И победно глянув на обалдевшую бригаду поезда, неспешно поднялась по ступенькам вслед за нами.

Надо сказать, что наше эпичное появление со светомузыкой и сиреной произвело впечатление не только на поездную бригаду, но и вообще на всех, кто это видел. А видел это почти весь поезд.

При нашем появлении все разговоры вокруг нас как-то стихли. Мы с Дашей с невинным видом тут же уселись на свои места, и сидели молча и тихо, как мыши под веником. Августа Демьяновна, всем своим видом показывая остальным пассажирам, что ничего «такого ужасного» не произошло во вверенном ей коллективе, поворачиваясь к нам, имела совсем другое выражение лица. Сергей и Володя, наши спутники, глядели на нас с Дашей с восторгом, и втихаря показывали нам большие пальцы.

Лишь один раз Августа Демьянова, обратилась к нам, едва слышно прошипев:

– Что это было, Ракитин?

– Мы боялись опоздать к поезду, – нейтральным голосом ответил я, и обратился к проходившей проводнице:

– А можно нам чайку?

Проводница с обалдевшим видом кивнула и отправилась за чаем.

– Со мной твои штучки не пойдут, Ракитин! – зло прошептала Августа Демьяновна, пропуская проводницу, вернувшуюся со стаканами – Наш разговор ещё далеко не окончен!

– Разумеется, Августа Демьяновна, – ответил я, с хрустом откусывая «цукор пресований», – разумеется.

Честно говоря, я очень опасался Дашиной реакции. (О реакции её мамы, узнай она об этом, мне и думать не хотелось)

Истерики со слезами, отчуждённости, или, что самое плохое, страха. Страха передо мной. Поэтому я ни на секунду не выпускал Дашиной руки из своей, стараясь даже на ходу уловить волны её настроений и внушить ей спокойствие и уверенность, которые, к слову, сам ощущал не очень.

К моему удивлению, моя помощь в этом плане Даше особо не требовалась. Не то, чтобы она была абсолютно спокойна, но её волнение не выходило за рамки такого же, как, скажем, при просмотре фильма, или, как тогда, когда мы, хохоча, удирали от милиции в Ленинграде. Похоже, Даша понимала и мои сомнения на свой счёт, поэтому успокаивающе подала мне руку сама. Она вообще, как я уже писал, очень хорошо меня понимала.

Надо сказать, что прежде я принципиально старался не использовать свои возможности на Даше и её маме. Моё воздействие было кратким, лишь на период непосредственного физического контакта. Позже человек неизбежно возвращался к своим собственным мыслям. Да мне и самому не хотелось ничего искусственного в наших отношениях. Так что я с облегчением убедился в том, что мне не надо «лезть в душу» к Дарье, в квантово-физическом понимании этой фразы.

Т.е. буквально.

На выходе из вагона, судя по тому, как Августа Демьяновна оглядывалась, она ожидала, что нас будет встречать по меньшей мере с десяток автоматчиков, которые сразу закуют нас в кандалы и отвезут в самую мрачную тюрьму. А её саму, как главаря, расстреляют на закате. Разумеется, никаких автоматчиков нас не встречало, и даже обычного наряда милиции тоже не было.

Сергей и Володя, улучив момент подошли к Дарье, и подхватив её чемодан, спросили:

– Что там было?

На что она пожала плечами, и безмятежно улыбнувшись, лаконично ответила:

– Мы опаздывали.

Парни смотрели на неё с обожанием. Я же внутренне застонал;

– Даша, ну что ты делаешь? Только-только разобрались хотя бы с этими «ромео», и смотри, что ты натворила; они вновь «твои на веки». Даша рассмеялась:

– Они не опасны. Они теперь уже не разделяют нас. Мы теперь для них словно двуглавое чудовище. Может я кому из них и нравлюсь, – лукаво улыбнулась она, – но они уже чувствуют, что быть рядом со мной опасно, и с удовольствием предоставят эту честь тебе. Да и их родители никогда не позволят своим славным мальчикам дружить с такой плохой девочкой.

И запрокинув голову Даша вновь весело засмеялась.

Я смотрел на неё с изумлением;

– Откуда ты это всё…? – я развёл руками.

Дарья насмешливо смотрела на меня:

– Это суть Тайна Великая Женская есть. Вам, грубым примитивным созданиям, этого не понять. – И снова засмеялась.

