– Федя, это ребячество. Если бы немцы стояли под Москвой, как два года назад, конечно, надо было идти воевать, и многие пошли добровольно. Но впереди мирные годы, стране нужны живые учёные, специалисты, артисты.

– Я понимаю, – Федя не стал спорить, и разговор соскользнул на общие темы о родных, доме, быте, учёбе, погоде и прочем.

Говорили о трудностях жизни летом в Москве, о необходимости для Лиды и бабушки выезжать за город, о возможности нанять дачу там же, в Быково-Ильинском. Федя вспомнил про Зою Константиновну, которая сдаёт на лето жильцам небольшой дачный дом, и обещал узнать у бабушек, можно ли будет договориться с ней на следующее лето, а по итогам позвонить Лике.

Бабушка после рассказала Лиде про Василия Дмитриевича, за которого она приняла сначала Федю. Как-то генерал-губернатор Москвы, великий князь Сергей Александрович заехал в торговые ряды и был недоволен их видом и захламленностью. Послали чиновника, чтобы он навёл порядок. Этим чиновником и был титулярный советник Родичев, только что приступивший к службе. Все тут же начали что-то убирать, вытаскивать, красить и мыть, а первый муж Евдокии Карповны, купец Афанасий Кошелев, гласный городской думы, заартачился, мол, это дело городской управы, а не генерал-губернаторской канцелярии. Совсем к тому времени допился, уже начал разум терять. Пришлось бабушке самой тогда вмешаться, долго уговаривала она чиновника не закрывать их лавку:

– Въедливый он был, да ещё и насмешник. Ты, душа моя, с его внуком поосторожнее будь, держись от него подальше, не ровен час, что случится, – добавила бабушка в конце.

– Не волнуйся, дорогая, всё будет хорошо, – весело откликнулась Лида.

Федя заканчивал школу, после экзаменов он решил, не говоря заранее никому, пойти добровольцем: уже давно разрешили брать семнадцатилетних.

Отец появлялся в доме редко, наездами, ему предстояло на Украине и в Белоруссии восстанавливать электростанции, линии электропередач, прочее разрушенное хозяйство. В последний приезд в мае Николай Васильевич спросил у Феди, что он думает делать после школы.

– Ты работал почти год в госпитале, значит ли, что ты выбрал будущей профессией медицину? – в папином тоне были какое-то барское высокомерие и неизвестно чем продиктованная снисходительная интонация, что заставило Федю внутренне ощетиниться.

– Нет, медицина меня занимает мало, мне просто удалось этим летом избежать трудовой повинности, и вместо того, чтобы пилить дрова и спать в грязи, я дежурил в чистом приёмном покое, – сказал Федя, удивляясь самому себе, зачем он так дерзко и насмешливо отвечает.

Отец слегка прищурился, поджал губы:

– Тогда иди по моим стопам, поступай в МВТУ, в Бауманку. Вой на закачивается, надо будет всё восстанавливать, нужны инженеры, много инженеров. Ты должен в своём возрасте уже лучше разбираться в себе самом.

– Меня этот вариант тоже не слишком устраивает, но хорошо, я подумаю. Может быть, да, а может, и нет, возьму и пойду учиться на историка или географа, а может, пойду в актёры или на постановочный факультет в Школу-студию МХАТ, бабушка Аня тут уже посодействует, я надеюсь, – нарочито дерзко отвечал Федя, которому всё больше не нравился менторский тон отца.

Тут отец ещё сильнее прищурил глаза, пристально посмотрел на Федю, помрачнел, но ничего не сказал, просто ушёл в кабинет. Уезжая, обещал серьёзно с сыном поговорить. Соня хотела что-то сказать, но промолчала. Федя решил действовать самостоятельно и уйти в армию, пока не будет отца.

Экзамены Федя сдал, получил аттестат с отличием и в тот же день явился на призывной пункт, где заранее обо всём договорился. Ему было семнадцать лет, до совершеннолетия всего пять месяцев, тянуть было нечего. Решение по его заявлению о добровольном вступлении в ряды РККА было принято в течение суток, и в ближайшие дни он должен был получить повестку. Домашние пока ничего этого не знали. Федю поздравляли с окончанием школы, и все его родные волновалась о высшем образовании, обсуждали, куда Феде лучше всего подать документы, где можно наверняка, при всех поворотах событий, получить отсрочку, а там и войне конец. Федя от этих обсуждений уклонялся как мог, зная о том, что ему вскоре предстоит серьёзно объясняться с родными и близкими.

