Р.: – Но коренные ли москвичи этим грешат? В столице их остались жалкие несколько процентов, а в основном её заполонили пробивные приезжие из всех краёв и областей бывшего Союза. Может быть, вчерашние жители тех самых провинциальных городов и сёл и задирают носы перед своими бывшими земляками с целью как можно больше вознестись над ними? А жители регионов, когда ругают москвичей, выплёскивают своё негодование чаще на своих же бывших земляков.
С.: – Ругая москвичей, они имеют в виду нынешнее население Москвы. Верно, в наших столицах помимо способных и энергичных людей собирается много ушлых, амбициозных, порой не вполне чистоплотных в выборе средств приезжих со всей России. Средний заработок в Москве намного выше, чем в целом по стране. Вот и появляются в регионах сепаратистские настроения. А первопричина таких настроений – поведение столичных чиновников.
Р.: – Тем не менее в эту якобы ненавистную Москву продолжают стремиться со всей России, особенно те, кто хочет поднять свой личностный статус, несмотря на то, что в Москве жизнь дороже, чем в регионах. После окончания ВУЗа четверо из пяти не хотят возвращаться в свои регионы. Вот столичный мегаполис и распух до невероятных размеров. В Питер едут тоже. А наоборот – единичные случаи. Россиянам свойственна малая мобильность граждан, но и та однонаправленная – в города, и чем больше город, тем сильнее он притягивает людей. По «горизонтали» переездов мало. Помимо прочего, сказывается то, что в Москве новый человек не выделяется, а в небольших городах и сёлах приезжий долго чувствует себя чужаком.
С.: – Хуже, что со столицы берут пример центры регионов и районов, вытягивая все соки из своих территорий, поэтому чем дальше от административных центров, тем больше – разруха, запустение, одичание народа или вовсе безлюдье.
Р.: – В том, что столица стремится распоряжаться как можно бóльшим бюджетом, проявляется наш консерватизм. Борясь с анархией, центр следует привычкам в традициях «Домостроя». В прежние времена во многих семьях отец часто не доверял жене, детям, прислуге серьёзные покупки, считая, что они растранжирят деньги на всякую чепуху. Но он преследовал и свои цели: покупал себе роскошную повозку или пятого дорогого коня, а то и проигрывал семейное достояние в карты, в то время как дочь ходила в одном платье третий год. И получается: анархию-то проявляли не жена и дети, а сам папаша, он – главный «анархист», жил по принципу «что хочу, то и ворочу». Так у нас испокон веков уживаются анархизм и деспотизм, время от времени вспыхивают конфликты. Отрыв столицы от остальной России начался не сейчас, а в XVIII-XIX веках. Даже первопрестольная жила другой жизнью, чем С.-Петербург, приспосабливалась к правящему императору или к императрице лишь внешне, оставаясь сама собой и себе на уме.
С.: – Тем не менее уездные города, да и сёла с деревнями, до революции 1917 года жили себе и не тужили, развивали всякие мануфактуры, стекольные, кирпичные, пищевые и прочие производства, купцы строили каменные дома, возводили церкви, богатели, сёла были огромными, деревни были полны ребячьего крика. Большевики отрыв от России столицы, уже Москвы, не уменьшили, а даже увеличили. Жизнь в малых городах стала глохнуть. Неприязнь москвичей к приезжим усилилась в эпоху «колбасных» электричек и поездов, когда старым и новым обитателям Москвы казалось, что иногородние увозят последнюю колбасу, не осознавая, что жители Коломны, Ржева и Костромы тоже имеют право кушать этот «деликатес». Тогда и появилось расхожее словечко «понаехали». Под ним имели в виду также «лимитчиков» – строителей жилых домов, приехавших в столицу из разных областей.
Р.: – Урбанизация, массовое «огорожанивание» населения, начавшееся в ХХ веке и продолжающееся в XXI-м, когда поколения детей переезжают в города, а родители остаются в деревнях, весьма осложнило взаимоотношения между молодыми и пожилыми гражданами страны, принципиально изменило веками существовавшее положение, при котором дети, как правило, вырастали и старились там же, где жили родители. Для детей, оказавшихся в более цивилизованных условиях, чем родители, отцы и матери уже не являются таким же авторитетом, как в патриархальной семье. Тут не образование детей даже является решающим фактором, а само «огорожанивание». А в XXI веке возникает ещё больший разрыв между поколениями, когда в Европу уезжает деревенский молодой житель, минуя российский город, при этом влияние на него родителей фактически совсем прекращается. В результате в последнее столетие
самоощущение каждого нового поколения в социально-психологическом аспекте в России намного выше, чем предыдущего.