Августа Демьяновна смотрела на нас, как на слабоумных, а ведь она ещё не знала, что мы оставили за спиной два тела в милицейской форме без сознания. Боюсь, знай она это – отвезла бы нас сама к ближайшему патрулю. Или мы её – в больницу. С инфарктом.

Позже в троллейбусе нам удалось сесть отдельно от всех, и мы стали говорить серьёзно.

– Кирилл, я боюсь, – сказала Даша. – Я боюсь, что они не оставят нас в покое, что они найдут нас.

– Пусть они лучше сами боятся. Того, я сам их найду, – мрачно ответил я, чувствуя, как ярость вновь поднимается в моей душе.

– Не надо, Кирилл, – попросила Даша. – Не надо их искать. Я боюсь за тебя.

– Даша, я не идиот и не «спаситель мира». Преступников пусть ловят другие, честные милиционеры, если таковые ещё остались. А если нет, то я всё равно не спасу всех. Но за тебя, Даша, – я сглотнул комок в горле, – я перегрызу горло любому и заберу его душу.

Впервые я произнёс эту формулу, но больше никогда не забывал. И это были не пустые слова. От ярости, что начала подниматься во мне, я на мгновение утратил контроль над собой, попросту забыв, как именно это отражается на моём виде.

И глаза мои залила чернота.

Позже я не раз пытался поговорить с Дашей об этом моменте, но она всегда лишь пожимала плечами и говорила:

– Так я же тебе верила. И сейчас верю, – после чего целовала меня, и я, разумеется, уже не мог ничего допытываться и анализировать.

Дарья не отпрянула от меня в испуге, что происходило практически со всеми без исключения, кто хоть раз наблюдал это зрелище. Напротив; она прижалась ко мне плотнее, и САМА взяла мои руки в свои.

– Кирилл, не надо. Всё хорошо, и я рядом. Мы вместе и вместе мы справимся. Не воюй в одиночку, прошу. Помни, что я всегда рядом.

Её слова привели меня в чувство. Возможно, это была одна из тех критических точек в наших отношениях, пойдя которую уже ничего невозможно отыграть назад. Это момент выбора. И Даша его в тот момент сделала.

Как сделал и я.

Навсегда.

Придя в себя и немного помолчав, я сказал Даше:

– Хорошо, я не буду их искать. Но ты же понимаешь, что они не оставят нас в покое. Мы слишком многое увидели и узнали из того, что видеть и знать не должны. Поэтому тактика «ничего не делать и ждать, пока всё рассосётся само» фатальна для нас. Я бы даже сказал, смертельно фатальна. Ничего само уже не рассосётся.

Даша вздрогнула;

– А что мы можем сделать? Обратиться к другим? А вдруг они такие же или заодно? Тем более здесь, на юге. А обратно, когда мы ещё поедем.

– Как я уже сказал, я не могу вести с ними войну в одиночку. Не могу и победить их всех. И помощи нам ждать неоткуда. Значит выход один; мне придётся переиграть их на их собственном поле.

– И ты это сделаешь? Ты сможешь?

– А у нас просто нет другого выбора, Даша. Но у нас есть и преимущество. Козырь в рукаве. Они не представляют, с КЕМ они имеют дело, – и я хищно оскалился.

– А КТО ты, Кирилл? – тихо спросила Даша.

– Я уже один раз ответил на этот вопрос, отвечу ещё раз: я человек, Даша. Просто не совсем обычный человек. Но человек.

А главное, что ты должна знать, что я тот человек, который не даст тебя в обиду никому и никогда.

Как я и предполагал, лагерь встретил нас настороженно. Известие о наших «подвигах» молниеносно (спасибо Сергею и Володе) стало известно буквально каждому.

Мы с Дарьей были немедленно вызваны на «допрос с пристрастием» к директору лагеря, где озвучили нашу версию событий, о которой договорились заранее, что просто были задержаны по ошибке. Затем нас собирались отвезти к поезду, и даже уже посадили в машину, но водитель всё не шёл, а поезд уже вот-вот уйдёт, а мы очень боялись подвести Августу Демьяновну, (замечательную женщину, она нам прямо как мать родная), и мы от отчаянья приняли такое решение, вернее я принял, а Даша здесь лицо страдательное, она плакала, а я не знал, что делать, но я же ребёнок, я растерялся, был не прав, а может прав, теперь я не знаю.