Тяну, ты не сопротивляешься, идёшь к берегу, но молчишь. А потом, так резко, секунда осознанного взгляда, и выпаливаешь.

— Ты можешь, Зевс, громадой тяжких туч

Накрыть весь мир,

ты можешь, как мальчишка,

сбивающий репьи,

крушить дубы и скалы,

но ни земли моей

ты не разрушишь,

ни хижины, которую не ты построил,

ни очага,

чей животворный пламень

тебе внушает зависть.

И с таким чувством выкладываешься, а я под шумок тебя прикрываю — увидел в песке сброшенные наспех шмотки, — а на мокрое тело это не просто.

— Мда уж, тебя торкнуло, — говорю сердито.

А ты рукой, нырк, в мои волосы, прижимаешься, дрожишь. Маленькая и жёсткая, как прутик.

— Генри, ты похож на античного бога, только осталось бороду отрастить…

И влажными пальцами по щеке моей вести начинаешь. Мягко, а ощущение, будто током бьёт. Я тебя тут же ухватываю за плечи, отлепляю от себя. Что-то спрашиваю, но больше не отвечаешь — опять унесло.

Идём кое-как. Выискиваю Кирстен, чудом она осталась недалеко. Только она, дурёха, могла тебя привести на эту вечеринку, угостить колёсами и так безответственно бросить, отвлечься на свору потенциальных ёбырей, которые катят яйца к ней постоянно. Я, собственно, не говоря ни слова, буквально вручаю ей твоё безвольное тело и ухожу. Она кричит что-то в след, просит о помощи, помочь некому, все вокруг бухие. Кирстен говорит, что одна с обдолбанным мешком, то есть тобой, не справится. А я злой, как чёрт, не оборачиваюсь, мол сделал всё, что мог.

И за это, Фрэнк, она на меня взъелась?

Я не хочу оправдываться перед ней, рассказывать, каким образом я оказал помощь, хоть и мог больше. Мог вообще отвезти тебя к себе, напоить сладким чаем, дать прийти в себя, и родители не запалили бы. Типа так делают друзья, джентельмены, порядочные парни, а не мудаки, ха. Но я слишком преисполнился разочарованием.

Прости. Прости. Прости.

В конце концов всё обошлось и без моего следующего участия. Ты не рассказала Кирстен, навряд ли наркота вычеркнула произошедшее из памяти. Наверное, ты права, не о чём рассказывать. Но в школе на меня больше не смотрела. Обычно поглядывала, смешно признаться, но я замечал, а тут ничего. За десять шагов от меня останавливалась, вжимала голову в плечи, уворачивалась, ни косого взгляда, ни случайного поворота не удостоила. Не то, чтобы меня это особо волновало, но внутри что-то подгрызало неприятно. Не знаю, я ведь ни в чём не виноват был, но почему чувствовал себя полным дерьмом, а, Фрэнк?

Потому что так и есть.

Сейчас память подкидывает странные воспоминания, что я хотел подойти, поговорить с тобой. Спросить как ты? Что случилось тогда, нахрена ты дурью маяться решила? Извиниться? Нет, это какой-то абсурд. Мне не о чём было с тобой разговаривать, и не за что было извиняться, но избавиться от этой мысли я смог не сразу. Почему же я не подошёл, идиот…

В любом случае, не важно, ты успела умереть, Фрэнк.

***

Люди рвутся прочь. Не видно горизонта, его застилает гигантская волна. Чёрная бурлящая волна, она поднимается всё выше, до небес, царапает стратосферу. И сквозь давящий оглушающий шум прорывается крик.

— Зачем ты кричишь, человек?

— Вы что не видите! Там в воде остался кто-то!

— Его уже не спасти, беги сам.

— Да куда же я побегу…

Я просыпаюсь с щемящим ощущением в груди. За ночь пересмотреть все сто сорок видеозаписей на твоей странице, надо умудриться. Немного смешных видео с интернета, скетчи, в основном, музыкальные клипы и отрывки из любимых фильмов. Ты любишь европейское кино, а я его не очень понимаю, но смотрю внимательно, перебарываю себя.

Растянутые кадры, каждый вздох, каждое движение, почти незаметный поворот головы, там имеет значение. Долго показывают лучик проходящий через локон героя. Близко снимают влажный белок глаза, дрогнувшие ресницы. Герои произносят цепкие, многозначительные фразы. Непонятные. А это перемещение пальцев, указывающих якобы туда, куда нужно. Серая тень, прожигающая прекрасное лицо. Чистые слёзы, линии по скулам, морщинки у внешних уголков глаз, при едва уловимой улыбке. Имена. Тихо, мучительно. Громко, с надрывом, перед открытой дверью. Они всегда уходят. Куда-то уходят и никогда не возвращаются. В этих фильмах нет хэппи-эндов.

