– Же-еня! – возмутилась Ира. – Может, ты был недостаточно ласков с ней?

– Не думаю. Знаешь, когда я лёг рядом с Натали…

– Послушай, может, ты не будешь делиться со мной подробностями? – Иру передернуло.

– Наконец-то, ты поняла меня! – торжествующим шёпотом воскликнул Женечка, явно имея в виду Ирин брезгливый вздёрг. – Ума не приложу, что с ней муж делает?

Ир, подумай сама! Она ведь, сколько её помню, завидев меня, прям как кошка перед котом приседать начинала. Представляешь, какая мечта у девочки сбылась? В таких ситуациях даже воплощённую фригидность страсть обуревает. А эта – ну хуже полудохлого тюленя.

– Может, она Дашуньку разбудить боялась? – пыталась оправдать приятельницу Ира.

– Ира, я что, по-твоему, сумасшедший? Дашунька спокойно спала на третьем этаже, а мы здесь были.

– Та-ак! – Ира уперла руки в боки. – Значит, мой диван осквернили? – с притворной свирепостью прошипела она, но не смогла скрыть улыбку.

– Что? Диван? Ира, тебе жалко диван? Ира! Меня осквернили!

Ира больше не могла сдерживаться и согнулась пополам, стараясь не хохотать слишком громко.

Во всё время разговора она изо всех сил пыталась вымучить из себя сочувствие к Наташе, но теперь бросила это бессмысленное занятие и честно призналась себе, что, как и Женечка, ждёт не дождётся, когда та проснётся, чтобы посмотреть в её ясны очи.

– Знаешь что, осквернённый, – немного успокоившись, но всё ещё сквозь смех сказала Ира, – свари-ка ещё кофе.

Она поднялась вместе с Женечкой с благим намерением приступить к ликвидации горы оставленной вчера грязной посуды.

Судя по тому, что эта гора оказалась гораздо скромнее ожидаемого, Женечка поднялся уже давно. Однако, судя по тому, что она всё ещё возвышалась над раковиной, он не счёл необходимым лишать сомнительного удовольствия остальных страждущих заняться решением бытовых надобностей.

– Мне оставил? – спросила Ира, окидывая взглядом содержимое раковины.

– Да я б вообще ничего не мыл. Со злостью как-то справиться надо было.

– Видимо, ты не так уж сильно и злился.

– Это почему?

– Если бы твоя злость отличалась особой грандиозностью, тут бы царил идеальный порядок.

– Ира, я, как ты сама заметила, тебе часть оставил. Исключительно по дружбе.

– А с чего это я, по-твоему, злиться должна?

– Палладина, да неужто ты мне вот так запросто простишь измену?

– В смысле?

– Ну я ж с твоей бывшей соседкой переспал.

– Жень, вот если б ты меня с ней переспать попытался заставить, тогда б я точно обиделась.

– Браво, Палладина! Моя школа!

Кофе сварился. Ира сполоснула руки и выключила воду, оставив недомытую посуду ждать следующего, кто подвергнется приступу хозяйственности.

В гостиной Иру и Женечку встретили философские размышления Лоренца:

– Вербализации, независимо от языка, выучиться, в принципе, не так уж и сложно, но вот до конца понять людей – это действительно что-то из области фантастики.

Вообще-то, они и сами себя понять не в состоянии. Впрочем, это всё от вербализации и происходит. Ведь невозможно объяснить словами то, чего на самом деле хочешь и чувствуешь. А они пытаются. Оттого сами и запутываются и потом понять ничего не могут.

– О чём это ты, Лоренц? – спросила его Ира, усаживаясь на диван.

– Я? О ваших странных развлечениях, – задумчиво ответил тот.

– Не одобряешь? – поинтересовался Женечка.

– Отчего же? В некоторой степени и вправду прикольно. Тем более что, хоть шуточки твои добрыми не назовёшь, никто ведь не пострадал.

– А ты уверен? – спросила Ира.

– Ещё бы! Та мадам, фигурально выражаясь, на крыльях парила от счастья.

– Да ты что! – полупритворно полунатурально выразил удивление Женечка.

– Ну уж ты ей полудохлым тюленем явно не показался. Мне, кстати, тоже.

– Подглядывал, значит?

– Безусловно, подглядывал! Подслушивать-то особо нечего было. Зив, представляешь? Хоть какой-то процесс у них сведён к минимуму вербализации.

