Раздеваясь и надевая домашнее платье, Анна вдруг вспомнила, что, прохаживаясь с Румянцевым, зацепилась взглядом за женские ботинки на витрине. Мимоходом, из-за блестящих пуговок, пришитых сбоку, и меховой оторочки вверху.

Сейчас боты вдруг встали перед глазами, и Анна, забыв снять второй чулок, кинулась к шкатулке на комоде.

Колечко невесть какое, зато с камушком. Хватит или нет? Было, правда, еще одно, но то – заветное, помолвочное, подаренное Колей.

– Завтра куплю, – сказала она себе шепотом и в этот самый миг вдруг поняла, что цветы – никакая не ошибка. Цветы принесли для нее, и, кажется, она знает, от кого.

Зачем он снова возник в ее жизни? Да еще букет этот. К чему? Ведь уверял, что детская влюбленность бесследно исчезла и к прошлому возврата нет.

И еще. Получается, он немало знает о ее теперешнем житье-бытье. Например, о том, что Николая здесь нет. Потому и решил, что можно.

А может быть, не только это. Знает больше, чем она.

Сердце вдруг заколотилось, как встрепехнутое. Она приложила ладони к щекам. Горят. Повернув голову, уперлась взглядом в зеркало.

Ишь, смотрит! Глаза плошками!

Анна отняла руки от лица и провела ладонями по волосам.

Все она придумывает! Букет не от него. А если и от него, это вовсе не значит того, что она себе напридумывала. Просто…

Чего «просто», она додумать не успела.

– Анюта, глянь, чего в кладовке надыбала.

Фефа встала перед ней в теплой суконной жакетке с каракулевым воротником.

– Новая? – удивилась Анна.

– Не помнишь? Году в девятом купили! Афанасию Силычу куш отвалили за помощь в поимке государственного преступника Он тогда еще в сыскной не служил. Потом жакетка мала стала, я ее и убрала. Хорошо никому не отдала, хоть и порывалась! Теперь в самый раз!

Довольная Фефа покрутилась перед ней, поблескивая глазами, и Анна неожиданно заметила, как сильно та похудела и осунулась. Только стать осталась прежней. Не сломать!

– Фефа, ты – красавица!

– Да где уж! – отмахнулась та, но было видно, что ей приятно.

И вдруг заметила непорядок.

– А ты чего тут сидишь в одном чулке? Нешто порвался?

– Нет, это я задумалась невзначай.

– Нечего задумываться, ступай в кухню. Я воду нагрела. Сейчас будем голову тебе мыть. Мыло вкусное нынче на рынке купила. Земляникой пахнет. Будешь как ягодка!

– А пойдем!

Обнявшись, они потопали в кухню и стали греметь тазами, наливать воду, нюхать мыло – в общем, веселить себя всеми доступными способами.

Про злосчастный букет не вспоминали. А ночью Анне приснилось, будто они с Колей гуляют по земляничной поляне. Вокруг красота. Лето.

И на небе ни облачка.

– Чебнева, на выезд! – услышала она, едва переступив порог отдела.

Навстречу выбежал Рыклин.

– Убийство.

– Где?

– В Стрельне?

– А почему нас вызвали?

– Да черт его знает! Кишкин приказал ехать!

– Ну раз приказал, поехали. Ты со мной?

– Так точно.

Анна, которая еще с вечера решила, что возьмет не его, спросила:

– А Бездельный?

– На другое происшествие послали.

Не повезло, а жаль. Макар – парень с головой, и гонору у него не в пример меньше.

Пока тряслись в разбитом автомобиле, все обдумывала эту мысль: выпросить себе в помощники Бездельного.

Рыклин, будто чувствуя, что ее одолевают насчет него нехорошие мысли, ехал молча и с кислым лицом.

– Здравствуйте, товарищи милиционеры! Примите наш революционный привет!

Анна и Рыклин, вывалившись из машины, замерли от неожиданности.

Перед ними стояли двое: низенький толстячок неопределенного возраста почему-то в летнем чесучовом костюме и пышногрудая молодая бабенка с хлебом-солью на вышитом полотенце. Оба радушно улыбались.

– Здра… – начал Рыклин, но его тут же перебили.

– Рады приветствовать вас на нашей земле!

Бабенка поклонилась и вытянула им навстречу руки с караваем.

