Это чувство бывает, когда оказываешься в тех местах, где не был много лет и где обязательно наличие дерева, скамейки, стола и тому подобного, и разум запускает лавинообразную цепь воспоминаний, высушенное древо обрастает цветами, на столе появляются предметы, на скамейках сидят люди, которые ушли из жизни, а у тебя за образами проявляются слова, за словами запахи и звуки и в какой-то момент ловишь себя на мысли может это они реальны, а невидима ты, этакий призрак из будущего. Похожий сюжет был в рассказе Рея Брэдбери “Запах сарсапарели”, только там выходом в мир воспоминаний был старый чердак.

После просмотра чувствуешь теплую энергетику картин. Творчество художника играет с твоей памятью, как дождик и засуха в природе. Вот прошел дождик, все мокрое, и свежо и сверкают капли, а потом все разом высохло, но остались призраки дождя.

Как же ему было грустно, он вспоминал и вспоминал разных людей и встречался с их призраками. Столько нарисовать за свою жизнь, а художник прожил долгую жизнь.

И я нисколько не сомневаюсь в том, что он точно видел призраки. Я тоже один раз в походе, еще в школе, видела одного на фоне берез, но линии были не четкими, как густой туман. Шел в пальто, размахивая руками. Когда он вышел на дорогу, стал невидим. Духи везде, мы просто их не видим. Загадка для живых.

С этими мыслями я достаю старые семейные альбомы, собранные до появления Интернета, и нахожу тот силуэт женщины, что мне показался на фотографии Леры. Это тетка.

Как же надо любить свой дом, чтобы даже после смерти не оставлять его, а посещать, да ненавязчиво…

Дом – хранилище памяти, бережет всякую всячину.

"У домов, как у людей, есть своя душа и свое лицо, на котором отражается их внутренняя сущность" – размышлял Александр Дюма. Я, пожалуй, с ним соглашусь.

А что видят фотографы, которые идут в «заброшки» и берутся за воссоздание таинственной атмосферы, присущей подобным местам.

Я решила написать об этом эссе в рамках задания от преподавателя по копирайтингу. Я посмотрела все фотографии, что выложены в открытом доступе у таких фотографов как Юнг, Тьерри, Робрек, Сансиверо и Говиа. Каждый из них по-своему показывает, как прошлое живет в настоящем.

У Саймона Юнга – торжество увядания. Саймон Юнг находит заброшенные места и раскрывает прошлое во всей его полноте. Он снимает заброшенную Готическую церковь и Зал электростанции; загородные дома, кладбища и рельсы, вместе с травой уходящие в тоннель.

Его концепцию фотографий можно назвать "Время не щадит, но сохраняет достоинство". Поэтому масштаб. Поэтому все так стройно и грациозно, что получается торжественно. Перед нами и вот тем молодым человеком, что стоит перед тоннелем как перед бездной – торжество увядания.

Роман Тьерри показывает, как живет какой-либо атрибут прошлой жизни сегодня. Тьерри находит какой-нибудь брошенный музыкальный инструмент, скажем, рояль… И инструмент вдруг восстает из праха, он у Тьерри начинает играть, в заброшенных комнатах заброшенных домов. Как он отыскивает их, как добрался да замка 18 века Château de Le Quesnel, как узнал, что есть рояли в домах Чернобыльской зоны отчуждения?

«Это то малое, что я могу и хочу сделать, чтобы воспоминания об этих забытых пианино обрели жизнь, прежде чем время заставит их полностью исчезнуть». (Р. Тьерри)

Роман Робрек заглядывает за кулисы помещений, скрытых от чужих глаз.

«Так навеки и осталась церковь с завязнувшими в дверях и окнах чудовищами, обросла лесом, корнями, бурьяном, диким терновником; и никто не найдет теперь к ней дороги», – помните Гоголь писал в повести "Вий"?

Не прав был классик, есть фотограф Роман Робрек, он, как шпион, пробирается через все мыслимые и немыслимые преграды в заброшенные, но заколоченные замки, поместья, особняки, часовни, церкви и синагоги.

Он фотограф-игрок, но играет каждый раз по новым правилам. Так в замках он исследует спальни, где хозяева будто исчезли из дома совсем недавно. В церквях – он изучает, что творится «за» алтарем перед которым молятся "призраки".

