Так что Фил теперь ездил по ним, заходил в знакомые пабы и расспрашивал барменов, не слышал ли кто-нибудь о боссе албанской мафии и месте его убежища, однако никто почему-то не слышал. И во время этих широких поисков в голове почему-то крутились строчка «Я знаю, что уйду, но я очнусь, раз надо»4 – как будто застряла.
Фил побывал в Лондонском Риверсайде5 – Бектоне, в Баркинге и Дагенхеме. Ел там курицу с соусом карри в украшенном гирляндами кафе и пил отвратительный чай. В какой-то момент присел прямо на бордюр перевести дух, и сердобольная прохожая бросила рядом с ним монету. Видимо, он оделся уж слишком неформально. Фил машинально подобрал ее и быстро поднялся, пока его не засекли профессиональные попрошайки. Потом уже ближе к вечеру поехал в «Конкрит» в Шордиче и заметил новый стрит-арт на стене многоэтажки недалеко от паба: шпажист в белом стоит с поднятой шпагой на перистом облаке, рядом валяется пустой красный мешок, словно из-под подарков, а подальше на другом танцуют две балерины в пачках. Еще рядом с ангелом-горбуном, у которого из одежды виднелись кончики крыльев, появилась надпись большими латинскими буквами: «Тихо! Идет репетиция», а снизу еще одна строчка, уже на кириллице: «Тишина! Идет съемка».
Заодно Фил посетил и Хакни, прошелся по той самой Грин-Лейнс неподалеку от Клиссолд-парка, где ему когда-то пытались продать настоящий «Патек» с ненастоящей историей. На следующий день Фил добрался сперва на метро до Брикстона, зашел в «Догстар» на Колдхарбер-лейн и в клуб «Фридж», в котором, как рассказывал Алекс, в свое время играли «The Pet Shop Boys», а потом на электричке доехал и до Пэкхема (тоже находившегося в южной части города, в Саутуорке), выйдя на станции Пэкхем-Рай. И везде спрашивал, спрашивал. У работников пабов, а также кафе, ломбардов и букмекерских контор. И везде было глухо. Люди как будто и не слыхивали ни о каком Генти.
В Брикстоне недалеко у кинотеатра «Ритси», на углу Электрик-лейн6 к нему подошли трое крепких мальтийцев и осведомились насчет наличности. Фил протянул им давешнюю монетку и показательно вывернул карманы – больше ничего, мол, нет. (Банковскую карту он предусмотрительно положил в носок.) Да и выглядел он к этому времени, наверно, слегка помятым, потому что один из парней похлопал его по плечу, и Фил с удивлением обнаружил в правом кармане пуховика двадцатку.
Потом в пэкхемском «Пеликане» пара арабов даже предложили ему закурить – и отбиться оказалось не так-то просто, он еле-еле объяснил им, что такое дисплазия (ныне у него отсутствующая).
Фил даже, поднимаясь в метро на эскалаторе, стоял лицом к толпе внизу и опять до рези в глазах вглядывался в расплывающиеся, разномастные, воодушевленные и усталые лица. И да, он разговаривал с бездомными, но никто из них не смог подсказать, где искать Генти. Приходилось признать, что Фил больше не в состоянии продолжать, и свернуть поход в Большой Лондон.
А еще через день к клинике подошел какой-то маргинальный элемент. Правда, внутрь проникнуть не пытался, а встретил Фила у ступеней краснокирпичного здания, самокритично рассудив, что в палату его всё равно не пустят.
Он крепко взял Фила за лацкан пиджака и пустился в разглагольствования. Разглагольствовать он, очевидно, умел и любил, и сейчас говорил с чувством и толком. Ошибка Фила заключалась в том, что сразу ему не удалось выпутаться, а потом он просто попал под оглушение его речью. Маргинал увлеченно вещал, что у него есть наверху кое-какие связи, и если нужно, он кое с кем поговорит, и Алекса через три года могут признать святым за то лихо, он претерпел от злых людей, за то, что был подвергнут пыткам и кислородному голоданию. За его мучение – пропустить через себя все воды Темзы! Это много, больше, чем может вынести один человек, но ничего, другие святые ему на первых порах помогут. Но нужно, конечно, сначала отключить его от приборов – это не так сложно, как может показаться, надо просто решиться. Ведь смотрите, он претерпевает страдание и сейчас, мучается от иголок. Смотрите на эти шланги, по которым ему в рот и нос вновь заливается вода, дайте ему немного передохнуть на воздухе, посидеть на облаках!
