Как-то мы с мисс Салливан возвращались после долгой прогулки. Утро было прекрасным, но потом стало слишком жарко. Несколько раз мы останавливались передохнуть под деревьями. Недалеко от дома росла дикая вишня, где мы решили насладиться прохладой. Раскидистое и тенистое дерево было как будто создано для того, чтобы я смогла залезть на него с помощью учительницы и устроиться в развилке ветвей. Там было так уютно и приятно, что мисс Салливан предложила мне там позавтракать. Я обещала посидеть смирно и подождать, пока она принесет еду из дома.

Внезапно с деревом что-то произошло. Я перестала ощущать солнечное тепло и поняла, что небо потемнело, так как жар, означавший для меня свет, исчез. От земли поднимался странный запах. Я знала, что он предвещает грозу, и страх сжал мое сердце. Я чувствовала себя отрезанной от людей и твердой земли. Я продолжала сидеть тихо, но меня поглотила бездна ужаса. Я жаждала возвращения учительницы и больше всего на свете хотела спуститься с этого дерева.

Наступила зловещая тишина, а затем тысячи листьев затрепетали на ветру. По дереву пробежала дрожь, а порыв ветра сшиб бы меня вниз, если бы я не прильнула к ветке. Вокруг меня с хрустом ломались мелкие сучки, дерево стонало и качалось. Я очень хотела спрыгнуть, но страх не давал шевельнуться. Я скорчилась на своем месте – в развилке ветвей, и время от времени ощущала тряску: падало что-то тяжелое, а удар от падения возвращался вверх по стволу и отзывался в ветви, на которой я сидела. Напряжение стало невыносимым, я решила, что мы упадем вместе с деревом, но как раз в ту минуту мисс Салливан схватила меня за руку и помогла спуститься. Я обняла ее, дрожа от осознания, что природа «ведет открытую войну со своими детьми и под ее нежнейшим прикосновением зачастую таятся предательские когти».

После этого случая прошло много времени, но я долго не решалась вновь залезть на дерево. Одна мысль об этом наполняла меня ужасом. Но в конце концов манящая сладость цветущей душистой мимозы победила мои страхи.

Прекрасным весенним утром, когда я сидела одна в летнем домике и читала, я уловила нежнейший аромат. Я вздрогнула и невольно вытянула руки, казалось, что надо мной пронесся дух весны. «Что это?» – спросила я и в следующую минуту узнала запах мимозы. Ощупью я дошла до конца сада, потому что знала, что на изгибе тропинки у забора растет мимоза.

Дерево трепетало в солнечном свете, его ветки почти касались высокой травы под тяжестью цветков. Разве существовало раньше в мире нечто столь же изысканно прекрасное? Чуткие листья съеживались от малейшего прикосновения. Казалось, это райское дерево, чудесным образом оказавшееся на земле. Сквозь цветки я добралась до ствола, замерла на мгновение, а затем поставила ногу в развилку ветвей и подтянулась. Держаться за ветки было трудно, потому что я едва могла их обхватить, а кора больно впивалась в кожу. Но я испытывала изумительное ощущение, что проделываю нечто необычное и удивительное, и потому лезла все выше и выше, пока не добралась до маленького сиденья, устроенного кем-то в кроне так давно, что оно вросло в дерево и стало его частью. Я долго сидела там, чувствуя себя феей на розовом облаке. Впоследствии я провела множество счастливых часов в ветвях этого райского дерева, погруженная в бесхитростные раздумья и светлые грезы.

Дети, умеющие слышать, без особых усилий учатся говорить. Они схватывают чужие слова на лету. Для глухого же ребенка этот медленный и часто мучительный процесс, хотя его результат превосходит все ожидания.

Мы с мисс Салливан продвигались вперед постепенно, шаг за шагом, пока не прошли огромный путь от первых запинающихся слогов до полета мысли в строках Шекспира.

Поначалу я спрашивала мало. Мои представления о мире были смутными, а количество слов ограниченным. Но по мере роста моих знаний и увеличения словарного запаса круг интересов тоже увеличивался. Я вновь и вновь возвращалась к одному и тому же предмету, желая получить максимум информации. Иногда новое слово оживляло образ, который чудом запечатлелся в моем мозгу.