Твой шаг, Роман, поднимает ввысь клубы пыли, но твой взгляд как рентгеновский луч, проникает в заброшенный и людьми и Богом уголок.

Когда видишь портьеры домов, кровати под покрывалами, а в костелах – предметы культа – думаешь, что владельцы собирались вернуться, но не сделали этого по какой-то причине. Перед зрителем разворачивается беззвучная драма чьей-то семьи, на несколько минут покинувшей свои обители забвения и вернувшейся в чертоги земной жизни.

Брайан Сансиверо входит в дома, где хозяева не успели забрать свои туфельки, платья и шляпки… Именно такую картину я увидела в первое посещение квартиры у тетки.

Американский фотограф Сансиверо не отстает от своего голландского коллеги Робрека. Но Брайан еще больше утрирует атмосферность. Если у Робрека хозяева уехали как будто на прошлой неделе, то у Сансиверо после них еще не остыли постели.

Даже ружье не успели поставить в ружейную комнату или хотя бы в чехол…

Теперь заметим, Сансиверо и другие фотографы указывают места съемок, а вот Говиа мастерски это скрывает. На съемках заброшенных домов он применяет принцип Сенеки "Пусть вошедший в наш дом дивится нам, а не нашей посуде". Фотограф Андрэ Говиа будто ищет малейшие признаки наличия в доме хозяев, ловит их дух, подслушивает их разговоры, раскрывает трагизм их существования, – и общается с призраками.

На его фотографиях настораживающие сцены в давно покинутых особняках, больницах, приютах, заводах, гостиницах, тюрьмах, санаториях, отелях, парках, усадьбах, часовнях и прочих старых зданиях Европы. Причем всегда подмечен нюанс, который будет играть первую скрипку в оркестре.

Пока закончили с ремонтом, отец попал в больницу, на «скорой», неожиданно, в конце сентября. Мы были в шоке; мама пару раз брала больничный, я не раз чувствовала недомогание и пропускала университет. Ремонт занял чуть больше месяца, но мне показалось, что каждодневные перезвоны со строителями и перечисление денег на каждый шуруп, – это никогда не закончится.

Наконец последний шуруп закрутили, чего-то докрасили, одну комнату заперли, и сдали жилье квартирантам.

Не прошла и неделя – 19 октября квартиранты звонят и просят вернуть деньги.

«Что за бред?» – сказал папа из больницы.

«Ну, можно пойти навстречу», – сказала мама.

«Не отдаем!» – сказала я.

Им верни деньги, а у меня в голове уже четырнадцатый айфон, в цене которого забита выручка за сдачу квартиры.

Отец досрочно, под подписку, выписался – сразу в разведку. «Жалуются на нехороший запах и на шум под полом и за стенами, – заявляет вернувшийся разведчик.

Нормально, да? Квартира на втором этаже, а у них шум под полом. Аномальное явление, Амитивилль, одним словом. Нормально, да?

– Строители за месяц ничего не заметили, – вспомнила я строителей, и мое сердце растаяло в благодарность к ним за ремонт моей ноги. – А к соседям зашел?

– Не заходил, а так, позвонил Вове, соседу по площадке, на всякий случай. Он ничего не слышал отродясь.

– Если мыши, они лазят повсюду, он должен был слышать, – со знанием дела заявила мама.

Ну и напрашивался еще один вопрос: о соседях под «шумящей квартирой».

Но там вроде бы никто не живет.

…Квартиранты с жалобами на запахи-звуки позвонят еще раз, и еще… Теперь там ночами – гамма звуков. Каждую ночь люди проходят квест. Для их невинных ушей скрежет, хрип, треск, звон, хруст, шуршание, шорох и даже плач. Прямо оркестр сумасшедших музыкантов. Бедный ребенок наших квартирантов, не представляю, как он был напуган. Как они говорили, орал «во всю Ивановскую». Еще бы.

Отец попросил их сделать аудиозапись и выслать ему. Прямо фильм «Паранормальное явление», – кажется, там семейная пара записывала по ночам видео с привидениями. Квартирантов такой расклад кардинально не устроил, видимо они тоже смотрели фильм.