Я решила опередить отца, и сказала:

– Что у нее было в руках, когда взломали дверь?

– Меня тогда не было. Соседи вызывали все службы.

– Ну тебе же они рассказывали, что увидели?

– Я не хочу про это говорить.

– А придется, потому что это касается нас. Она доползла до двери и скончалась, но что у нее было в руках?

– А ты выяснила у следователя?

– Нигде не выясняла. А там еще был следователь? Вот видишь, сколько новостей сегодня. Да, папа?

– Зачем нам это обсуждать? Лучше скажи…

– Стоп-стоп. Я вижу, ты не понимаешь. Она умерла и не простила нас. Тебя, меня, маму.

– Я ходил в церковь, ставил свечи, заказывал Сорокоуст, ходил на кладбище просил прощение, я вернул могильный камень на место, принес цветы. Что еще надо?

– Ходил в церковь…, – не знаю откуда у меня это вырвалось, но сейчас я пародировала отца.

…Мы молчали и смотрели на темень за окном. Странные видения и звуки в квартире, странные встречи на улице, жуткие сны, этот дурацкий театральный номерок с цифрой «27». Скорее он был у нее в зажатой руке, когда ее нашли, потом номерок отдали отцу, и он знал, что с ним делать, он должен был опустить вещицу в ее могилу, но поехал зимой, и решил подложить под камень. Камень слетел с могильного холма, отец не смог его установить обратно, и решил номерок оставить при себе до лета, когда все растает и тогда его определить по месту назначения. Уходя с кладбища, он обронил его, а я нашла. И вот я пришла к тому, что из-за его вранья, я тоже не делюсь с ним своими догадками.

Мы понимали, что приблизились к зловещей тайне, но у каждого была своя тайна. Чья-то тайна кого-то спасет, а чья-то угробит кого-то. Равновесие среди живых – равновесие среди мертвых.

Отец так и не признался, что бегал на кладбище по поручению покойной сестры, но в итоге не все выполнил. Мотивы его мне не были до конца понятны. Почему он вел себя как преступник? От страха? От отчаяния? Может грехи отмаливал перед ее могилой или в церкви.

Но все становилось на свои места. Пазл постепенно складывался. Да простила ли она?

Мне стало противно за свое «счастливое» детство. Папаша разъезжал с нами по курортам, а его сестра бедствовала и загибалась от болезней, – за хлебом не могла сходить, алкаши еду приносили. А он звонил ей, и боялся, что попросит помочь. Но тетка была гордой, не просила, а он все равно боялся. Теперь грехи отмаливает.

Я увидела отца совсем с другой стороны. Сложные отношения с сестрой, но любил ли он маму? Не было ли все это позерством?

Поздние возвращения с работы, ночевки неизвестно где, теперь от какого-то подонка получил по морде. Мама, конечно, обо всем догадывалась, но не подавала виду.

Мы все врем друг другу. Выходит, у нас тут «полный расколбас».

Со всей очевидностью мне открывалась новая реальность, все что происходило с нами и с квартирой в эти месяцы – это была ее задумка, она завещанием своим отомстила нам. Вот поэтому мы мечемся. Мама с отцом уже «в контрах». Поэтому по окончании разговора с ним я не выдержала, сорвалась, накричала на него и обозвала словами, которые никогда не произносила. Не был ли этот поворот тоже придуман Зоей, кто знает?

На даче мне явился призрак сумасшедшей бабки. Сколько знаков уже было послано. Они говорили о том, что к нам пришла беда. Открывать ворота?

Тетка следила за нами с того света, ей нужна была наша жертва. Понимал ли отец, что это только предупреждение? Обращаться к кому-то бесполезно, можно сделать еще хуже. Священники скажут молиться и ставить свечки, экстрасенсы и гадалки – определят порчу и круглую сумму на избавление. Да, мы попали в беду.

– Куда вы попали? Я не очень понял, – заговорил официант, стоящий надо мной, как фонарный столб.

Я сидела в кафе и разговаривала сама с собой. Схватила пуховик и пулей выскочила оттуда.

В то утро, 23 декабря я проснулась мокрая от пота, быстро пришла в себя, проговорив слово «сон» раз пять, не меньше, я отбрасывала его от себя, как липкую грязь и с каждым отодранным куском мне становилось легче.

