Так она стреляла книгами сначала по одной раз в 3-4 дня, а затем, когда навык чтения подрос, умудрялась справляться с книгой за день. Удивительное создание. Она ставила картонный разделитель там, где брала последнюю книгу. Сейчас разделитель был на финишной прямой, на нижнем ряду от правой стенки его отделяло всего две книжки: подаренный мне ещё в школе первый том какой-то подростковой фантастики и толстенькая и довольно богатая карманная книжка про оригами.
– Угу, – ответила единорожка, даже не взглянув на полку, и вздохнула. – Заканчивается…
– Ты не хочешь завершить этот долгий путь? – сказал я и почувствовал волну странных чувств от двусмысленности этой фразы.
– Хочу. Но потом… Надо ведь после прочтения их рассортировать, – вяло заговорила она о своих наполеоновских планах. – А это время… Так стало лень… Хотя…
Она перевернулась на спину и взглянула в потолок. Мне показалось, что в её глазах мелькнула искорка.
– Я хотела написать свои мысли по поводу всех этих книг. У меня их появилось довольно много. Люди так по-разному пишут рассказы… Но у всех есть что-то общее…
Только мне показалось, что огонь в душе Твайлайт разжёгся, как единорожка снова обмякла и легла на бок, вздохнув. Вид угасания даже хуже вида угасшего…
– Расскажи мне, – ответил я.
Она посмотрела на меня с ленивым сомнением. Я продолжил:
– Мне интересно. Я… немножко увлекаюсь написанием книг, можно сказать. Я бы послушал твои мысли.
Твайлайт немного оживилась и ловко приняла сидячую позу. Каким интересным двигательным привычкам приходится обучаться пони из-за анатомии. Я залип, наблюдая за продуманными, словно бы человеческими движениями в совершенно не человеческом теле. Женственность единорожки, которая проявлялась в мелочах и ощущалась интуитивно, придавала им особую, необычно приятную грацию.
Твайлайт прочистила горло, выведя меня из состояния остолбенелого созерцания, и начала.
– Ну… в общем, я заметила, что у каждого рассказа есть свой главный герой. Обычно о нём рассказывается история, он главный участник, с ним происходят события. Но это не просто персонаж, которому уделяется больше всего внимания. Это… ну… г л а в н ы й персонаж. Не знаю, как сказать лучше… В каких-то книгах автор понимает это, и эти книги кажутся глубже, а в каких-то автор не понимает…
– Дай угадаю – в этих? – я бегло указал рукой на полке на корешки подростковой литературы. Я хранил эти простецкие книжки как воспоминания, иногда как уважение к людям, которые мне их дарили. Но стоит мне начать их читать… В общем, я их не читаю.
Твайлайт сощурилась и неуверенно кивнула.
– Да, в некоторых из них. О, я знаю, как сказать! История напрямую связана с главным героем и не может быть полноценной без него. Без остальных персонажей, если их заменить, история будет другой, но… всё равно будет. А без главного – не будет. Это будет просто последовательность событий, как хроника, совершенно не захватывающая и не интересная…
Её лицо вдруг помрачнело. Она моментально вернулась в позу понячего эмбриона, обхватив копытами голову, спиной ко мне. В этот раз эмбрион был более скрюченный, более маленький, более… уязвимый.
– Как моя жизнь… – услышал я приглушенный надрывный голос и пару всхлипов.
Зараза.
Я не придумал ничего лучше, кроме как погладить Твайлайт. Я вообще не знал, что говорить и что даже думать по этому поводу. Запрос на эмоциональную поддержку вернул ошибку. Критическую ошибку.
– Ты… продолжай. Продолжай рассказывать. Мне всё ещё интересно… Я послушаю, – только и выдавил я.
– Да всё такое… такое скучное, унылое, серое… Словно не жизнь… А хроника какая-то, – она плакала тихо, то и дело разрываясь всхлипами. – Проснулся, поел, почитал, уснул… Зачем это всё и почему… Как представлю, что это будет каждый де-е-е-е…
Она сжалась ещё сильнее и ещё сильнее послышались её рыдания. К моему горлу подступил комок, а к глазам слёзы – настолько сильно резонировала душа, что готова была расколоться.