Повестка пришла Феде 6 июня, как раз в день начала высадки союзников в Нормандии. Получила её Анна Владимировна и сразу схватилась за сердце. Софья Адамовна побледнела, Татьяна Ивановна застыла на месте.

– Это какая-то ошибка, Феде только семнадцать лет, надо срочно звонить, искать Николая. Федя, Федя, подойди сюда! – восклицала Анна Владимировна. – Вася, Вася, иди скорее к нам, тут бог весь что творится.

– Нет, бабушка, это не ошибка. Добровольцев берут в армию с семнадцати лет. Я записался уже в апреле, чтобы пойти в армию сразу после окончания школы. Уже принято решение призвать меня во вторник 20-го сразу после выпускного. Потом месяц в учебной части, а в августе отправят в Муромское военное училище на ускоренные шестимесячные курсы офицеров связи. Выпуск в феврале, и потом распределение, кого куда. Боюсь только, что война к тому времени закончится, – добавил Федя, успокаивая родных.

Краски начали возвращаться на мертвенно-бледные щёки Сони, облегченно вздохнула Татьяна Ивановна, сняла очки Анна Владимировна и начала их протирать платочком, который только что держала у лба:

– Ну, хорошо, хорошо, но я всё равно не понимаю, зачем тебе это понадобилось. Учёба на офицера, ну ладно, но почему ты хочешь на фронт? – Анна Владимировна была настойчива.

– И это спрашивает меня урождённая княжна Шацкая, внучка героя Плевны, правнучка генерала Отечественной войны? Тебе не кажется, что наши предки по мужской линии одобрили бы меня? И адмирал Энгельберг тоже. Это же речь идёт не о войне в Маньчжурии или в Швейцарии, а о защите Отечества. Минск, Брест, Петрозаводск, Рига, Львов у немцев, мы ещё не вошли ни в Польшу, ни в Восточную Пруссию. Лев Николаевич Толстой был противником войны, но геройски защищал Севастополь, – это было сказано для Сони, которая тут уже совсем развеселилась и успокоилась.

– Хорошо, что ты выбрал техническую специальность, Николай будет доволен, – суховато заметил Василий Дмитриевич. – Ну, это мы с тобой ещё отдельно обсудим.

Чувствовалось, что он обижен, почему Федя ему ничего заранее не сказал. Федя был к этому готов, он всё продумал наперёд.

Вечером состоялся их приватный разговор в кабинете:

– Я хорошо понимаю мотивы твоего решения, но удивляюсь, почему ты настолько не доверяешь мне, что заранее ничего не сообщил о нём, – Василий Дмитриевич держал во рту пустую трубку – признак его крайнего возбуждения.

– А ты не догадываешься? С одной стороны, как мужчина и дворянин, ты должен был одобрить моё решение, а как дедушка и хранитель семейного покоя, тебе положено меня от него удерживать. Тебя бы разорвало пополам прямо на моих глазах. А ты мне дорог живым. И потом, есть решения, которые мужчина принимает сам, не перекладывая на чужие плечи. Ну, хорошо, ты бы со мной согласился, но не сказал бы нашим дамам, а они бы на тебя смертельно обиделись. Кому это нужно? Никому. Вот я и решил, что все узнают, когда придёт повестка. Отцу тоже ничего не рассказал, незачем, – Федя говорил резко и твёрдо.

Василий Дмитриевич встал и приобнял Федю одной рукой:

– Пойдём на черный ход, я покурю, а ты со мной посидишь, ладно? Ты ещё не начал курить?

– Начал уже, конечно. Когда ещё работал на скорой помощи. Вечно есть хочется и устаёшь, а это помогает, – с некоторой робостью признался Федя.

– Тогда бери свои папиросы, пошли покурим вместе.

Мама и обе бабушки успокоились – занятия на курсах начнутся в июле, выпуск ожидается только в январе, может быть, ему и не придётся воевать. Звонил отец, он очень обрадовался решению Феди и особенно направлению его в войска связи, видел в этом начало пути военного инженера. Дедушка Василий Дмитриевич гордился внуком – тот вырос истинным Родичевым.