– Могу ли я чем-нибудь помочь, господа? – спросил менеджер, глядя то на одного, то на другого и улыбаясь, как будто встретил давно не виденных друзей.

– Я хотел бы одеть своего друга, – сказал Леня, показав на Сашу, как будто тот был раздет.

Менеджер взглядом знатока и ценителя мужской красоты оглядел Сашу и спросил у Лени, как это делают врачи, разговаривая при больном, как будто его нет или он уже умер:

– Стиль плейбой или топ-менеджер?

– Нет, – мягко возразил Леня, взглядом Пигмалиона оценивая друга, словно кусок мрамора, из которого при помощи разных комбинаций брюк, рубашек, галстуков он должен создать супер-Галатея, способного растопить хладнокровные сердца расчетливых искательниц комфортного супружеского счастья европейского образца. – Давайте попробуем что-нибудь среднее...

Лицо менеджера привычно выразило крайнюю степень заинтересованности в попытке постичь глубину замысла клиента.

– Что, если попробовать сделать его мачо, но с этакой интеллектуальной червоточинкой? – попробовал Леня описать впечатление, которое должен производить Саша на женщин.

– Праздник, который всегда с тобой? – почтительно предположил менеджер.

– Но у героя Хемингуэя, кажется, не было пениса. Нет, такая степень духовности нам не нужна, это уже перебор. Нам нужно что-нибудь более демократичное, что-то в духе «Трех товарищей».

– Понятно, – просиял менеджер, – декаданс, предчувствие трагедии, автоспорт.

– Да, – подтвердил Леня, – только не автоспорт, а шахматы. Это сейчас должно выглядеть совершенно экзотически.

– Набоковские аллегории? – деловито уточнил менеджер.

– Да, но не очень глубокие. Здесь важно не перегнуть палку, – показал Леня менеджеру глазами на Сашу, который в это время рассматривал подарочный несессер с двадцатью трубками. – Короче, оденьте его так, чтоб я мог продать его подороже.

– Понимаю, – кивнул менеджер и улыбнулся.

Менеджер вывалил груду костюмов на прилавок. В воздухе замелькали пиджаки темные, светлые, твидовые и в елочку; продавец сдергивал с полок рубашки, брюки, ремни и галстуки, доставал из ящиков носки – и все это примерялось, прикидывалось и надевалось на ошеломленного Сашу. Леня кивал или отрицательно, или утвердительно. Однажды менеджер попытался уединиться с Сашей в примерочной кабине, но Леня его остановил, показав: «Я должен видеть», и менеджер, согласившись, кивнул. Все время примерки он с интересом, явно превосходящим профессиональный, разглядывал клиента.

Наконец Леня и Саша выбрали пару костюмов и направились с ними в примерочную, но менеджер мягко, хотя и решительно взял у них одежду и тоже влез в тесную кабинку. Он стал помогать Саше одеваться, обирал с костюма несуществующие нитки, приглаживал пиджак на груди, одергивал его сзади, слегка похлопывая Сашу по ягодицам.

Саша думал, что это такая активная форма обслуживания, и стеснялся остановить менеджера, зашедшего в своих профессиональных ласках довольно далеко, но, к счастью, его выручил Леня, который принес в кабину еще одну пару брюк. Увидев недвусмысленные энергические пассы менеджера над задницей Саши, Ленядовольно бесцеремонно выпроводил того из примерочной.

Менеджер с ласковой улыбкой задернул занавеску кабины, оставив покупателей наедине. Он прекрасно понимал, что у Лени гораздо больше прав на Сашу, чем у него. Единственное, на что он мог уповать, – это на силу чувства, которое, как ему показалось, он успел зародить в сердце Саши.

Занавес отодвинулся, и восхищенному взору менеджера предстал Саша в новом облике. Темно-серый в светлую узкую полоску костюм и широковатые брюки свободно висели, придавая фигуре Саши худощавость, которая выглядела как неудовлетворимая сексуальность. Следы вчерашней пьянки сделали Сашин усталый взгляд грустным и мудрым, проникающим в душу, и менеджер, встретившись глазами с Сашей, почувствовал в сердце холодный и острый укол, словно туда угодил осколок зеркала троллей, отражавшего человеческие пороки.