– Скажи, это будет каждый день? Почему всё так? За что? Я же… я же ничего не сделала плохого… Почему моя история должна быть такой? Если я не главный герой, то где герой? Его нет? Я в чужой истории? Почему всё так… Ну почему-у-у…
Она продолжала рыдать, но уже с меньшей силой. Я с ужасом осознал, что испытывала эта единорожка каждый день, пока меня не было. Мне не надо было представлять, я знал, я прекрасно знал…
Твайлайт вдруг затихла и повернула всё тело ко мне. Сердце выматерилось на своём сердечном языке. Я видел единорожку раненой, испуганной, виноватой. Однажды ссорой я сам довёл её до слёз, хоть и не видел их. Но чёрт возьми, такой я её не видел. Лицо скривилось от гримасы боли, пол-лица было мокрым от размазанных слёз, а покрасневшие глаза блестели… И кричали. Так громко, что последние мысли вылетели из моей головы.
– Извини, пожалуйста… – она заговорила неожиданно ровно, явно прилагая к этому усилия. – Извини, мне стыдно. Ты мне так помогаешь, ты мне столько хорошего сделал… Я просто… Всё такое…
Она завыла, не удержав всплеск слёз, и закрыла лицо. Когда порыв успокоился, она утёрла лицо и продолжила:
– Просто всё теперь такое тяжёлое и неприятное. Вообще всё… Даже читать не могу… Не знаю… Не могу ничего поделать… Мне так плохо… Особенно когда я одна…
Я попытался погладить её, но она вдруг уткнулась мне в бедро и спряталась в нём. Тепло и влага от её разгорячённого лица быстро передались ноге. Ещё пару дней назад всё моё тело встрепенулось бы от такой близости…
Но сейчас мне было паршиво. Паршивее, чем может казаться. Ещё паршивее становилось от того, что я не мог сказать: «Ты должна пройти через это». Мой язык не поворачивался сморозить такую лицемерную и лживую глупость. Чертовски паршиво было от понимания, что виноват ты, виноват вдоль и поперёк. Каждое твоё решение вело к этому. И не из-за ошибки, а из-за умысла – не злого, скорее наивного, мечтательного, но всё же умысла.
Я ведь всё знал. Я знал эти мысли, но отгонял их, как диких животных, огнём работы, занятий и прочих отвлечений. Они отступали, но всегда были рядом. Я спрятался от них в бетонной клетке своей жизни. А потом пришла Твайлайт, и все они чудом разбежались. Но это оказалось иллюзией. Они отступили ещё дальше, но всегда были рядом.
Прости, Твайлайт. Каждый познает депрессию, хочет он того или нет. Я должен был об этом помнить. Я не должен был забирать у тебя прошлое, твоё честно полученное от жизни прошлое. Не должен был менять его на бетонную клетку. И нет, Твайлайт, ты не права. Ты не знаешь мой мир. Здесь каждому очевидно, что твоя настоящая история в миллионы раз более захватывающая, чем эта. Чем моя история. И я не удивлюсь, если ты в своей истории – главный герой.
Пора перестать отворачиваться и наконец узнать её.
– Твай… – тихо сказал я.
Единорожка уже почти не плакала, только всхлипывала, пустым взглядом смотря в пятна от слёз на ткани моих шорт.
– Хочешь, я расскажу, как ты появилась у меня?
Единорожка повернула ко мне своё измученное рыданиями лицо, которое охватило удивление.
– Что?
– Ты всё не спрашивала у меня об этом, а я думал, что само собой станет ясно, когда тебе надо рассказать… Но в итоге стало только очень-очень плохо тебе. Надо было сделать это раньше.
– Я… Я…
Глаза единорожки были по-детски распахнуты. У меня были такие же глаза, когда я узнал, что Деда Мороза не существует.
– Я даже не думала об этом… Я всё пыталась понять, почему я другая… Почему только я не человек. Почему всё для меня опасно… Но не могла. И я подумала: ведь я всегда была здесь, здесь безопасно. Наверное, так и должно быть… почему-то, но должно. Нет другого варианта. Я не думала над другими вариантами…
Естественно, ты не думала.
Даже если раньше Твайлайт имела хорошо развитое критическое и логическое мышление, большой жизненный опыт и знания, то теперь она была лишена практически всего этого из-за амнезии. Она была лишена поддержки ума. Как и у пятилетнего ребёнка, весь её мир – коробка. Ей крайне трудно, как и ребёнку, представить что-то за её границами. Это выглядит забавно и даже мило, но на самом деле это грустно.