Смотрела на стены, их очертания проявлялись благодаря свету из полуприкрытых шторами окон. На них играли тревожные тени деревьев.

Во сне я увидела, как по стенам зигзагом пошли линии трещин, как в потолка стала шлепаться штукатурка, как трескались стекла на окнах и на двери моей комнаты. Грохот падающих стен обрел зловещую мелодию, он стал концертом грозовой погоды за окном. Среди обломков, в облаках пыли я ощущала какой-то знакомый запах из моего прошлого, – здесь нельзя было ошибиться, это был запах терновника.

Стены рушились, стремительно, как могут падать на стол заколдованные карты в руках гадалки. Стены рушились на горящие свечи, и свечи затухали.

Я не могла подняться, лежала как парализованная, как узница в собственном кошмаре. Ждала, когда на меня обвалится потолок. И потом появилась она, тетка, и я проснулась.

Стряхнула остатки сна и воспоминаний о нем, гладила стены, глотала воду, и таблетки. Потом сменила мокрую простыню? А одеяло пришлось перевернуть, чтобы накрыться той стороной, что была более сухой. И уснула, но это был уже другой сон, сон, который меня пощадил. Но зловещее предсказание того сна мне еще предстояло узнать.

Тетка, тетка. По имени называть ее боязно, – не притянуть бы чего.

Фуф! Все, решила: буду звать ее по имени. Папаша все же выздоравливает после последних откровений.

…Я снова оказалась в «нехорошей квартире» (пальму первенства эта квартирка у Булгакова явно перехватила). Долго смотрела в окно, на мальчишку, катавшего снежный ком, пока его папа нервно курил в сторонке, переминался с ноги на ногу, и разговаривал по телефону.

Ее звали Зоя Хворостова, жаль, я не знала ее при жизни, много тайн она унесла с собой в могилу, и никогда никому их не раскрыть. Себя она называла «Черепахой», наверное, от того, что ползала от немощи по квартире. Но у черепахи были цепкие лапки, как у морской выдры. Она сделала все так, чтобы о ней долго вспоминали.

Я вдруг оглянулась на себя. Изменилась, это факт, похудела, вид замученный какой-то. Когда я была в маникюрном салоне? Не помню. У парикмахера? Не помню. Ну, не совсем опустилась, в душ хожу, на лице безупречный макияж, да, вот еще, некоторые свои секретики не растеряла. Разговаривать по телефону на унитазе, нюхать свои женские выделения и свое белье в конце дня. Маленькие человеческие радости, типа, балдеть от своего запаха там! Тут я любой собаке дам фору:)))

Но все неспроста, что-то должно было случиться, – здесь интуиция подсказывала, и я ничего с этим не могла поделать.

Не раз перебирала подробности последних событий, они указывали: покойнице нет покоя на том свете.

Теперь я презираю себя за свою нерешительность. Мать и отца я должна срочно предупредить об осторожности. Я не знаю, где грянет гром.

Если с мотивами Зои, и с театральным номерком я разобралась, то случайна ли цифра «27»? Оставалось связать все вместе, в одну цепочку.

Ночные шумы, которые слышали квартиросъемщики. Мой ночной посетитель. Бугорок земли в кладовке. Темное существо в углу комнаты. Надпись в книге. Призрак вещуньи на даче. Женщин, похожих на нее, видела я и видел отец. Те безобразно худые ноги, что висели в проходе. Номерок… – а может, это указание на дату? Скоро 27 декабря… Боже мой! Какая же я дура. 27 декабря погиб ее ребенок. Как я раньше не «доперла»?

Вот зачем эта безделушка должна быть на ее могиле. Теперь можно что-то связать? Да, наверняка. Она просто хотела умереть. После потери ребенка она утратила смысл жизни. Но боялась, боялась после потери его здесь, потерять и там.

24 декабря я купила ее любимые хризантемы и вместе с иконкой Божьей матери с младенцем, свечками и найденным номерком отнесла все на кладбище. Родителям я ничего не сообщила. Обратно заехала на Таганку, забежала в подъезд. В тот момент, когда я сделала первый шаг на лестницу, – почувствовала необычный, неприятный запах. Он усиливался по мере того, как я приближалась к дверям квартиры.