Алекс представил, как Настя поёт в микрофон, как сдержанно улыбается и отдает поклон. Он обхватил себя руками, опустился на неглубокое илистое дно и, со всей силы от него оттолкнувшись, стал подниматься к берегу.
Раймс перевел свой «Смит-энд-вессон» теперь на Фила, но в этом не было особой нужды – тот и так проигрывал всухую.
– И что тебе не жилось, если у тебя было все? – бросил Генти, безнадежно усиливая хватку. – Тупые мажоры.
Да, умирание от удушения довольно мучительно, теперь Фил в этом убедился на собственной шкуре. И когда легкие вспыхнули, как сверхновая, раздалось завывание сирены. Генти вздрогнул и машинально ослабил хватку. Фил жадно вздохнул, и смертный страх немного отступил. Взамен на его месте занялся проблеск необоснованной надежды.
– Что, думаешь, он? – спросил Генти, тяжело дыша, как будто это его душили. И тоже оглянулся на кровать, но Алекс лежал по-прежнему без движения. Разве что его рот, кажется, был открыт шире обычного, будто в беззвучном крике, но тут Фил мог ошибаться – перед глазами уже плясали чёрные кляксы. – Но упс, ложная тревога. Похоже, ему все еще снится война, – Генти возобновил хватку.
Когда Алекс наконец вынырнул из речки, тело вдруг перестало ему повиноваться. Прекратило вообще выполнять команды, будто объявило забастовку, и закаменело как изваяние. Теперь его слушался только один большой палец на руке, и Алекс продолжал отчаянно жать на кнопку, потому что это было единственное, что он мог сейчас сделать.
Когда сирена заголосила во второй раз, Генти поднял голову и увидел, что это Алекс жмет одним пальцем на «красную кнопку» на постели и смотрит на него вполне осознанно и даже красноречиво. От такого зрелища Генти, отвлекшись, совсем разжал руки. И на сей раз Фил не медлил. Он уже глотнул воздуха и теперь, хотя перед глазами еще плясали звёзды, за несколько подаренных мгновений успел вскочить на ноги, схватить тяжёлую деревянную табуретку, на которой сиживал и сам, и опустить со всего отчаяния на затылок Генти.
Однако и всей его силы не хватило, чтобы отключить Генти.
– Стреляй в мажора! – крикнул он Раймсу, оказавшись на полу, но Раймс не выстрелил. А когда через несколько секунд в палату ворвались по вызову медсестра Долорес и Маленький Джон с электрошокером, поднял руки и даже дал себя отрубить.
Глава
Генти до последнего поддерживали какие-то шишки, даже адвокат у него был не абы какой, а дорогостоящий, но Фил тоже попросил у отца поднажать, и Генти всё-таки дали 15 лет без права досрочного освобождения. Отец, пусть и не особенно любил беседы, почти никогда не отказывал в такого рода поддержке.
– Напомни-ка, – сказал Алекс, – зачем мы туда идем? – Он исходил уже десятки кастингов и по большому счету не особенно верил в успех еще одного.
– Я договорился с Камиллой о просмотре. – Было уже 5 мая, но ранее в расписании Камиллы просто не находилось свободных часов. – Я же говорил, что она давняя знакомая моего отца? Она не отказала.
– Только я все равно не попрошу у брата часы обратно, – предупредил Алекс, – они теперь принадлежат ему.
– Само собой, – кивнул Фил. После "дуэли" с Генти его голос стал на четверть тона глуше и еще осталась красная бороздка, так что первое время приходилось сниматься в рубашке с воротничками, но потом она рассосалась.
Здание телецентра «БиБиСи» располагалось прямо напротив станции метро Вуд-Лейн в Уайт-Сити, но они вышли пораньше, на Шепердс-Буш, чтобы по дороге немного порепетировать речь Алекса. Когда-то в начале века в Уайт-Сити проводили разнообразные выставки и занимались спортом на большом стадионе. Выставочные павильоны для красоты облицевали белым мрамором, потому район и получил такое название. В тридцатые здесь построили квартал многоквартирных домов для тех, кто не могли позволить себе купить личный дом с садиком. Телецентр же БиБиСи был построен в 1960 году на месте бывшего стадиона. В 2001 году здание пострадало от взрыва, устроенного ИРА: бомба взорвалась прямо у станции Вуд-Лейн. Потом телецентр реставрировали, продавали, и наконец в 2017 БиБиСи снова сюда въехала, хоть и не в полном составе, а только «Студиоуоркс». Алексу же во всём районе больше всего нравился Хаммерсмит-парк – жаль, не хватало времени хоть изредка туда выбираться.