На этой высокой ноте Фил наконец-то оправился от изумления, осторожно высвободил рукав, полез в карман, вытащил двадцатку "за беспокойство" и изобразил очень большую занятость. Он всё-таки ещё оставался актёром.
– Вытащите хотя бы иголки, – грустно сказал бродяга. – И если вам понадобится твёрдая рука для отключения…
– Да-да, будем иметь в виду, – торопливо сказал Фил и уже повернулся, чтобы уходить, когда псих внезапно произнес:
– А я Валентин, помните? – Он так это сказал, будто теперь его просто обязаны вспомнить.
– Кто?
– Да не важно. Теперь я вижу, вы нормальный человек, – оглянувшись, прошептал Валентин. И неожиданно здравомысляще добавил: – Не стоит вам связываться с албанцами.
– Что? – глупо переспросил Фил. Очевидно, Валентин был не такой уж и сумасшедший. Вообще, как разобраться с первого взгляда в чужой душе, в норме она или нет?
– Говорят, вы искали их по городу. Они контролируют почти весь наркотрафик Лондона и отжали проституцию у мальтийцев, и они имеют привычку избивать до полусмерти, до комы тех парней, кто всего лишь попросил отсрочку долга.
– Спасибо, но мне эта информация уже не внове, – сухо произнёс Фил.
Валентин еще раз оглянулся через плечо и тихо добавил:
– У албанцев крупная поставка через два дня, если её сорвать, Генти точно сорвёт крышу.
– Зачем вы мне об этом рассказываете?
– Акс помогал нам, даже когда сам нуждался, – печально произнес Валентин. – Отомстите за него, и полгорода будет вам благодарны. – И он добавил, где и как будет происходить поставка.
Видимо, единственное, что могло пронять Генти – это потеря денег, и Фил от отчаяния решил прислушаться даже к столь ненадежному источнику.
Когда позвонили с поста охраны и сообщили, что сюда идёт человек, по описанию похожий на Генти, Фил был один. Он ждал как раз со дня на день чего-то подобного, после недавнего звонка в полицию, ведь если Генти плевать на своих людей, то на прибыль точно не плевать. К этому времени Генти уже должен был догадаться, что Фил не собирается оставлять его в покое.
Так что с утра Фил не только привычно захватил с собой Уэбли, но и даже выгладил и надел белую рубашку. Фил написал Раймсу, дремавшему в семейной комнате, с просьбой срочно прийти. Раймс спал очень чутко и неизменно просыпался от треньканья пришедшего сообщения. Конечно, честнее было бы сразиться с Генти один на один, но это же был Генти, и Фил не хотел так глупо рисковать. Пусть в клинике и была вооруженная охрана и целых три тревожные кнопки, две по сторонам кровати и одна на стене под торшером.
Впервые за две недели он посмотрел прямо в лицо Алексу и положил руку ему на лоб. Может, пострадавшие клетки как-то могли бы со временем восстановиться? Фил подозревал, что последнее едва ли вероятно, но ведь невероятным было и появление той бездомной, и каменный ступор медиков. Если чудо оказалось возможно, почему бы не довести его до конца, зачем бросать на середине? Следом мелькнуло воспоминание, как легко и свободно та бездомная переливала в Алекса жизненную силу, но у него, конечно, так никогда бы не вышло.
Накануне ночью Филу приснилось, что они с Алексом снова пошли в «Блэкберд». Алекс был совершенно здоров и, более того, начал читать первую главу своего романа. Жаль, что вообще не запомнил, о чем там шла речь, – только врезалось в память, что было интересно и иронично. А рано утром проснувшись, он ещё пытался вспомнить его название, когда дернуло осознанием – это сон, а в реальности его язык зажат дыхательной трубкой и уже не скажет ничего освежающе ироничного. И Фил надел сегодня белую рубашку, потому что собирался совершить необратимое действие – запятнать себя кровью. За те песни, которые Алекс уже не споет, за роман, который не допишет, и за роли, которых не сыграет. Но Фил всё-таки мог кое-что сделать – очистить родной город от Генти, чтобы хоть немного свободнее стало дышать, чтобы, может, другие должники вдохнули полной грудью.