Это обстоятельство резко усиливает и без того большое «вертикальное» психологическое расслоение русского народа.
С.: – Высокомерное отношение горожан к селянам, то есть всё та же «вертикальная» психология, изрядно проявилось в советское время. Приезжали начальники и партийные функционеры из районных и областных центров, из столицы и начинали колхозников учить жить: чем им заниматься, что, где и когда сеять, сколько иметь коров, гусей и яблонь. А в общем горожане эксплуатировали селян, то есть своих кормильцев, превратив их фактически в крепостных.
Р.: – Это обстоятельство тоже сыграло свою роль в том, что деградировала социальная и экономическая жизнь села, что провинциальная сельская Россия обезлюдела. Народ из деревень побежал в прошлом веке с таким рвением не только от бездорожья, отсутствия вблизи универмагов, поликлиник и театров, но и в немалой степени от презрительного отношения к нему горожан, с особенной жестокостью проявившегося во время правления большевиков. Если бы не их варварское обхождение с крестьянами, если бы горожане относились к кормившим их селянам как к социально равным, какая-то жизнь, несомненно, продолжалась бы в русской деревне и сейчас.
С.: – Теперь многие молодые выходцы из села считают, что работать в поле или на ферме – значит, опуститься ниже плинтуса. Даже слова, обозначающие одну и ту же профессию, у нас и в Америке вызывают совершенно разные ассоциации и, соответственно, отношение к её обладателям. Американский ковбой в нашем представлении – рыцарь, смельчак, «мачо», объект восхищения девушек. А какой образ возникает у людей при произнесении слова «пастух»? И к фермеру США отношение у общества совсем иное, чем в России. А сам заокеанский фермер не гнушается работать наряду с наёмными работниками. Теперь понятно, почему в магазинах продаётся бельгийская картошка, аргентинские яблоки, венгерский горох. Даже грибами, исконно русским продуктом, нас почему-то кормят китайцы, а цветы поставляют из Голландии, а не из Ставрополья, находящегося намного южнее и ближе к российской столице. А в «Ашане» продаётся квашеная капуста «Деревенская», и уже закрадывается подозрение: не из сербской ли деревни привезена она? Сажать лук, выращивать хрюшек, делать утюги или пылесосы, менять водопроводные краны или укладывать асфальт на дорогах – это воспринимается как нечто позорное.
Р.: – Понятие о престижности профессии у нас в России возведено в абсолют. Профессии есть сверхпрестижные, есть престижные, есть массовые малопрестижные и, наконец, совсем непрестижные. Так появляются профессиональные сословия и соответствующее психологическое самоощущение.
С.: – Скрытая и явная безработица возросла неимоверно, и в то же время полно объявлений, начинающихся словом «требуются». Перестал быть престижным огромный набор профессий: учитель, врач, инженер и т.п. Даже журналист в постсоветской России серьёзно упал в глазах общественности.
Р.: – Мы склонны решать эту проблему только деньгами – поднимать зарплату, например, учителям. Впрочем, и в этом не очень преуспели. А важнее преодолевать чванливость граждан по отношению к одной из самых почётных профессий, поднимать престиж Учителя. Чему может научить учитель-маргинал, который попал в школу не по собственному желанию, а потому что не сумел устроиться в более престижных сферах, чувствует себя на обочине жизни и вдобавок ловит на себе высокомерные взгляды некоторых учеников – детей преуспевающих в материальном плане родителей? Сложился замкнутый круг: мы рвёмся из «черни» в «белые люди» для того, чтобы нас уважали. Но попав в привилегированные слои, надменны по отношению к тем, кто нас кормит, одевает, обогревает. Своим отношением к ним мы рубим сук, на котором сидим: вызываем у этих людей тоже желание подняться в профессиональном плане, а следовательно и по социальной лестнице, что обычно соответствует переходу из производителей материальных ценностей в их потребителей. В итоге получается, утрированно говоря, вот что: умрём, но морковь сажать не будем!
