Литмир - Электронная Библиотека
A
A

В то время мы с мисс Салливан гостили у семьи мистера Уильяма Уэйда в Холтоне (Пенсильвания). Их сосед, мистер Айрон, был хорошим латинистом и согласился давать мне уроки. Он обладал на редкость милым характером и обширными знаниями. В основном он учил меня латыни, но часто помогал с арифметикой, которая казалась мне скучной. Он также прочел мне In memoriam Теннисона. До этого я читала много книг, но никогда не рассматривала их с критической точки зрения. Только тогда я впервые поняла, что значит узнавать автора, его стиль, как я узнаю дружеское рукопожатие.

Поначалу я неохотно учила латинскую грамматику. Тратить время на анализ каждого встречающегося слова (существительное, родительный падеж, единственное число, женский род), когда его значение ясно и понятно, казалось мне нелепым. Но потом мне стала доставлять истинное наслаждение красота этого языка. Я читала отрывки на латыни, понимая лишь отдельные слова, и старалась догадаться о смысле всей фразы.

На мой взгляд, нет ничего прекраснее, чем мимолетные, ускользающие образы и чувства, которые дарит нам язык, когда мы только начинаем с ним знакомиться. Мисс Салливан сидела на уроках рядом со мной и чертила на моей руке по буквам все, что говорил мистер Айрон. Когда пришла пора возвращаться в Алабаму, я только-только начала читать «Галльскую войну» Цезаря.

Глава 17

Дуют ветра со всех сторон

Летом 1894 года я приняла участие в съезде Американской ассоциации содействия обучению глухих устной речи в Чатокве. Там решили, что я отправлюсь в школу Райта-Хьюмейсона в Нью-Йорке, куда я и поехала в октябре в сопровождении мисс Салливан. В этой школе можно было использовать высшие достижения в области вокальной культуры и обучения чтению по губам. Помимо этого, в течение двух лет я изучала в школе географию, арифметику, французский и немецкий.

Моя учительница немецкого, мисс Рими, умела пользоваться ручной азбукой, так что, после того как я наработала некоторый словарный запас, мы с ней разговаривали по-немецки при каждой возможности. Спустя несколько месяцев я понимала почти все, что она говорила. Еще не закончился мой первый учебный год, а я уже читала «Вильгельма Телля». Пожалуй, в немецком я преуспела больше, чем в других предметах. Французский давался мне хуже. Мадам Оливье не знала ручной азбуки, поэтому обучала меня устно. Я с трудом читала по ее губам, так что учеба шла гораздо медленнее. Однако я вновь прочла «Мнимого больного», и это было забавно, хотя не так увлекательно, как «Вильгельм Телль».

Мой прогресс в освоении устной речи и чтения по губам оказался не таким быстрым, как ждали и надеялись я и учителя. Я хотела говорить, как другие люди, и учителя считали, что это вполне достижимо. Однако, несмотря на нашу упорную работу, эта цель нам тогда так и не далась. Полагаю, мы слишком высоко метили.

Арифметику я продолжала воспринимать как сеть ловушек и капканов и предпочитала догадки, а не логические рассуждения, к вящему неудовольствию учителей. Если мне не удавалось догадаться, каким должен быть ответ, я делала поспешные выводы, и это лишь усугубляло трудности.

Впрочем, хоть эти разочарования временами и заставляли меня приуныть, я с неослабевающим интересом продолжала заниматься. Особенно привлекала меня физическая география. Я с радостью открывала для себя тайны природы: как, согласно яркому выражению из Ветхого Завета, дуют ветра с четырех сторон небес, как пары восходят ввысь от четырех концов земли, как реки пробивают путь сквозь скалы и горы корнями опрокидываются и каким образом человек может преодолеть силы, большие, чем он.

Два года, проведенные в Нью-Йорке, были очень счастливыми, и я вспоминаю их с истинным удовольствием. Лучше всего я запомнила наши ежедневные прогулки в Центральном парке. Мне нравилось туда приходить и слушать его описания. Каждый день парк представлялся по-особенному красивым.

