кими-либо «высокими идеями» или планами, о которых так любили писать советские историки, а постоянным переделом общего имущества и ссорами за общим семейным столом, как в прямом, так и в переносном смысле. Достаточно выяснить родственные связи князей в возникающих, распадающихся и вновь образующихся противоборствующих группировках на протяжении одного года, чтобы увидеть воочию этот кровнородственный монолит княжья и понять подлинные мотивы действий каждого из них. А ведь мы, как правило, имеем возможность судить о родстве и свойстве русских князей только по мужской линии. Можно представить, какое количество недоумений и спорных вопросов оказалось бы решено, если бы летописи донесли до нас сведения и о представительницах женской половины княжеских домов!
Между тем, родство обязывало. Сложные переплетения его нитей с начала XII в. протянулись в Степь, где законы родства были куда более непреложными, чем для русских князей которые в глазах степняков были полны лжи и коварства, приступая клятвы и естественный порядок вещей. Вот почему русские князья постоянно посылают за помощью в степь «къ оуемъ своимъ» («В то же веремя посла Святославъ в половце ко уемъ своимъ, и приде ихъ к нему вборзе 300» [Ип., 329]), а те регулярно присылают к русским родственникам с вопросом: «прашаемъ здоровия твоего; а коли ны велишь к собе со силою прити?» [Ип., 341].
Стоит заметить, что именно этот постоянный оборот, используемый в летописи - «ко уемъ», «къ оуемъ», «ко вуемъ», т.е. к дядьям (родственникам) по матери (ед. число - "уй"), - в ряде случаев не понятый последующими переписчиками, породил мифическое племя «ковуев» или «коуев». Впервые «коуи» появляются в статье 6659/1151г. Ипатьевского списка летописи, в котором, как отмечено издателями, изначально стояло «оуи», а над ним едва приметное «к», и с этого момента в рассказе неизвестно откуда появляются «торки, ковуи, берендеи и печенеги», хотя раньше указаны только «черные клобуки» [Ип., 427, 517, 544, 638], до сих пор кочующие по страницам научных трудов наряду с реальными этнонимами23. Между тем, данный этнолингвистический курьез оказывается важным «сигналом» для исследователя, позволяя датировать появление «ковуев» в тексте Ипатьевского списка временем не ранее конца XIV в., поскольку в соответствующих статьях Лаврентьевского списка, законченного перепиской в 1377 г., нет ни «ковуев» (их вообще нет более ни
____________________
23 Менгес К.Г. Восточные элементы…, с. 61-62; Баскаков Н.А. Тюркская лексика…, с. 65-66; Плетнева С.А. Половцы…, с. 81; и др.