Упаковав покупки в фирменные пакеты и коробки, менеджер проводил Леню и Сашу до дверей. Пропустив Леню вперед, он многозначительно подмигнул Саше и положил свою визитку в нагрудный карман его пиджака.

– Если возникнут проблемы, звоните, не стесняйтесь, – сказал менеджер.

Саша забросил покупки на заднее сиденье «фиата» и сел рядом с другом.

– А он на тебя запал, – заметил Леня, кивнув на дверь магазина, где все еще виднелась лысина улыбающегося менеджера.

– Ладно тебе, – смутился Саша, – просто хороший работник, знает и любит свое дело.

– Точно, любит! – расхохотался Леня, еще больше смутив Сашу, и неожиданно сказал: – А меня эта история радует.

– Почему? – испугался Саша; он не понимал, что может радовать его друга.

– Потому что если на тебя западают мужики, а они гораздо менее чувствительны к сексуальным флюидам, то у тебя есть реальные шансы понравиться и бабам.

– Ни фига это не значит, – задумчиво, с сомнением в голосе сказал Саша. – Во-первых, мужики более чувствительны, а не менее, а во-вторых, женщины и мужчины наверняка чувствуют какие-то разные флюиды.

– Чего мы тут разговариваем? Много мы об этом знаем? Я, например, никогда не задумывался, что я там такое излучаю. Кто надо, всегда понимал меня правильно. А ты просто неправильно себя повел.

– В чем? – искренне удивился Саша. – Я только улыбался...

– Вот, – обрадовался Леня подсказке, – ты был слишком радостен, и он неправильно истолковал твои подмигивания и ухмылки.

– Я не подмигивал, – категорично заявил Саша. – Это он подмигивал.

– Ну, знаешь, сучка не захочет, кобель не вскочит, – усмехнулся Леня.

– Я тебе сейчас в морду дам, – совершенно потеряв чувство юмора, угрюмо произнес Саша.

– Интересный парадокс получается: чтобы признаться, что ты гей, тоже нужно известное мужество, – добивал Леня совершенно растерявшегося друга.

– Открой дверь, падла! – задергал Саша ручку не в ту сторону.

Леня печально смотрел на бьющегося в истерике друга.

– Ты чего, Саш, совсем того? Шутки перестал понимать.

– Нашел чем шутить, дурак, – сказал, остывая, Саша. – А этот, в магазине, точно гей? – спросил он в надежде, что это тоже окажется шуткой.

– Да, этот в магазине – настоящий, и ты ему действительно чем-то понравился. Я – нет, а ты – да. Задумайся, Санек, чтобы в следующий раз не попасть в такую переделку, когда будешь один без меня разным хмырям улыбаться. Здесь их знаешь сколько?

– Сколько? – встревожился Саша.

– До хрена и больше. – Леня явно испытывал облегчение оттого, что ссора с другом, пусть и по ничтожному поводу, не состоялась.

Ведь здесь, в Европе, где Леня жил почти десять лет, с ексуальная ориентация давно уже не является ни оскорблением, ни ругательством, а чаще просто говорит о партийной принадлежности. Например, банкир, с которым он, Леня, пытался заиметь дело, тоже, кажется, из этой... партии. Хотя он понимал и Сашу, для которого обвинение в гомосексуализме было страшнее расстрела, до того, что ему даже изменило обычное чувство юмора: ведь там, где они с Сашей выросли, к частной жизни человека всегда относились подозрительно. Даже просто наличие частной жизни считалось почти неприличным, чем-то вроде прилюдного отправления естественных надобностей.

– Нучто, поедем, хоть город увидишь, – сказал Леня, дружески толкнув пассажира в плечо.

Банка пива, которую в тот момент открывал Саша, выскочила у него из рук и упала на пол кабины, облив его с ног до головы и залив ветровое стекло. Невнятно матерясь, он пытался на ходу достать упавшую банку, из которой, как из огнетушителя, продолжала хлестать пена.

– Ну его, поехали домой, – наконец сказал Саша, вытирая с лица пузырящееся пиво.

Леня посмотрел на него и не смог удержаться от смеха. Саша тоже рассмеялся сквозь пивные слезы.