Весной мы бывали на экскурсиях по разным интересным местам. Плавали по Гудзону и бродили по его зеленым берегам. Базальтовые столбы поражали меня своей простотой и диким величием. Среди мест, которые я посетила, были Вест-Пойнт, Тарритаун, дом Вашингтона Ирвинга. Там я прогулялась по воспетой им «Сонной лощине».

Преподаватели школы Райта-Хьюмейсона пытались сделать все, чтобы их ученики имели все преимущества, которыми пользуются те, кто не лишен слуха. Они стремились пробудить немногие дремлющие воспоминания и вывести их из темницы, куда их загнали обстоятельства.

До моего отъезда из Нью-Йорка те светлые дни омрачила вторая величайшая печаль, которую я когда-либо испытала. Первой была смерть отца. А вскоре после него умер мистер Джон Сполдинг из Бостона. Лишь те, кто знал и любил его, могут понять, какое значение имела для меня дружба с ним. Со мной и мисс Салливан он всегда был необыкновенно ласков и добр и делал счастливыми всех остальных в своей милой ненавязчивой манере.

Его интерес к нашей работе позволял нам не терять бодрости и мужества. Его уход образовал в нашей жизни пустоту, которая никогда больше не заполнилась.

Глава 18

Первые экзамены

В октябре 1896 года я поступила в Кембриджскую школу для молодых леди, чтобы подготовиться к поступлению в колледж Рэдклифф.

Когда я была маленькой, мы бывали в колледже Уэллсли, и там я изумила своих друзей заявлением: «Когда-нибудь я поступлю в колледж… и непременно в Гарвард!» Меня спросили, почему же не в Уэллсли, а я ответила: «Потому что там только девочки!» Идея поступить в колледж захватила меня и пробудила жгучее желание добиться этого. Именно оно побудило меня, несмотря на противодействие многих моих мудрых друзей, соревноваться с девушками, обладающими зрением и слухом. Когда я покинула Нью-Йорк, это желание превратилось в ясную цель: было решено, что я отправлюсь в Кембридж.

У преподавателей колледжа не было опыта обучения учеников, подобных мне. Я могла общаться с ними, только читая с губ. На первом году обучения я изучала английскую историю, английскую литературу, латынь, немецкий язык, сочинения на свободные темы и арифметику. До того момента я никогда не изучала систематически какой-либо предмет, но с английским у меня не было никаких сложностей. Поэтому преподаватели поняли, что по этому предмету мне не требуется никакой особой подготовки, кроме критического анализа книг, включенных в программу. Я также учила французский и латынь, но лучше всего, несомненно, мне давался немецкий.

Однако, несмотря на подобную подготовку, в моем обучении возникли большие сложности. Мисс Салливан не могла переводить мне ручной азбукой все необходимые книги, а своевременно получать учебники, напечатанные шрифтом Брайля, было очень трудно, хотя мои друзья в Филадельфии и Лондоне делали все возможное, чтобы ускорить процесс. Вначале я сама переписывала по Брайлю мои латинские упражнения, чтобы заниматься с остальными девушками. Вскоре преподаватели привыкли к моей несовершенной речи, и отвечали на вопросы, и исправляли ошибки. Я не могла вести записи в классе, но дома писала сочинения и переводы на специальной пишущей машинке.

Мисс Салливан ежедневно посещала со мной классы и с бесконечным терпением писала буквами на моей руке все, что говорили учителя. Когда я делала домашние задания, ей приходилось читать и пересказывать мне книги, которых не было в выпуклой печати, а также объяснять мне значения новых слов. Трудно представить себе всю нудность этой работы. Единственными преподавателями, которые изучили пальцевую азбуку, чтобы заниматься со мной, были фрау Грёте, учительница немецкого, и директор школы мистер Джилман. Дорогая фрау Грёте понимала, насколько медленно и неумело она пользовалась этим способом, но все равно по доброте душевной дважды в неделю на специальных уроках она старательно писала у меня на руке объяснения, чтобы дать отдохнуть мисс Салливан. Хотя все были очень ко мне добры и полны готовности помогать, только ее верная рука превращала скучную зубрежку в удовольствие.

13
{"b":"920846","o":1}