Волна и берег, разве можно цифрой

означить вашу связь со временем людским —

для числовых рядов есть продолженье

тождественное пению, летящему с высот

сады узреть, учуять грунт словесный,

взрыхляемый лучом, уставшим видеть сны

сквозь разум человека: свет поправит

дневную линзу – к темноте она едва

приучена, но не страшится выбрать

прозрачность бóльшую, чем небо.

Нависнув недоспелой колыбельной

над флагом, повзрослевшим раньше всех,

чем станет голос птичий, коль плодовых

метафор, занесённых из‑за моря

хватает лишь на розжиг чувства,

столь нужного для чтения впотьмах —

ужели возрастом приморскому пейзажу?

Настанет время арифметики несложной,

ну а пока меж цифрами беспечен прочерк,

стремится разрастись и с горизонтом

сравняться по длине – таким стремленьям

ветвящихся дано благословений

премного: «на листве родится

заря, перенимая тихий шелест

и просит песню выдохнуть в золу;

затеплится свободы имя…»

И толкованье снов заснёт.

На цепь сажая травы полевые,

какой-то недруг ищет имена

себе, но облака на счастье

не цедят сквозь решётчатые тени

остаток света: жест прядильный,

поможешь свить войну в ручную нить.

Трепанием беспривязного льна

насытилась душа, глядит на стебли:

бывали измочаленной тропой,

о главном шелестящей, зеленящей

просторы, что решили побледнеть —

одумались, ведь означают время.

Один товарищ стал

товарищем себе, одолевая

кавычки птичьих голосов,

забравших речь его

и удержавших в статусе чужого слова.

Из плена вырвется погода.

«Ленцой встречая дупляной

потоки воздуха, таящего дневную примесь

(тележный скрип и хлебный запах) —

над ворохом костричным гнётся

полесок, увлажняющий подкорье

слезами почвенными, вынося

кусочек неба с поля боя

желанной давности, но кто над кем

одержит верх – всегда неясно».

Встречая речью камуфляжной

идею возвращения, ступая

по грунту, вымерзающему напрочь,

по всем пустотам неподъёмных нор —

шаги послушать армий олицетворенья:

быть может, выдастся полезный звук.

Кто стал телесным продолженьем ружей,

рассыплет порох по тропинке —

огню всё будет легче отыскать,

ступая по крупинчатой струне,

способной к музыке, но позабывшей

смычковую натянутость дождя.

Морозцем дульным проросла дубрава,

зашелестела полковыми днями,

с ветвей на сердце каплет небо,

отыскивая правду хоть какой весны.

Отпрянет от погоды тело —

под руку просится жесткошёрстый ветер,

размотаны клубки по небесам.

Мерцают вывески, не подтверждая:

минуты выданы на имя и под роспись

печатной буквы разноцветной;

осталось верить, разбирая фразы —

за магазинами живёт мерцанье

научных центров, жаждет указаний

от чередующихся звуков, слов, поступков,

от смены пауз в смысловых потоках.

Всё та же стирка, отмывание царапин,

оставшихся от всех касаний звёздных:

царапины, вы тоньше волоса – и крепче,

чем нити, сшившие стезю и волю,

свободу и молчание, огни и флаги.

Легко сквозь память продираться

бесплотностью, но лошадь дышит тяжко.

Дрожит земля от холода подковы.

Союзник главный наш удержится в седле,

хоть расцарапан бег животный

сквозь вечер сказанных кустов колючих,

хватающих ветвями именное время.

У всех, глядящих небом или почвой,

хватило мужества – плоды сорвать,

но вывески горят всё ярче.

Патрульной лошади макнётся в сумрак

златая грива, и копытным ритм-надзором

аллея обовьёт мерцание витрин;

в лаборатории, невидной глазу,

неутомимый некто расщепил продажу:

энергии так много выделилось, что

наполнилась мгновенно ёмкость

словесная, грозя неявным взрывом,

но взрыва не последует, не жди —

течёт бесформенная масса.

Коляска детская не дрогнет, исторгая

не всхлипы, а ручную погремушку,

звенит полёт всего секунду: хватит

и времени, и слóва – приравнять тот звон

к победе сердца, к чистоте, к идее возвращенья:

а всё, с чем песню мы сравнили,

слетается, вплетаясь в звук метафор,

как ветви – в свежий ветер.

Свет – вряд ли якорь, отчего же

его кидают в море фонари,

пуская корни в грунт и даже в небо

гуденье ламп забросив, словно невод?

Деревья-рыболовы, верно, снятся

столбам, и так удобно сочетать в себе

и лодку с ловлей, и ветвление небес.