– Что, Зив? – спросила Ира.
– Неси-ка ручку и бумагу, – проурчал он.
– Зив, ты что, серьёзно писать будешь? – изумлённо спросила Ира.
– Неси, неси.
– Женечка, принеси, пожалуйста, ручку и бумагу. Я, конечно, и сама могу, но боюсь, что пока ходить буду, Гена тебя и вправду порвёт.
– Палладина, ты – ангел во плоти! – вставая с дивана, сказал Женечка, расплывшись в благодарной улыбке, чмокнул Иру в щёку, а потом скорчил рожу Гене и ушёл в Ирин кабинет.
За всё то время, которое понадобилось Женечке, чтобы принести канцелярские принадлежности, Гена не проронил ни слова, украдкой поглядывая то на Зива, то на Лоренца.
– Вот, – сказал Женечка, кладя на стол перед Зивом листок бумаги и ручку.
Зив взял ручку в зубы и немного крупновато, но вполне ровным, даже можно сказать красивым почерком вывел:
«Меня зовут Зив»
На следующей строчке:
«My name is Ziv».
Еще чуть ниже:
«Ich heiße Ziv».
А дальше:
«Benim ismim Ziv».
Было понятно, что он может продолжить, вот только места на листочке больше не осталось.
Зив отнёс ручку Лоренцу, а потом и листок.
Просмотрев письмена Зива, Лоренц перевернул листок на другую сторону. Он написал ту же фразу, лишь поменяв имя на своё и, помимо варианта на русском, вместо английского, немецкого и турецкого использовал финский, испанский, грузинский, арабский, тайский, иврит и санскрит. Почерк у него был мельче, а потому и поместилось больше.
Закончив, он взял листок в зубы, спрыгнул со своего места, размеренной поступью подошёл к Гене и, поставив передние лапы ему на колени, торжественно вручил.
– Ни фига себе! – воскликнул Гена, изучая послание с обеих сторон. – Ну что ж, со стыдом должен признать, что из всего этого, кроме русского, понимаю лишь английский и немецкий.
– А ну-ка, дай сюда, – с энтузиазмом попросил Женечка, протягивая руку. – Батюшки! Лоренц, в том, что иврит для тебя язык не чужой, я не сомневался, – Женечка усмехнулся с намёком, – но на кой, скажите мне, вам санскрит?
– Евгений Вениаминович, я думаю, Вы не будете спорить с тем, что Веды лучше читать в подлиннике, – с достоинством проурчал Зив.
– Слушай, псина, будь другом, напиши, что ты сейчас сказала, – тараща на Зива глаза, попросил Гена.
– Евгений Вениаминович, будьте так добры, принесите ещё листок бумаги, – проурчал Зив.
– Что? – как бы сам себя спросил Гена.
– Он попросил Женечку принести ещё листок бумаги, – «перевела» Ира.
– А-а-а, – с «пониманием» протянул Гена.
Женечка, заливаясь весёлым смехом и изображая страдающую излишней прыгучестью девочку лет восьми на школьной перемене, умчался за новым листком.
– Спасибо, – чинно поблагодарил его Зив, когда бумага легла перед ним на стол.
– Он сказал спасибо, – «перевела» Ира.
Зив взял в зубы ручку и аккуратно вывел: «Санскрит следует знать для того, чтобы читать Веды в подлиннике». Потом он скосил глаза на Женечку и написал, правда, уже менее старательно, ту же фразу на санскрите.
Гена взял листок и, прочитав, воскликнул:
– Потрясающе!
– Ну-ка дай! – попросил Женечка, забирая у Гены листок. – О-о-о! – протянул Женечка с издевкой. – Еще бы не потрясающе! Генка, для тебя это – настоящее откровение! Теперь ты точно знаешь, для чего нужно знать санскрит.
– Женечка, дай-ка мне, – попросила Ира.
Женечка, ехидно посмеиваясь и, корча Гене рожи, передал записку Зива Ире. Она прочла и обратилась к Зиву:
– Зив, вообще-то, дословно это звучало несколько иначе.
– Ира, я передал суть сказанного и, думаю, этого вполне достаточно.
– Слышь, Зив, напиши, что ты сейчас сказал, – снова попросил Гена.
– Так, Генка, хватит издеваться над животными! – с притворной строгостью одёрнул его Женечка. – Сам, вон, возьми в зубы ручку и попробуй что-нибудь накалякать. Greenpeace-а на тебя нет!
– Ага! Он занят защитой твоих прав, козёл! – парировал Гена, тем самым, возвращаясь к выеданию мозгов.
