Всего этого Александр Сергеевич не знал, все он проглядел, упустил – а то бы к девушке с перерезанным горлом присоединился бы пожилой мужчина с простреленной головой.

Каннское интервью сильно озадачило Москву. Там поняли, что треклятые долги, которые, казалось, были в руках, стали ускользать. Тревожила непонятная позиция Лени и Саши. Ситуацию запутывало то, что ребята не брали откат, а если человек не берет откат, значит, он замахивается на само мироздание. Очень опасная и чреватая всякими неожиданностями для Кремля ситуация. Решено было мягко разведать, чего они, собственно, хотят, какого хрена воду мутят.

Популярнейший ведущий российского телевидения Гауптвахтов прибыл на остров Кремль-2 на вертолете корабельного базирования завода Камова. Руководство телевидения просто умоляло Леню и Сашу дать интервью для высокорейтингового разговорного шоу Гауптвахтова «Чистосердечное интервью».

Люди любили смотреть эту передачу, потому что Гауптвахтов отличался редкой осведомленностью о собеседнике. Если, например, человек сидел в тюрьме по политическим мотивам, то Гауптвахтов мог процитировать отрывки из протоколов его допросов, а если хотел достать человека до печенок или, как говорят на телевидении, «опустить», то мог показать и подлинник доноса собеседника на своих товарищей. У ведущего было много подобных приемов, чтобы разговорить интервьюируемого, и передача получалась искренней и задушевной.

Сойдя на вулканические камни острова, Гауптвахтов прежде всего приказал оператору снять его на фоне стен Кремля-2 так, чтобы виден был океан. После этого Фаренгейт увел оператора и осветителя осваивать интерьер Георгиевского зала, где должна была протекать беседа, а Гауптвахтов наконец поздоровался с хозяевами острова.

– Да, хорошо вы тут устроились, – озадаченно сказал телевизионщик, – тут, пожалуй, и птурсами ничего не сделаешь, такие стены.

– Почему же, – возразил Леня, – если кумулятивными, да вон в то место...

– Куда-куда? – заинтересовался Гауптвахтов.

Леня показал под крышу Спасской башни.

– Там вся электроника, электросчетчик и стенка слабая, а в лоб лупить – пустое дело, там железобетон, армированный титановой сеткой, – махнул рукой Леня.

– Ты гляди, а я и не знал, – сказал Саша.

Гауптвахтов уважительно кивнул.

– Товарищ подполковник! – крикнул командир вертолета. – У нас только два часа, потом судно на патрулирование должно идти.

– Подполковник? – удивился Саша.

– Да это они так меня в шутку зовут, – смутился телеведущий. – Прилипло вот, уж сколько лет все «подполковник» и «подполковник», и не повышают, суки! – неизвестно кого обругал Гауптвахтов. – Сколько надо, столько и будет стоять! – зло крикнул он вертолетчику. – Бл..., ну и армия, распустились на... все, кому не лень, командуют!

Через четыре минуты они уже сидели в Георгиевском зале. Яркий голубоватый свет слепил ребятам глаза, а Гауптвахтов сидел в тени под лампами и задавал свои традиционно острые вопросы:

– Сейчас у вас в рукахдолговые векселя России, стоимость которых составляет без малого шесть годовых российских бюджетов.

– Откуда вы знаете? – спросил Леня.

– Я журналист, – гордо ответил телеведущий.

– Так в чем вопрос? – нетерпеливо спросил Саша, чувствуя подвох.

– Вы знаете, в каком состоянии находится российская экономика? В обществе растет нервозность и неуверенность в завтрашнем дне. Сейчас надо дать стране передохнуть. Неужели вы не хотите помочь Родине-матери, дать ей шанс на возрождение?

– А рожа не треснет? – с неожиданной злостью спро – сил Саша.

– У Родины-матери? – с патриотическим подвывом уточнил Гауптвахтов.

– Нет, у тех, кто эти деньги под Родину-мать занимал? – уточнил Леня смысл сказанного.

– Значит, не хотите пожертвовать выкупленные долги многострадальному Отечеству? – спросил Гауптвахтов строго, словно для занесения в протокол.

– Нет, – твердо ответили друзья.

