Через пять минут в палату вошел Раймс, и следом за ним появился Генти.

– Мне сказали, ты хотел поговорить со мной, – дружелюбно начал он. – Ну вот он я, говори.

– Сегодня я убью тебя, – произнес Фил с уверенностью, которую играл, но не испытывал, и поднял руку с Уэбли. Если уж поднял оружие, надо стрелять

– Ты уверен? – Генти задумчиво наморщил лоб. – Не, что-то здесь не стыкуется. У тебя кишка тонка кого-то замочить. С этим нужно родиться. Иначе ты бы уже выстрелил. Как там, кстати, наш русский? – Расслабленно, будто не замечая наставленного на него Уэбли, Генти подошёл вплотную к кровати Алекса, заглянул в полуоткрытый правый глаз. На левом гематома почти сошла, но он был по-прежнему крепко зажмурен. – Выглядит не очень. Ну и стоило его откачивать? Наверняка он и сам не хотел бы тут валяться как овощ, а предпочёл бы скорее пулю в лоб. Ну да это легко исправить.

Тут Раймс, как по сигналу, вдруг вытащил из униформы совершенно антисанитарный предмет – свой револьвер Смит-энд-вессон – и приставил ко лбу Алекса. Такого варианта Фил не предусмотрел.

– Что, не ожидал? – весело спросил Генти. – У меня в заложниках его дочурка, такая милая рыжая девчонка. Так что ты втянул в наше дело еще одного непричастного человека. А ну-ка бросай свою игрушку, – добавил он совершенно другим голосом.

  Филу даже в голову не приходило, что Раймса могут подкупить или шантажировать, но теперь ничего не оставалось, кроме как бросить Уэбли себе под ноги. Он уже знал, что Генти очень скор на расправу.

– Ногой еще оттолкни. Подальше, вот так. Ну теперь давай поговорим, – Генти вальяжно расположился на низком диванчике для посетителей, где обычно сидела и читала Дебби. – Ты ведь знаешь, что сам виноват. Если б ты не промедлил, все вышло бы нормально. Но ты и правда думал, что прикончишь меня тут и типа докажешь, что ты на самом деле смелый и верный, а вовсе не трус и не тормоз? – Генти усмехнулся, на сей раз скептически. – Тем более что у тебя есть для этого деньги. И что стоит тебе забрызгать моей кровью русского, как он очнётся от свершившейся справедливости? Сам понимаешь, как глупо звучит? Глупость – она вообще самая разрушительная вещь на свете, – с покровительственным видом добавил Генти. – Вред от неё всем, а пользы никому.

Раймс по его знаку ударил Фила кулаком в живот. Но Фил был признателен, что хотя бы не по лицу.

– Теперь меня не запугаешь, Генти, – сказал Фил, лишь только удалось восстановить дыхание. Человек, потерявший самоуважение, – считай, почти инвалид.

Однако в главном Генти был прав. Фил знал, что теперь никогда ему не забудется эта картина, как Алекс задыхался под водой, пока он тупо медлил. И все усилия врачей привели лишь к продолжению его мучений. Недавно, когда экстренно меняли его дыхательную трубку, на ней оказалось пара капель крови. Дежурная медсестра сказала, что в его гортани образуются маленькие язвочки – несмотря на все меры предосторожности, просто от длительной интубации.

– А я ведь тоже пострадал от твоей глупости. Русский так и не выплатил свой долг. Ну и парни, конечно, слегка перестарались, но уже были за это наказаны. Что смотришь? А куда, думаешь, на самом деле пропали Ринор с Энвером? – Генти никому не прощал, когда должники уплывают прямо из-под носа, не успев расплатиться (а у русского к тому же, как назло, и близких родственников не оказалось), пусть даже он сам отдал команду. – И на кого, как думаешь, в случае чего в первую очередь падёт подозрение? Ты был так любезен подставиться со своей маленькой речью в интернете, что просто загляденье. И все равно поначалу я не хотел тебя трогать, – задушевно поделился Генти. – Даже спустил на тормозах тебе историю с часами, ввиду твоей малахольности. Подумал – явно же парень с придурью. Даже почти не удивился, когда мне позвонил Далмат и сказал, что пьет в своей Черногории вино за твой счёт и твое здоровье. Денег у тебя, я смотрю, не счесть, а?

Фил не стал рассказывать, что отец ему в этом месяце выписал ему больше обычного и даже авансом, наперёд, видимо, в знак утешения. Разговоры по душам у них по-прежнему были не особо-то приняты.