– Ничего не понимаю, – шепотом призналась Анна.

– Перепутали с кем-то, – так же тихо ответил Рыклин.

Бабенка все стояла, протягивая хлеб. На ее губах застыла улыбка.

– А вы…

– Отведайте, гости дорогие! – поклонился толстяк.

Надо было немедленно пресечь выступление, но вместо этого они с Рыклиным отломили по куску и, помакав в солонку, стали жевать. Хлеб был непропеченный, кислый, но им с голодухи показался вкусным.

Пока они ели, встречающие следили за выражением их лиц.

– Спасибо за угощение, – наконец выдавила Анна.

Рыклин отломил кусок побольше и поинтересовался, есть ли чем запить.

– Неси, Люба! – скомандовал толстяк, словно только и ждал просьбы.

Метнувшись, Люба вернулась с кувшином молока.

Еще и молоко!

Решив положить конец спектаклю, Анна откашлялась и, строго глядя на толстяка, сообщила, что они прибыли по вызову.

– Убийство у вас.

– Да мы в курсе, в курсе, – закивал тот. – Специально вышли вас встретить и, так сказать, сопроводить до места.

– А вы кто? Начальник?

Толстяк замахал руками.

– Что вы! Что вы! Какой начальник! Я делопроизводитель. А Люба бухгалтерию ведет.

Час от часу не легче!

– А начальник где?

– В городе на заседании. Где ж ему быть? – немало удивившись вопросу, сообщил толстяк.

Люба с готовностью кивнула.

Анна оглянулась на Рыклина. Тот только головой потряс и припал к кувшину.

Нелепица какая-то!

– Где произошло убийство, покажете?

– А как же! Пожалуйте за мной.

Толстяк шикнул на Любу. Та мигом испарилась, оставив угощение, а делопроизводитель шустро потрусил вперед.

– Недалеко тут.

«Недалеко» оказалось километрах в полутора, под железнодорожной насыпью, рядом с заброшенной сторожкой путевого обходчика.

– А почему в сторожке не живут? – поинтересовалась Анна, оглядываясь по сторонам.

– Поезда после войны редко ходить стали. Обходчику не платили, вот он и подался к сыну на хлеба. Ума не приложу, чего его сюда потянуло? В доме давно все заросло.

– Так это обходчика убили? – догадалась Анна.

– А то кого же! Напоролся, видать, на злыдня какого-то! И чего он тут делал, старый дурак?

Из-за того, что он нес кувшин, Рыклин двигался медленнее. Наконец, тоже спустился и сразу взялся за дело.

– Товарищ делопроизводитель! Стойте тут! Ближе не подходите. Затопчете место преступления.

– Тут и так уж натоптали, товарищ милиционер. Бабы наши труп нашли. Их человек пять было.

– Что они тут делали?

– Из лесу шли. С грибами. Ну и наткнулись. Испугались, конечно, побежали нас звать. А мы что? Мы ничего. Справляемся как можем.

– Список тех, кто обнаружил труп, составили?

– Да зачем, товарищ? Наши бабы ни при чем! Они же потом из лесу шли, после. Никого не видели, а труп уже холодный был. Даже роса на одежду сесть успела.

Анна взглянула на делопроизводителя, в крайнем волнении прикладывающего ручонки к груди, и вдруг поняла, зачем все это – хлеб-соль, молоко.

Это он баб так спасает!

– Да вы не волнуйтесь, товарищ, как вас?

– Бронькин. Как я уже аттестовался, делопроизводитель.

– Не волнуйтесь, товарищ Бронькин. Вашим бабам ничего не грозит. Но так положено. Уточнить время. Спросить, что видели. Протокол нужен, понимаете?

Бронькин взглянул на нее с надеждой.

Рыклину это не понравилось.

– Надо вызвать всех до единой. Это они только говорят: ничего не видели, ничего не знаем!

– Да помилуйте, что они могут знать?

– Список составишь, а после всех соберешь у сельсовета.

– Слушаюсь, – кивнул поникший Бронькин и потрусил к поселку.

Анна взглянула на суровый лик Рыклина и вступать в пререкания не стала.

Присев, она стала осматривать убитого.

На видимой части тела и одежде следов не было. Она расстегнула на трупе рубашку. Есть. Края раны четкие и ровные. Крови чуть-чуть. Она присмотрелась. Выводы делать рано, но сходство налицо.