– Ну, тогда смотрите, – сказал Гауптвахтов, отбросив всякий политес, после того как оператор выключил камеру.

– Это что, официальное предложение? – спросил Саша.

– Или угроза? – спросил Леня.

– Нет, что вы, я не уполномочен делать никаких официальных предложений, а тем более угрожать, я ведь всего-навсего журналист. – Гауптвахтов дал сигнал оператору, и тот снова включил камеру. – Мы знаем, что вас, Александр и Леонид, в свое время не приняли в пионеры. Может быть, отсюда у вас такая ненависть к России?

– С чего ты это взял? – спросил Саша, намеренно перейдя на хамское «ты».

– Ну как же? Долги России вы скупили, а отдавать их российскому правительству не желаете. Значит, у вас есть какой-то план относительно этих долгов. Может быть, вас почему-то не устраивает сегодняшнее правительство, и вы отдадите их другому?

– Будьте спокойны, – усмехнулся Леня, – и никакому другому тоже.

– Получается, – вкрадчиво произнес Гауптвахтов, как следователь, который загоняет обвиняемого неопровержимыми доводами в уголовную статью за изнасилование с отягчающими обстоятельствами, – что вы не долги купили, а настоящий контрольный пакет акций государства по имени «Россия»?

– Действительно, получается, – с загадочной усмешкой сказал Леня.

– Что получается? – не понял Саша.

– Что вы, – Гауптвахтов стал скандировать, словно диктовал машинистке, – как владельцы контрольного пакета, можете потребовать сменить менеджмент, то есть гавермент государства.

– Ни хрена себе! – не на шутку встревожился Саша.

– Надо будет – сменим, – решительно сказал Леня, – а то совсем перестали мышей ловить.

– Но можно же передать эти долги какой-то партии. Какой, например, партии вы доверяете? Чтобы она, победив на выборах, могла начать возрождение России с чистого листа? – подсказал Гауптвахтов еще один вариант приделать долгам ноги.

– Какое возрождение, какой чистый лист, господин Гауптвахтов? Что вы вешаете всем лапшу на уши?! – в сердцах крикнул Саша, как человек, уже настрадавшийся от возрождения малого бизнеса. – Долги – это же воздух, денег-то там нет, они уже давно украдены.

Гауптвахтов панически махал оператору, но тот, занятый подготовкой нового аккумулятора, их не видел, и камера продолжала работать.

– Апотом, с чего вы взяли, что долги – это плохо? – спросил Леня.

– Ну как же?.. – первый раз замялся Гауптвахтов. – Долги – это прежде всего зависимость...

– Правильно, – похвалил его за догадливость Саша, – а отсутствие долгов – независимость. Значит, тот, кто наделал эти долги... ну, господин Гауптвахтов, продолжите вашу же мысль. Значит, тот, кто наделал эти долги, сознательно шел...

– Достаточно, – остановил Сашу Леня, – господин Гауптвахтов давно уже знает ответ, он только сказать не может. Он же журналист.

– Так вот, пока долги у нас, Россия может считать себя независимой, – сказал Саша.

– А мы новых долгов наделаем, – с негодяйской ухмылкой парировал Гауптвахтов.

– Тогда мы эти предъявим к оплате, – быстро проговорил Леня.

– Чего же вы хотите? – спросил телеведущий. Он уже не обращал внимания, включена ли камера. Это говорило о крайней степени растерянности телевизионного зубра.

– Спокойствия для России, – сказал Саша.

– Врать тоже надо уметь, – облегченно вздохнул Гауптвахтов. – Зря стараетесь, камера-то выключена. – Он снова контролировал ситуацию. Дитя вражды и провокации, он искренне не понимал, как можно желать спокойствия в стране. На чем тогда бабки делать? И чем вообще тогда можно заниматься журналисту такого масштаба, как он? Чушь собачья!..

– Черная метка, – сказал Леня, глядя на удаляющийся за горизонт вертолет с Гауптвахтовым.

– В каком смысле? – спросил Саша.

– В том, что мы с тобой мудаки и позволили втянуть себя в историю с дыркой в голове в финале.

– Ну, Достоевский все-таки сучара. Эти в Каннах точно нашу судьбу предсказали, – в сердцах выругался Саша.