Помню утро, когда я впервые спросила о значении слова «любовь». Я нашла в саду несколько ранних фиалок и принесла их мисс Салливан. Она попыталась поцеловать меня, но тогда я не любила, чтобы меня целовал кто-либо, кроме моей матушки. Учительница ласково обняла меня и нарисовала на моей ладони буквы: «Я люблю Хелен».

– Что такое любовь? – спросила я.

Продолжая обнимать меня, она сказала:

– Это здесь, – и указывала на мое сердце, удары которого я тогда ощутила впервые.

Эти слова привели меня в недоумение, потому что тогда я понимала только то, что могла потрогать. Я понюхала фиалки и знаками и словами постаралась передать вопрос:

– Любовь – это аромат цветов?

– Нет, – ответила мисс Салливан.

Я снова задумалась. Нас освещало жаркое солнце.

– А это – любовь? – продолжала я, указывая в сторону, откуда шло тепло. – Разве не это любовь?

Я считала, что нет ничего прекраснее солнца, ведь именно его тепло заставляет все жить и расти. Но учительница покачала головой, и я затихла, озадаченная и разочарованная. Мне казалось странным, что моя учительница, которая знает столько всего, не может показать мне любовь.

Спустя пару дней я нанизывала на нитку бусины разных размеров, чередуя их по порядку: три большие – две маленькие. Я допускала много ошибок, но моя учительница вновь и вновь терпеливо указывала мне на них. А потом я вдруг сама обнаружила явную ошибку в последовательности, сосредоточилась и попыталась сообразить, какая бусина должна идти следующей. Мисс Салливан коснулась моего лба и с нажимом написала по буквам: «Думай».

Вспышка озарила меня: именно это слово обозначает процесс, который происходит в моей голове. Так я впервые осознала некое абстрактное понятие.

И после этого я долго сидела, забыв о бусинах у меня на коленях, пытаясь найти значение слова «любовь» через это новое понимание. Я отчетливо помню, что в тот день солнце пряталось за облаками, иногда шел небольшой дождь, но внезапно солнце прорывалось сквозь тучи со всем южным великолепием.

Я снова спросила мисс Салливан:

– Это любовь?

– Любовь чем-то похожа на облака, которые закрывали небо, пока не выглянуло солнце, – ответила она. – Ты ведь не можешь коснуться облаков, но ощущаешь дождь и понимаешь, как рады ему страдающая от жажды земля и цветы после жаркого дня. Точно так же ты не можешь дотронуться до любви, но чувствуешь ее проникающую повсюду сладость. Без любви ты не ощущала бы счастье и не хотела бы играть.

Так прекрасная истина озарила мой ум. Я ощутила невидимые нити, протянувшиеся между моей душой и душами других людей.

С самого начала моего обучения мисс Салливан беседовала со мной как с обычным, не глухим ребенком. Единственная разница заключалась в том, что она не произносила фразы вслух, а рисовала их по буквам у меня на руке. Если я не знала слов, чтобы выразить свои мысли, она подсказывала мне и даже предлагала ответы, когда я не могла поддержать разговор.

Так продолжалось несколько лет, потому что глухой ребенок не может выучить словосочетания, используемые в бытовой речи, ни за месяц, ни даже за два-три года. Дети, которые могут слышать, учатся благодаря подражанию и постоянному повторению. Разговоры близких пробуждают их любознательность и порождают все новые темы, вызывая невольный отклик в душе. Глухой же ребенок лишен этого естественного процесса. Моя учительница по мере возможности дословно повторяла мне все, что слышала вокруг, подсказывая, как я могу принять участие в разговорах. Однако потребовалось еще много времени, прежде чем я решилась проявить инициативу, и еще больше, прежде чем я научилась говорить подходящие слова в подходящий момент.

Слепым и глухим очень трудно приобрести навыки любезной беседы. Но тем, кто слеп и глух одновременно, сложнее в несколько раз! Они не могут различать интонации, придающие речи смысл и выразительность. Не могут видеть выражения лица говорящего, взгляда собеседника, который раскрывает душу.