Эмпиризм и скептицизм являются зеркальным отражением друг друга – точным, но перевернутым. Ни одна из двух точек зрения («данные чувственного восприятия – это физическая реальность», «нет, данные чувственного восприятия – реальность ментальная») никогда не возобладает окончательно над другой, поскольку обе основаны на одной и той же предпосылке – единственным источником познания мира могут служить данные, поставляемые нам нашими несовершенными органами чувств. Именно в силу своего несовершенства данные чувственного восприятия не могут быть ведой, то есть достоверным знанием.
Подведем итог: если мы полагаемся только на свое восприятие, у нас никогда не будет уверенности в истинности нашего знания. Философ Брайен Мейджи пишет:
«Тот факт, что вся наука построена на основании, надежность которого невозможно доказать, смущает очень многих. По этой причине многие философы-эмпирики стали скептиками, иррационалистами или мистиками, а некоторые обратились даже к религии».[34]
Смысл этого высказывания сводится к тому, что основанием эмпиризма является не объективная истина, а вера. Давайте попытаемся внимательно разобраться в этом вопросе. Философия определяет веру как состояние ума, соответствующее обладанию истиной.[35] Состояние ума – вещь субъективная. Объективным подтверждением веры является истина.
Следовательно, если бы утверждение эмпиризма «знание – это данные чувственного восприятия» было истиной, то эмпирики могли бы объективно доказать, что нет иной реальности помимо той, что воспринимают наши чувства. Однако сам термин «эмпиризм» (от греческого empeiria – «опыт») подразумевает, что эмпирическое знание не может выйти за пределы чувственного опыта. Оставаясь в рамках своего метода, эмпирики не располагают никакими средствами, с помощью которых они могли бы доказать существует ли иная реальность, кроме чувственного опыта, или нет. Таким образом, утверждение «данные чувственного восприятия – это и есть знание» основано только на вере. Проанализировав эту ситуацию, эмпирики должны понять следующее:
«…вы должны признать несовершенство ваших чувств. Отсюда следует, что с помощью собственных умозаключений невозможно обрести совершенное знание. Это самоочевидная истина».[36]
Проблема рефлексивности
Итак, истина заключается в том, что пратьякшавади пребывают в невежестве.[38] Если бы они были честными, то они говорили бы: «Я верю в то, что воспринимаю своими чувствами, и соответственно верю в то, что обладаю знанием». Они не в праве судить о других верованиях – например о вере в Бога или о вере в бессмертие души. Однако, как это ни странно, известные эмпирики склонны публично заявлять, как это сделал А. Дж. Айер, выступая в лондонском Конвей-холле, что «Бога нет, как нет и загробной жизни».[38]
Рассмотрим в связи с этим термин «рефлексивность», который в последнее время часто употребляется в философской литературе. Он происходит от латинского reflectare, «склоняться назад». Рефлексивно критиковать оппонента – значит выдвигать аргументы, которые в конечном счете обратятся против нас самих и опровергнут нашу позицию.
«Пилить сук, на котором сидишь, всегда считалось гиблым делом. Рефлексивность, несущая в себе угрозу для себя самой, должна рассматриваться как предупреждение о том, что в наших рассуждениях что-то не ладится».[39]
Для эмпирика рефлексивным будет утверждение, что «Бог и душа существуют только как субъективные верования», ибо эмпирик погружен в свои собственные субъективные верования, согласно которым знание сводится к тому, что воспринимается чувствами. Рефлексивность поднимает голову, когда ученый, верящий в то, что наше знание ограничено сферой чувственного опыта, не хочет признать, что его вера не является знанием. К примеру, откуда скептик, заявляющий, что «истина непознаваема», знает, что его утверждение истинно?
Следующее высказывание может служить примером попытки пратьякшавади разрешить проблему рефлексивности.
«Ни на одной стадии познания мы не имеем возможности доказать истинность нашего „знания“. Всегда остается возможность того, что оно окажется ложным. В самом деле, вся интеллектуальная история человечества убеждает нас в одном: почти все, что было „известно“ науке, со временем утратило свое значение. Поэтому глубокой ошибкой было бы делать то, чем обыкновенно занимаются ученые и философы, то есть доказывать истинность своей теории или обосновывать нашу веру в теорию, поскольку это логически невозможно».[40]
Такова точка зрения философа Карла Поппера (1902–1994) утверждавшего, что наука не может ничего проверить или безоговорочно доказать. Она способна только доказывать ложность чьих-то претензий на обладание знанием. По-настоящему научным является такое утверждение, в котором содержится информация высокого уровня и которое допускает попытки опровергнуть его. Если оно выдержало критику, оно имеет право называться знанием, хотя и не может претендовать на абсолютную истинность. Рано или поздно, по мере развития методов проверки, это суждение будет признано ложным.
Итак, наука не в состоянии проверить утверждение верующего о том, что Бог существует. Значит, наука никогда не сможет доказать, что Бога нет. Но верующий тоже никогда не сможет доказать, что Бог есть, ибо, согласно Попперу, никто не может доказать ни одной истины. Поэтому, даже если Бог есть, с научной точки зрения Его все равно нет, поскольку наука в этой области некомпетентна. Вместо того чтобы опровергать утверждения о существовании Бога и прочие «догмы», ученые должны просто игнорировать их, ибо это убережет науку от того, чтобы самой превратиться в догму. По меньшей мере на это надеялся Поппер.
Однако остается еще одна проблема. Если теорию Поппера проверить с помощью его же определения научного знания, ее нужно будет признать ненаучной. Принцип опровержимости не может считаться научным в силу того же парадокса замкнутости на себя, от которого, по идее автора, он был свободен. Способа проверить саму теорию опровержимости с помощью самой этой теории не существует!
Теория соответствия истине
Мы убедились в том, что эмпирическая философия («знание – это данные чувственного опыта») в действительности является верой, и увидели, сколько неприятностей это приносит материальной науке. Эмпиризм неотделим от экспериментальной науки, но именно благодаря ему наука никогда не сможет установить истину. Однако не будем спешить: эмпирики предложили свое определение истины. Любопытно, что идея эта не нова, для нее даже существует древний санскритский термин: артха-сарупья, или вишайя-сарупья – структурное сходство между вербальным предложением и его реальным объектом. На языке современных эмпириков то же самое понятие называется теорией соответствия истине. Эта теория утверждает, что истина достигается в том случае, когда язык соответствует наблюдаемому миру.
Возможно ли такое соответствие? Разумеется, нет, и вскоре мы убедимся в этом. Но даже если бы подобное соответствие было возможным, оно неизбежно привело бы к очередному парадоксу. Язык, в точности соответствующий тому, что мы воспринимаем, состоял бы только из сообщений о чувственных данных. Откуда мы знаем, что данные чувственного восприятия – истина? Перефразируя вопрос, можно спросить: откуда мы знаем, что мир воспринимается нами таким, каков он есть на самом деле? Мы не найдем ответа на этот вопрос в сообщении о том, каким мир кажется нам. В то же время, сообщение, в котором с полной уверенностью утверждается, что истиной являются только наши впечатления о мире, является сообщением о том, что находится в области, недоступной нашим чувствам. Подобное сообщение не может быть эмпирической истиной, ибо оно не соответствует тому, что мы воспринимаем своими чувствами. Вне пратьякши не существует опытных данных, с помощью которых мы могли бы удостовериться в истинности этого сообщения.