– Между прочим, этот процесс у людей ещё предполагает интимность обстановки, – язвительно заметил ему Женечка.

– Да ты что! Правда? А я и не знал, – издевался Лоренц. – Если честно, у меня возникло такое ощущение, что ты и Иру не без удовольствия поприсутствовать пригласил бы.

Женечка изобразил задумчивость, воздев глаза к потолку, и для пущего эффекта театрально почесал затылок, а потом, ехидно посмеиваясь, сказал:

– Если честно, то да. Серьёзно, Ир, надо полагать, ещё то зрелище было. Ты вот у Лоренца спроси. Он-то видел! Кстати, Натали, по-моему, этого тоже для полного счастья не хватало.

– Вот-вот-вот! И я ж о том же! – томно промурлыкал Лоренц.

– Кретины, – сквозь зубы процедила Ира.

– Палладина, на кухне ещё осталось достаточно грязной посуды, – весело прошептал ей Женечка.

– Нет! Ну надо же! Переспать с женщиной просто ради удовольствия! – возмутилась Ира.

Женечка расхохотался.

– Палладина, вообще-то, у людей эта функция секса является основной. Или ты считаешь, что я должен был зачать ребенка?

– Ради сомнительного удовольствия, – не унималась Ира. – Ведь, если я правильно поняла, того удовольствия, которое является основной функцией секса у людей, ты не получил.

– Вот именно! А потому нуждаюсь в компенсации морального ущерба. Ирочка, ты, вроде как, уже и сама не возражала насладиться будущими сценами с мадам Натали в главной роли.

– Признаю́сь. Я поддалась минутной слабости. Но на самом деле, это мерзко.

– В точку! Мерзко было до невыносимости. А по поводу слабости? Ирочка! Расслабься!

– Знаешь, Ир, – вновь замурлыкал Лоренц, – очень сложно понять, чего хотят люди, но, по-моему, в данном случае, все довольны. Пока, конечно, кроме тебя. Однако кошачье сердце подсказывает мне, что ты сейчас борешься не за моральный облик Евгения, а с собственным непреодолимым желанием повеселиться.

– Лоренц, ты-то с чего подглядывать решил? – спросила Ира с укором.

– Уж больно забавно было, – пояснил Лоренц.

– И что же забавного в том, когда женщина считает, что удостоилась, наконец, внимания, которого так долго добивалась, а мужчина по-чёрному издевается над ней?

– Не-ет, Ира, – неожиданно в разговор вмешался всё это время хранивший молчание Зив. – Если бы это было так, то, конечно, было бы мерзко, но всё было совсем по-другому. Правда, тоже мерзко, но совсем иначе.

Пока вы сидели за столом, Евгений Вениаминович хоть и оказывал ей знаки внимания, но ничуть не больше, если даже не меньше, чем оказывали тебе все остальные представители противоположного тебе пола.

Ты привыкла к этому. Это происходит всегда. Тебе все улыбаются, тебя все обнимают, целуют. Тебе это кажется естественным. А ей не показалось. Потому что с ней так никто не обращается. Она из кожи вон лезет, а всё без толку.

И тут вдруг! Да и кто? Тот, кто явно близок тебе. А это она нутром чует. Впрочем, и невооруженным глазом видно, что у вас особые отношения.

Она сама к нему ночью прибежала, ещё все толком и уснуть-то не успели. И сама под одеяло залезла.

Он над ней в лицо посмеялся и в лицо сказал всё, что думает, а она решила, что это – стиль его особого расположения.

Хотя, вас послушать, так было с чего решить. Тонкостей-то она не понимает.

А вела себя так, что мне и самому пристроиться захотелось, и не от вожделения, а чтоб поизмываться. Ей удалось вызвать непреодолимую жажду глумления. Ну, Евгений Вениаминович и поглумился.

А она… Знаешь, будто на престол всходила! Будто её на царство короновали! Такая мерзость! Еле удержался, чтоб ей пол задницы не оттяпать, когда она наверх вышагивала.

– А я, чтоб лицо не исцарапать и волосы не подрать, – вставил Лоренц.

– А вообще, надо было из неё зоофилку сделать, – добавил Зив.

– Неплохая идея, Зив! – Женечка усмехнулся. – Так что, Ирочка, не дави на собственную совесть, а расслабься и развлекайся.