– Геночка, – Ира поспешила отвлечь его от неприятной ей темы, – по поводу санскрита Зив сказал:
«Евгений Вениаминович, я думаю, Вы не будете спорить с тем, что Веды лучше читать в подлиннике».
А когда я ему заметила, что в письменном виде он выразил эту мысль несколько иначе, он сказал так:
«Ира, я передал суть сказанного и, думаю, этого вполне достаточно».
А сама я полностью согласна с Женечкой. Хватит заставлять Зива и Лоренца писать. Убедился, что могут, и будет. Мне кажется, синхронный перевод тебя вполне устроит.
– А вдруг что не так скажете? – изобразил Гена подозрительность.
– Так ты у них спроси, правильно ли тебе изложили, – ответила ему Ира.
– А как я узнаю? Я ж их не слышу.
– Генка! – Женечка посмотрел на него как на идиота. – Языком жестов они тоже неплохо владеют. Правда, друзья?
Зив и Лоренц кивнули.
– Ни фига себе! – снова ошалело воскликнул Гена.
Судя по всему, в глубине души он отчаянно надеялся, что всё это что-то вроде циркового представления. Но его надежда неотвратимо испускала дух.
– А вообще, Женич, это на тебя Greenpeace-а нет, и стыда с совестью тоже. Это ж надо! За невинным зверьём прятаться!
– Э-э-э! Попрошу не выражаться! – возмутился Женечка почти искренне. – Зив, тяпни его как следует, чтоб не обзывался.
– Евгений Вениаминович, а если он Вас ещё раз козлом или сволочью назовёт, Вы его тоже покусаете? – проурчал Зив.
– Что он сказал? – спросил Гена, внимательно выслушав собачье урчание, усиленно вслушиваясь.
– «Евгений Вениаминович, а если он Вас ещё раз козлом или сволочью назовёт, Вы его тоже покусаете?» – повторила для Гены Ира.
Гена покатился со смеху и хохотал очень долго, а потом…
А потом его гнев окончательно прорвал плотину.
Ира Гену таким разъярённым никогда не видела и никогда не подозревала, что его словарный запас столь богат как отчасти цензурными, так и не совсем цензурными, а также и совершенно нецензурными ругательствами.
Он ходил, точнее, почти бегал по гостиной, зверски жестикулировал и истошно орал. Помимо нынешнего события, он припомнил Женечке всё, как поняла Ира, начиная от Сотворения Мира, а вполне возможно, и с ещё более отдалённых времён.
В самом начале Ира попыталась остановить его, приняв этот взрыв за шутку. Она даже представить себе не могла, что такое может быть всерьёз. Понять это ей пришлось быстро, и она от ужаса аж вдавилась в кресло, на котором сидела.
Женечка сосредоточенно рассматривал что-то на потолке и казался безмятежно спокойным, словно не в его адрес нёсся остервенелый поток ненормативной лексики.
Женечкин отсутствующий вид ещё больше бесил Гену. Его ярость, по всем признакам давно вышедшая за все мыслимые пределы, продолжала неуклонно нарастать.
И вдруг, Женечка внезапно расхохотался.
Ира вздрогнула, словно её окатили ледяной водой.
Видимо, то же ощущение испытал и Гена, так как осёкся на полуслове.
– Ген, прости меня дурака, – Женечкин тихий и спокойный голос, как бритвой разрезал воздух. – Я только сейчас понял, чего это ты так взбесился.
– Ну и что ты понял?
Гену всего трясло. Сражённый ледяным спокойствием Женечки, он стал говорить почти шёпотом, в сравнении с недавними воплями.
– До твоего звонка мы успели навести порядки, выпить чайку с Татьяной Николаевной, проводить её домой и вразвалочку вернуться. Тебе что, всё же пришлось побывать у Натали в постели?
– Да, чёрт возьми! Пришлось! Но я же не устраиваю бордель у Иры в доме! – вновь завопил Гена, правда, уже не так громко.
Женечка опять расхохотался.
Гена было принялся честить его с новой силой, однако, праведность его гнева дала трещину.
Ира, вскочив с кресла, воспользовалась ею, пока та не затянулась.
– Всё. Хватит, – тихим, ледяным, не терпящим возражений тоном сказала она, положив руки Гене на плечи и глядя ему в глаза жёстким колючим взглядом. – Гена, – продолжила она более мягко, – я в защите не нуждаюсь, а если Женечка, как ты говоришь, дуркует, так, наверное, у него есть на то причины.