– Чем? Ирка! То ты бьёшься в истерике, что тебя, бедненькую, ни за что ни про что тянут во «всякую мистическую муть». То творишь такое, от чего у меня, как ты понимаешь видавшего виды и кое-что умеющего из того, на что способен далеко не всякий, просто мозги переклинивает.

– Женечка, а кто тебе сказал, что в такие моменты нужно напрягать мозги? Кажется, ты сам всегда учил меня обратному.

– То-то и оно, что ученица попалась слишком прыткая.

– Женечка, – Ира сказала это очень нежно и, взгромоздившись ему на колени, обняла. – Ты ж радоваться должен.

– А я и радуюсь! Разве незаметно? – Женечка рявкнул это с таким раздражением, что Ира расхохоталась.

Однако злился он по-настоящему, а потому высвободился из её объятий и, резко сдёрнув с себя, посадил рядом.

– Что ты сделала со мной? Что ты сделала с Гиалой?

– Ну, с тобой, до сего момента, я вообще ничего не делала. Ты сам целиком и полностью отдался во власть человеческой скорби. Единственное, что я с тобой всё это время делала, так это не мешала тебе.

– Хорошо. А что ты сделала с Гиалой? Пока мы с ней гуляли, я пытался ей объяснить, что в том, что она собирается тебе дать, ты не нуждаешься. Вы что с ней о чём-то договорились?

– Женечка, кроме того, что я приеду сама и привезу тебя, когда она попросит, мы с ней ни о чём, не договаривались. Ни в традиционной человеческой манере и никак иначе. Ты же своими глазами видел, что для неё самой происходящее явилось полной неожиданностью. Разве не так?

Женечка вынужденно согласился, подтвердив своё согласие молчаливым кивком.

– Я думаю, – продолжала Ира, – ты не ждёшь от меня полного отчёта о проделанной работе. Прекрасно понимаешь, что я не могу тебе его дать. И причины, по которым это невозможно, ты знаешь лучше меня. По крайней мере, сформулировать их у тебя точно получится лучше.

– Да, Ир, я понимаю, о чём ты, – проговорил Женечка более спокойным и дружелюбным тоном. – И всё-таки, что ты с ней сделала? Ира, я не спрашиваю, как. Разумеется, ты не сможешь объяснить технологию. Даже если попытаешься, я вряд ли смогу адекватно понять. Ты что-то сделала. Я это ощутил. Удивлённый взгляд Гиалы подтвердил моё ощущение. Ира, что ты с ней сделала? Для чего это? Что будет?

Ира задумалась, к своему удивлению обнаружив, что за последние десять дней ни разу этим не занималась. Женечка терпеливо ждал.

– Знаешь, – наконец сказала она, – мне кажется, что Гиале понравилось, хоть она и сама не поняла, что с ней на самом деле делают.

А что я на самом деле делала?

Тебе подарок.

Я дала себе слово, и я его сдержала. Я только не знала, как это сделать, и не знала, что у меня это получится. Притом получится так быстро.

– Ничего не понимаю.

– Жень, я дала себе слово, что вы будете вместе.

Ира задумалась. Женечка не перебивал.

– Понимаешь, Жень, я тут благодаря Раулю поняла, что никогда в этой жизни не любила. А может, и не только в этой. Может быть, вообще никогда.

– Ты что, полюбила этого неуловимого Рауля?

– В том-то и дело, что нет. Я испытывала в отношении его сильную страсть. Такую, какую никогда до этого не переживала. И всё же я чётко поняла, что это – не любовь.

Вообще-то, мне не нравится это слово. В том смысле не нравится, что уж больно много всего оно обозначает. И инстинкт размножения, то есть, сексуальное влечение, обожание не «за», а «несмотря на». И материнский инстинкт. И привязанность. И чувство собственности, вызывающее ревность. И заботливое отношение к себе и окружающим. Не говоря уже о пищевых и прочих предпочтениях.

На самом деле, я о том нечто, чему так и не смогли и никогда не смогут найти определения. О том, что если и выпадает кому-то, то лишь с вероятностью один к миллиону. А может, и того реже. Тебе и Гиале выпало.

– Ты в этом так уверена? – усиленно наполняя голос скепсисом, спросил Женечка.

– Да. У меня есть на то основания. Очень веские основания. Хоть я и не в состоянии объяснить их. Впрочем, ты тоже в этом уверен, хоть и не отваживаешься сам себе в этом признаться. В каком году ты её покинул?