Фрэнк, какая же ты странная. Девочка с мужским именем. Столько времени потратила на монтаж, ума не приложу. Зачем? Посмотрело не больше пяти человек. Это какая-то непонятная ерунда, точнее понятная только тебе одной. И ладно, всё бы ничего, но в самом конце списка я нашёл несколько твоих личных видео.

Представить себе не можешь, когда я нажал на очередное тёмное превью и увидел твоё лицо. Прям вот здесь, на экране моего телефона, совсем близко.

Твоё треугольное личико с необычно посаженными, вроде вздёрнутыми за внешние края глазами. Убранные за уши прядки волос, которые обычно лезли, а ты их никогда не убирала.

Меня обдало холодом с ног до головы. Я превратился в тяжёлый комок и сидел, сжавшись, скрежеща зубами, порывался нажать на стоп, но так и не нажал. На видео ты на миг посмотрела в камеру, коснулась клавиш и заиграла. Сначала смущённо, неуверенно, медленно. А потом прикрыла веки, и тебя утянуло. Я видел раньше, там, на факультативе, это твоё состояние своеобразного возбуждения, можно сказать музыкальный приход, эйфория. И пальчики тонюсенькие длинные, двигающиеся немыслимо, словно без костей.

Момент, когда мир перестаёт существовать.

Ты играла что-то печальное и при этом экспрессивное. Какое-то невозможное сочетание. И, знаешь, что я чувствовал, смотря на это, слушая это? Пиздец… Не поверишь. Я чувствовал боль, Фрэнк. Настоящую физическую боль, но не мог перестать смотреть и слушать. Вновь и вновь. Замкнутый круг мазохизма.

Всего несколько коротких видео, где играешь в полумраке, разные, но такие похожие мелодии. Вот именно «твои мелодии». Они причинили мне больше боли, чем я испытывал за всю жизнь. На одном видео, ты приостановилась, пригнулась, не отпуская пальцев с клавиш, будто приросла, прикрыла веки и тихонько что-то пропела. Прошептала. Я прокручивал эти секунды кучу раз и никак не мог разобрать фразу. Сука, я чуть не швырнул телефон об стену, ходил взад-вперёд, сердился, что не могу разобрать проклятые слова. Слишком тихо, а спросить у тебя не могу.

Как потом спать, скажи, а? Я уткнулся во тьму и не мог выбраться. Я пытался, честно, после школы, работал вусмерть, таскал тяжести на промышленном складе, пока не выдохнусь, пока руки и ноги не станут ватными. Плюхался дома на свой диванчик, думал, вот сейчас устал и засну. Но ни хрена, беру телефон, опять смотрю на тебя.

Ощущение разрастается, как раковая опухоль. Не смотреть, остановиться, прекратить, успокоиться. Нет, ха!

Днём, не выспавшийся, измученный зомби, непонимающий, что со мной творится полная херня, пока мне не начали говорить со стороны. И я такой «да не, парни, всё ок», а самого трясёт и рассказать некому, а надо ли? Да и что рассказывать? Что я не могу ни о чём другом думать, кроме тебя? Кроме тебя. Самого непонятного в мире человечка?

Фрэнк, твою мать, ну почему тебя нет нигде? Почему ты только на экране моего телефона, играешь свои мелодии по сотому разу, как в аду?!

Почему? Почему? Почему?!

***

Причинять себе ещё больше страданий? Отличная идея. Ни один человек в здравом уме и в таком состоянии не вернулся бы в Аутлэнд. Но у меня, очевидно, поехала крыша. Золотистый Гольф так и стоял под деревом, укрытый жёлтым покрывалом семян. А сколько прошло? Месяц или намного больше? Я запутался и не различал времени.

Стою, как вкопанный, сигарета обжигает пальцы. Что я тут делаю? Не знаю, я себе не принадлежу уже. Принадлежу тебе.

Звоню в звонок, и в осколках разума мелькает надежда «не открывайте, никого нет дома, никого нет дома…».

Разумеется, она дома. Прекрасный призрак за стенами. Думаю, меня вывернет наизнанку прямо на пороге, а у неё не будет никакой реакции.