Алекс остановился поправить развязавшийся шнурок на своих классических ботинках (он следил за обувью и потому носил ее годами). Рядом была маленькая уличная кофейня «на вынос» со скромной вывеской «Вам здесь рады».
Алекс вдруг вытащил из кармана маркер, подошел к вывеске и приписал «не». Получилось «Вам здесь не рады». И как ни в чем не бывало пошел дальше.
– Зачем ты испортил рекламу? – удивился Фил, оглядываясь на подправленную вывеску.
– Почему испортил? Я ее, наоборот, усилил, – заявил Алекс. – Добавил акцент.
– Акцент?
– Эта вывеска была шаблонной, – пояснил Алекс, – таких тысячи. А частица «не» вынудит прохожего задержать взгляд. Она зацепит, как на крючок, и человек как минимум остановится. Как максимум подумает. «Что они себе позволяют, я могу заходить куда угодно!» И зайдет.
– Не зайдет.
– Поспорим? Скоро в кофейне станет оживленнее. Если хозяин не испортит мою рекламу.
– Антирекламу.
– Антиреклама – тоже реклама, и может, даже успешнее.
Они уже почти дошли до студии.
– Ладно, не отвлекайся, – сказал Фил. – На просмотре будут мистер Льюис, кастинг-директор Амалия и режиссер Камилла. Нужно, чтобы Камилла одобрила. Так что тебе надо выложиться на сто процентов.
– А не много? Там же закрытое помещение.
– Ну и что? Главное сейчас произвести впечатление, так что уж постарайся по максимуму.
Фил как будто хотел убедиться, что он может петь по-прежнему. Алекс действительно поначалу говорил хрипло и дольше всего ему лечили начавшийся фиброз гортани, но в итоге голосовые связки восстановились, и одновременно след от маски на переносице окончательно сошел. После травмы Алекс стал хуже переносить похмелье и полеты, а еще дольше спал и меньше работал, просто стал быстрее выдыхаться. Но, с другой стороны, и долго у него больше не было. А в целом мозговые клетки справлялись, тянули двойную нагрузку, и он вернулся почти в прежнюю форму – благодаря врачам, остеопатам, лучшим лондонским массажистам (сами они при этом не были ни лондонцами, ни англичанами), инструкторам и прочей команде, и то Фил все норовил вручить ему поездку на какой-то модный оздоровительный курорт. В клинике ему поставили порт – вшили подкожно а подключичную вену, с круглым резервуаром на конце, так что вены были по крайней мере целы.
– Ладно, сто так сто, – с сомнением сказал Алекс.
Дверь в кабинет Камиллы не захлопнули, а лишь прикрыли, и Фил осторожно заглянул внутрь. Чем-то это наминало экзамен.
– Что именно исполнить, – сдержанно спросил Алекс, – песню, танец, отрывок?
– Давайте песню, – неожиданно сказал мистер Льюис, исполнительный продюсер.
Алекс без всякой фонограммы запел арию из «Призрака оперы», и хотя Фил примерно представлял, чего ожидать, эта песня превзошла и его ожидания.
Исполнительный продюсер сериала мистер Льюис всегда казался воплощением олимпийского спокойствия, даже если вокруг творился бедлам. И когда от звуковой волны на особенно высокой ноте рядом с ним треснул стакан – все-таки это было закрытое помещение, – он и бровью не повел. Амалия тихо ахнула. Стакан еще постоял, словно размышляя над своей судьбой, а потом тихо расползся на осколки.
– Почему бы и не сделать пробу? – невозмутимо произнес мистер Льюис. – В конце концов, мы ничего не теряем.
– В крайнем случае просто запишем с вами новый саундрек к заставке, – покосившись на осколки, сказала Амалия.
Алекс тоже невозмутимо кивнул. Пока в заставке звучала только музыка, без всяких слов.
А Камилла предупредила:
– Только для всех вы останетесь Воронцовски.
Сейчас он был не в обычной униформе, а в белой рубашке и темных брюках, и смотрелся как-то по-другому, более выигрышно. Камилла чуть наклонила голову, словно разглядывая его с нового ракурса. Чутье подсказало ей, что это станет удачным попаданием в образ, и она была склонна ему доверять. Дело было даже не в Алексовом голосе, она распознала в нем ту черту, которая выделяет хороших актеров на фоне обычных: он действительно умел удивлять. Такую способность не сыграть – она дается от природы.