– Точно не помню. Где-то в районе двадцатых прошлого века.

– То есть, лет восемьдесят ты вдалеке от неё. Сейчас, конечно, ты от неё гораздо дальше, чем все эти годы, и расстояние не в километрах измеряется. Хотя, в общем-то, и тогда километры были ни при чём. Я не об этом.

Женечка, ты восемьдесят лет ничего не ждал и ни на что не надеялся. Теперь ты можешь надеяться. И ждать-то, к тому же, куда меньше. По крайней мере, не больше двадцати против восьмидесяти.

На самом деле, и двадцати ждать ненужно. Потерпи всего девять месяцев.

– Что!!!???

– Я думаю, где-то в последних числах января или в первых числах февраля сможешь взять её на руки. Родится она числа двадцать пятого января, но Алиночке придётся несколько дней провести в роддоме.

– Что!!!???

Женечка смотрел на Иру ошеломлённым взглядом. Она снова переместилась к нему на колени и обняла его.

– Женечка, я очень люблю тебя. Хотя в данном случае, это слово значит совсем не то, о чём я только что говорила. Я думаю, ты понимаешь.

Женечка кивнул, потрясённо глядя куда-то вдаль.

Ира продолжила:

– Я очень люблю тебя. Ты очень многое для меня значишь. А это, на данный момент, большее, что я могу для тебя сделать. А ещё, это – важнейшее для тебя, независимо от времени и пространства.

– Ира… – только и смог произнести он, и, казалось, впал в состояние, не покидавшее его последние десять дней.

– Женька! Хватит кукситься! Алиночка станет чудесной матерью, а против Влада, я думаю, ты и так ничего не имеешь.

Ира слегка отстранилась и посмотрела на него. Из глаз Женечки текли слёзы.

– Же-енечка! – Ира улыбнулась ему. – Никогда не думала, что ты способен на сентиментальность.

– Станешь тут с тобой сентиментальным, – вытирая со щёк слёзы, проворчал он, как подросток, застуканный в аналогичном состоянии.

Накрапывавший всю прошлую неделю дождик набрал силу и, превратившись в тропический ливень, низвергался с небес почти непрерывно. Работы на объекте не прекращались, но продвигались далеко не в том темпе, как хотелось бы Ире.

Домой она теперь возвращалась позже, насквозь промокшая и грязная с ног до головы. Так что, прежде чем пообедать и взяться за Женечкину книгу, ей приходилось отмокать в душе и перестирывать всю одежду.

Каждый раз Татьяна Николаевна напоминала ей, что стирка как нельзя больше соответствует её обязанностям. Ира не возражала, но на следующий день забывала и в гостиную спускалась с тазиком выстиранного белья. Татьяне Николаевне удавалось лишь отнять у Иры тазик, чтобы хоть развесить самой.

В общем, после обеда, который нынче по времени больше соответствовал ужину, Ира зачастую и сил не находила для скрупулёзного вникания в изложенное Женечкой. Тупо побродив глазами по строчкам, она откладывала распечатку и мгновенно засыпала.

На майские, по примеру 8 марта, решено было устроить пир горой. Закупку продуктов взял на себя Женечка.

Когда Ира 1 мая с трудом продрала глаза лишь к двум часам дня, оказалось, что Женечка, Влад и Татьяна Николаевна уже успели всё приготовить и накрывали на стол.

Женечка не стал лишать себя удовольствия и от всей души язвил по поводу «дрыхнущей красавицы Палладиной».

Тем временем, Влад уехал за своей женой и бывшими Ириными соседями. Он рассчитывал сделать два рейса, но Люсины сыновья предпочли отметить праздники в своей студенческой тусовке, а Наташин Вадик укатил в очередную командировку. Так что Алиночка, Люся, Фёдор и Наташа с Дашунькой на коленях вполне комфортно разместились в видавшей виды «Ниве».

Первыми приехали Валентиныч и Галина Андреевна и без приключений оказались под крышей Ириного дома. А вот тем, кто ехал с Владом, повезло гораздо меньше.

Как только «Нива» остановилась во дворе, вода с неба хлынула сплошным потоком, от которого ни один в мире зонт спасти не в состоянии. Взрослые со всех ног кинулись под навес, а вот очарованная разбушевавшейся стихией Дашунька не собиралась этого делать. Она радостно носилась по двору, с особым удовольствием прыгая по самым глубоким лужам и распевая звонким голосом: