Иррис уже больше напоминала себя, была чистой, кроме пореза — темного пятна между ее бровью и волосами.

— Итак… — сказала Иррис. — Лувиан Фэн. Или Рэтбон.

— Нет. Мы не будем говорить об этом, — Печаль подавила улыбку.

— Ладно тебе, — сказала Иррис. — Тебя и раса мы обсуждали. Рассказывай.

И тут Печаль кое-что поняла.

— А почему мы никогда не обсуждали тебя с кем-то?

Иррис пожала плечами и просто сказала:

— Мне такое не нравится. Меня никогда ни к кому не влекло, но и из мальчиков, пока я росла, я знала только Раса и своего брата, так что это к лучшему, — она улыбнулась. — Но, даже когда я осталась тут учиться, я не думала о встречах с кем-то. Я не надеялась. Я не… я всегда хотела быть архивариусом. И не думала, за кого выйду замуж или с кем буду. Я начинаю верить, что мне будет лучше всего одной, а моя семья — это ты и тот, с кем ты окажешься.

Слова Иррис не удивили Печаль. Она всегда хотела послушать рассказы Печали о Расмусе, но ни разу даже не намекала, что хотела бы встречаться с кем-то — любого пола. Когда с ней порой заигрывали гости, она мягко, но решительно отказывала им. Печали казалось, что дело было в том, что они были недостаточно хороши для ее красивой подруги, и Иррис знала это. Но это было понятнее.

Иррис прищурилась.

— Теперь расскажи, почему мистер Рэтбон не может слышать твое имя, не став цвета сливы.

Печаль плюхнулась на спину.

— Я с ним не спала, — сказал она. — Мы не могли. Не было защиты.

— И…

Печаль повернулась к ней и пошевелила бровями.

Иррис вытащила подушку из-под руки и ударила Печаль, вскрикнув от боли, когда движение потревожило ее голову.

Печаль села.

— Ты в порядке? Ты получила по заслугам, да, но ты в порядке?

— В порядке, — Иррис проверила швы на ране. — И не жалею. Хотя мне нужно принять обезболивающее, из-за боли в голове я не смогу уснуть.

— Я должна простить тебя, потому что ты ранена, но не хочу, — сказала Печаль, запихивая подушку под свою голову и ложась, а Иррис потянулась за флаконом, который ей оставила врач.

— И…время хорошо провели оба.

Печаль рассмеялась.

— Да, — сказала она. А потом тяжесть вернулась, она вспомнила слова Шарона. — Но твой отец прав. Как канцлер я не могу быть с ним, как и не могла быть с Расом. Его отец и брат в тюрьме, и, будем честными, со временем и остальные могут оказаться там. Йеденват будет в ярости. Это невозможно. Похоже, мне нравятся только те. С кем я не могу быть.

— Если это утешит, это все не намеренно. Ты не была увешена вариантами.

Она говорила так похоже на Лувиана, что Печаль невольно улыбнулась.

— Он мне нравится, — сказала она. — И я нравлюсь ему. Но этого мало.

— Не надо так, — Иррис осторожно легла рядом. — С Расом это было невозможно, но с Лувианом так быть не должно. Твои сомнения понятны, но это не все. Не смешивай его с грязью его семьи. И мир знает его как Фэна. Им не нужно знать больше.

Печаль молчала мгновение, пытаясь потушить огоньки надежды, загоревшиеся в ней. Это было безнадежно. Она не могла просить Лувиана отречься от семьи — хоть он шутил, его это ранит. Между ними была любовь. Странная любовь, но какая семья не строилась на крови и общем безумии?

Она посмотрела на Иррис. Пока она думала, Иррис уснула.

Печаль выключила лампу у кровати и легла, глаза закрылись. Она уже засыпала, когда услышала тихий шорох, доносящийся из гардеробной. Она тут же проснулась, отбросила одеяла и села, прислушиваясь. Звук донесся снова, что-то тянулось по полу.

Кто-то был внутри.

— Иррис? — прошептала Печаль. — Иррис?

Без толку — от обезболивающего Иррис крепко уснула, и Печаль не хотела просить о помощи Дугрея. Она не хотела, чтобы кто-то еще знал о проходе.

Ругая себя за то, что не проверила комнату сразу, Печаль подняла лампу, не зажгла ее. Она тихо кралась по полу, прислушивалась к шороху. Ее пульс вышел из-под контроля, адреналин и страх курсировали в ней, подпитывали друг друга, но Печаль стиснула зубы. Она раскроет их раньше, чем они схватят ее.

Она сжала ручку и стала отсчитывать мысленно.

«Три… два…»

Она открыла дверь и замахнулась лампой.

Но ничего не задела.

Печаль повернула диск лампы, выпуская газ, и загорелся огонек. Она повернула лампу и заглянула в гардеробную.

Пусто.

Все висело на местах, ничто не двигалось и не выпирало. Ноги не выглядывали из-за вещей.

Волоски на ее шее встали дыбом, когда она снова услышала шорох. Он доносился из тайного хода.

Но то, что там было, должно было понять, что Печаль была там. Должно было услышать, как открылась дверь, как она вскрикнула, не успев подавить весь вопль. Но шорох продолжался…

Она замерла и слушала. У звука не было ритма, он напоминал ногти или когти на дереве.

Крыса?

Печаль поежилась. Она не боялась их, но не хотела крыс в замке. И возле своей спальни.

Печали нужно было знать.

Она подвинула одежду, прошла к фальшивой стене, сунула палец в дыру, чтобы активировать скрытый механизм. Дверь освободилась со щелчком, и Печаль открыла ее, с трудом подавив крик.

Не крыса.

Шипы.

Проход был перекрыт.

Стена шипов закрывала его, сплетенная плотно. Она медленно двигалась, словно лозы еще росли. От этого и был шорох — шипы царапали тонкое дерево, пока двигались.

Он сделал это, чтобы отогнать ее. Чтобы она не пробралась в его покои, пока его нет. Но зачем?

Он оставил там противоядие?

Ее сердце наполнилось надеждой, и она пыталась успокоиться. Он бы так не рисковал.

Но зачем тогда перекрывать тайный ход? Он знал, что она не могла пройти в его покои без его разрешения, которое он не мог дать, пока не вернулся. В теории, смысла перекрывать путь не было.

Она могла лишь ждать, пока Мелисия пришлет весть о новом после, и тогда она сможет приказать, чтобы в комнатах Веспуса убрали. Она найдет противоядие, и ей не придется просить Расмуса помочь.

Подавляя желание взять саблю и разрезать лозы с шипами, Печаль закрыла потайную дверь и вернула одежду на место, прикрывая ее. Это не приглушило звук, и в пустом проходе он разносился эхом. Печаль слышала его, вернувшись в постель.

Она взглянула на Иррис, спящую крепко и не замечающую звук. Печаль посмотрела на лекарство, оставленное врачом. Она сделала большой глоток и закрыла глаза.

Не удивительно, что ее ночь была полной кошмаров, один другого хуже. Ей снился пожар в доме Тувы, крики Тувы, но она не могла пробраться к ней. Тува стала Иррис, и Печаль видела ее, она била по стеклу окна, но оно не разбивалось, а огонь плясал за ней. Потом была ванна, Мэл удерживал ее голову под водой и спрашивал у гордого Аркадия Рэтбона, все ли он делал правильно.

Последний кошмар был хуже всех. Она была с Лувианом, и он держал в руках сверток, покачивая его. Ребенок. Печаль знала с уверенностью снов, что это был их ребенок. Она посмотрела на Лувиана, и он был старше, на челюсти и щеках пролегли тени щетины, немного морщин появилось под глазами. На третьем пальце его левой ладони было кольцо, и у нее было такое же.

— Она спит, — сказал Лувиан, глядя на Печаль поверх очков. — Поцелуй ее, и я ее уложу в кроватку.

Но, когда Печаль склонилась к малышке, она увидела, что это был скелет, а одеяло стало плотным шелковым саваном.

Ребенок открыл рот и скакал:

— Мама, — и Печаль резко проснулась, прижала руки к горлу, пытаясь отдышаться.

Она села, простыни под ней пропитал пот, одеяло тоже было мокрым. Часы над камином показывали. Что было четыре утра, просыпаться было еще рано. Иррис крепко спала рядом, ее дыхание было ровным.

Печаль встала, пошла в ванную, включила воду. Ванна поможет. Если нет, она хотя бы отвлечется. Когда она прошла в гардеробную за чистой ночной рубашкой, там было тихо, шипы словно уснули. Вода набиралась, Печаль выглянула в окно на темный двор. Все было мирным, тихим. Небо было еще темным, звезды скрылись за тучами, обещающими дождь.