет познания. Двенадцать тысяч лет, считая от начального уровня, который сам по себе непознаваем.

Но понять нужно. Должен быть способ понять.

Потому что из года в год Постройка будет разрастаться. Километр в поперечнике, потом шесть, потом сто. Сто километров, и еще сто, а затем – весь мир! Так, выходит?

«Отступить? – задал вопрос самому себе Фаня, – Да, наверное, можно отступить. Можно даже переселиться в другие, иные миры, те самые миры, которые плывут за нами в потоке времени, те, которые наступают на пятки друг другу. Можно отдать Землю термитам, нам всё равно найдется место.

Но ведь это наш дом. Здесь родились все еноты. Здесь мы научили животных говорить, и мыслить, и действовать сообща. Здесь мы создали братство зверей.

Не так уж важно, кто был зачинщиком, – раскин или енот. Здесь наша родная земля. В такой же мере наша, как и раскинов».

Фаня вздыбил шерсть на спине и загривке:

«Да хоть что тут думай, но мы должны остановить теримаго! Должен быть какой-то способ остановить их. Может быть, переговорить с ними, выяснить, чего они хотят. Способ усовестить их. Должна найтись какая-то основа для переговоров. И путь к соглашению, к устраивающему всех компромиссу».

Енот лежал неподвижно перед камином, слушая наполняющие дом шорохи, мягкую, приглушенную поступь суетных механоров, неразборчивые голоса енотов где-то этажом выше, треск пламени, обгрызающего полено.

«Неплохая у енотов жизнь, – пробормотал про себя Фаня, – Неплохая, и мы думали, что это все сделано нами. А вот Блиц говорит — нет, это не так! Он говорит, что мы ничего не добавили к оставленному нам в наследство инженерному искусству и машинной логике и что нами многое утрачено. Он толковал о химии и пробовал что-то объяснить, но я ничего не понял. Толковал об изучении элементов и каких-то атомов, и молекул. И электроники… Правда он сказал, что мы без электроники умеем делать такие чудеса, каких не сумел бы сделать человек со всеми его знаниями. Сказал, что можно миллион лет изучать электронику и не добраться до других миров, даже не знать про них… А мы с этим справились, сделали то, чего никакой раскин не сумел бы сделать.

Потому что мы мыслим не так, как раскин. Нет, это называется человек, а не раскин.

Или взять наших механоров. Наши механоры не лучше тех, которые нам оставил человек. Небольшие изменения… очевидные изменения, но никаких существенных улучшений.

Да и кому могла прийти в голову мысль о более совершенном механоре?

Кукурузный початок покрупнее – это понятно. Или грецкий орех потяжелее. Или водяной рис с колосками поувесистее. Или лучший способ производить дрожжи, заменяющее мясо.

Но более совершенный механор… Зачем, когда он и так выполняет все, что от него требуется. Зачем его совершенствовать?

А впрочем… Механоры слышат Сигнал, и отправляются работать к Постройке, отправляются строить махину, которая сгонит нас с Земли.

Мы не можем разобраться. Конечно, не можем. Вот, если бы лучше знали наших помощников, мы, может быть, сумели бы сделать так, чтобы они не получали призыва или, услышав, оставляли бы его без внимания.