* Волна и берег, разве можно цифрой означить вашу связь со временем людским — для числовых рядов есть продолженье тождественное пению, летящему с высот сады узреть, учуять грунт словесный, взрыхляемый лучом, уставшим видеть сны сквозь разум человека: свет поправит дневную линзу – к темноте она едва приучена, но не страшится выбрать прозрачность бóльшую, чем небо. * Нависнув недоспелой колыбельной над флагом, повзрослевшим раньше всех, чем станет голос птичий, коль плодовых метафор, занесённых из‑за моря хватает лишь на розжиг чувства, столь нужного для чтения впотьмах — ужели возрастом приморскому пейзажу? * Настанет время арифметики несложной, ну а пока меж цифрами беспечен прочерк, стремится разрастись и с горизонтом сравняться по длине – таким стремленьям ветвящихся дано благословений премного: «на листве родится заря, перенимая тихий шелест и просит песню выдохнуть в золу; затеплится свободы имя…» И толкованье снов заснёт. * На цепь сажая травы полевые, какой-то недруг ищет имена себе, но облака на счастье не цедят сквозь решётчатые тени остаток света: жест прядильный, поможешь свить войну в ручную нить. * Трепанием беспривязного льна насытилась душа, глядит на стебли: бывали измочаленной тропой, о главном шелестящей, зеленящей просторы, что решили побледнеть — одумались, ведь означают время. * Один товарищ стал товарищем себе, одолевая кавычки птичьих голосов, забравших речь его и удержавших в статусе чужого слова. Из плена вырвется погода. * «Ленцой встречая дупляной потоки воздуха, таящего дневную примесь (тележный скрип и хлебный запах) — над ворохом костричным гнётся полесок, увлажняющий подкорье слезами почвенными, вынося кусочек неба с поля боя желанной давности, но кто над кем одержит верх – всегда неясно». * Встречая речью камуфляжной идею возвращения, ступая по грунту, вымерзающему напрочь, по всем пустотам неподъёмных нор — шаги послушать армий олицетворенья: быть может, выдастся полезный звук. * Кто стал телесным продолженьем ружей, рассыплет порох по тропинке — огню всё будет легче отыскать, ступая по крупинчатой струне, способной к музыке, но позабывшей смычковую натянутость дождя. * Морозцем дульным проросла дубрава, зашелестела полковыми днями, с ветвей на сердце каплет небо, отыскивая правду хоть какой весны. Отпрянет от погоды тело — под руку просится жесткошёрстый ветер, размотаны клубки по небесам. * Мерцают вывески, не подтверждая: минуты выданы на имя и под роспись печатной буквы разноцветной; осталось верить, разбирая фразы — за магазинами живёт мерцанье научных центров, жаждет указаний от чередующихся звуков, слов, поступков, от смены пауз в смысловых потоках. * Всё та же стирка, отмывание царапин, оставшихся от всех касаний звёздных: царапины, вы тоньше волоса – и крепче, чем нити, сшившие стезю и волю, свободу и молчание, огни и флаги. Легко сквозь память продираться бесплотностью, но лошадь дышит тяжко. Дрожит земля от холода подковы. * Союзник главный наш удержится в седле, хоть расцарапан бег животный сквозь вечер сказанных кустов колючих, хватающих ветвями именное время. У всех, глядящих небом или почвой, хватило мужества – плоды сорвать, но вывески горят всё ярче. * Патрульной лошади макнётся в сумрак златая грива, и копытным ритм-надзором аллея обовьёт мерцание витрин; в лаборатории, невидной глазу, неутомимый некто расщепил продажу: энергии так много выделилось, что наполнилась мгновенно ёмкость словесная, грозя неявным взрывом, но взрыва не последует, не жди — течёт бесформенная масса. * Коляска детская не дрогнет, исторгая не всхлипы, а ручную погремушку, звенит полёт всего секунду: хватит и времени, и слóва – приравнять тот звон к победе сердца, к чистоте, к идее возвращенья: а всё, с чем песню мы сравнили, слетается, вплетаясь в звук метафор, как ветви – в свежий ветер. * Свет – вряд ли якорь, отчего же его кидают в море фонари, пуская корни в грунт и даже в небо гуденье ламп забросив, словно невод? Деревья-рыболовы, верно, снятся столбам, и так удобно сочетать в себе и лодку с ловлей, и ветвление небес. |