– По крайней мере мой город немного очистился от твоей шелупони, – проговорил только он.

– Думаешь, это надолго? – усмехнулся Генти. – В этом городе всегда будет много людей, которые тяжело работают и получают меньше, чем хотят. Им просто нужен мозг, которые бы их объединили, – судя по самодовольному тону Генти, мозгом он считал именно себя. – Короче, когда чья-то придурь касается моих денег, этого я не прощаю. И если ты так уверен, что овощи что-то там слышат или чувствуют, то тебя мы прикончим сначала. Вот что будет, и Раймс подтвердит, то есть подпишет показания: ты решишь избавить друга от мучений, как в «Кукушкином гнезде», и самовольно отключишь приборы. Мотив – чувство вины, о котором наслышаны многие в этой богадельне. Но так как фамилия у тебя славная, после этого тебе не останется ничего другого, кроме как вздернуться тут же на припасенной веревке, дабы спасти честь семьи. Все знают, что сын барона Сноудона и внук графа Милфорд-Чествика не может позволить себе такой пошлости, как предстать перед судом.

Договорив, Генти вдруг резко бросился к нему и вцепился мертвой хваткой в шею, будто намереваясь вот так просто, голыми руками задушить.

И Фил немедленно осознал, что он действительно сможет. Он обхватил его руки, пытаясь хоть чуть-чуть разжать хватку, чтобы глотнуть воздуха, но Генти, несмотря на возраст, держал удивительно крепко.

 Глава

В патефоне смолкли последние аккорды Настиной песни, зато внезапно послышался голос Генти. Обрывки его речи транслировались через невидимые динамики, заглушаемые помехами, и Алекс сумел разобрать не так много:

– … Русский так и не выплатил долг… если у тебя есть деньги… 

  Генти не обладал артистически поставленной речью и дальнейшие слоги и ошмётки слов Алекс как ни пытался, не мог разобрать.

– Ты меня уже не запугаешь, Генти, – донёсся звонкий голос Фила, и почти сразу вслед за этим раздался смачный хруст, который ни с чем не перепутать и который издаёт кулак при встрече с ребрами.

Догадаться о характере сцены было несложно: Генти всё-таки узнал про их случайное побратимство и теперь собирался повесить на Фила весь его долг. Неплохая была идея с книжным клубом, ведь когда общаешься с половиной района, легче скрыть настоящих друзей – но и это не помогло. Алекс ведь знал, что не может позволить себе дружбу, и все-таки залез в кредит перед жизнью – в еще один безнадежный кредит.

Побежав по лабиринту, он свернул налево, потом направо, а затем стал в очередной раз карабкаться прямо на изгородь. В этот раз она оказалась глаже, острые колючки больше не царапали ноги, и страх не успеть придавал ускорения. Нужно торопиться, пока албанцы не превратили лицо Фила в кровавый блин, ведь лицо – рабочий инструмент для актера.

  Прямо посреди изгороди воткнулось черное радио еще советских времен, и оттуда послышалась другая песня, но исполняемая снова Настей – старая «Телефонная книжка»⁷. И на пронзительной строчке «Почему же так долго, так долго ты мне не звонил» ему наконец удалось добраться до верха изгороди. Внизу виднелась плотная лесная чаща, а дальше за ней извивалась тонкая речка. Алекс прыгнул вниз, рассчитывая на мягкость почвы, однако против ожиданий внизу встретила не ковер из листвы на земле, а холодная вода. Речка как-то умудрилась переместиться ближе, под самую изгородь, пока он летел вниз. И вода тугим потоком снова полилась в его нос и рот, заливая горло. Ноги свело судорогой, и он никак не мог ни вдохнуть, ни откашляться. Мог только попытаться открыть глаза, однако увиденное не обрадовало – через кривое зеркало водной толщи было различимо, как какой-то крепкий парень в синей униформе поднял руку с револьвером и прицелился Филу в грудь. Алекс судорожно заболтал руками и ногами в воде, но это было не синхронно и потому по-прежнему не получалось всплыть. Сквозь панику и страх он всё-таки вспомнил выход: нужно расслабиться, опуститься на дно и оттолкнуться от него – тогда вода сама вынесет. Расслабиться было самым тяжёлым. И тут из глубин речки, или, может, из его памяти донесся слабый всплеск дивного Настиного голоса: «А мне казалось, не настал мой час…», и на секунду-другую окунул его в прошлое.