В августе Соня и бабушка Аня увезли Федю в Ялту, в дом отдыха «Актёр», Адам Иванович же решил подлечиться в санатории в Узком, а старшие Родичевы, как всегда, никуда с дачи уезжать и не собирались. Николая Васильевича с работы не отпустили, обещали дать отпуск зимой, но оплатили две путёвки для семьи. В этот раз отдых без отца в Ялте Феде не понравился: жарко, толпы народа, санаторный пляж усеян голыми телами, мухи, брошенные бутылки, запахи из кустов, чад горелого бараньего жира из шашлычниц, арбузные корки – такой вид советского отдыха был неприятен. В санатории актёры пили коньяк, играли в карты, флиртовали, сплетничали, изредка ездили на экскурсии, в дороге тоже выпивали.

Но зато были домик Чехова, встреча с Ольгой Леонардовной, вдовой писателя, которая знала Анну Владимировну по работе в театре, знакомство с сестрой писателя Марией Павловной и важными чеховедами. Ну, пожалуй, и всё. В остальное время Феде было там смертельно скучно, но он вспомнил дедушку Адама, который хотел, чтобы в семье не забывали чешский язык. Федя собирался выучить чешский самостоятельно, начал читать и переводить книгу «Похождения бравого солдата Швейка», захваченную в поездку из домашней библиотеки, чтобы потом в сентябре удивить деда.

Промчалось лето, надо было снова идти в школу, уже в седьмой класс, к своим дорогим друзьям. Но Федю ждало разочарование: Алла, которой он посылал открытки из Крыма, больше не любила его, она гуляла с курсантом-учлетом, юношей девятнадцати лет. Федя решил было начать страдать, но ничего не вышло, он сам удивлялся, насколько ему это оказалось безразлично.

Первого сентября Адама Ивановича должны был уже выписать после лечения в санатории, он уже рвался на работу и нервничал. Ведь за год до того празднование семидесятилетнего юбилея Адама Ивановича, назначенное на 24 сентября, было скомкано и смято: в сентябре 1939 года советские войска были введены в Польшу. Не было ни членов Правительства, ни иностранных гостей, все прошло буднично и скромно, а главное, ему так и не было присвоено академическое звание «Народный артист СССР». Это было обидно, но он надеялся, что вскоре его труд оценят, а для этого он должен работать, работать и ещё раз работать. Не мог он знать, что при обсуждении вопроса о присвоении ему этого звания Ворошилову показалась смешной его фамилия, и Сталин, пожав плечами, написал: «Дать о. Ленина и 25 тыс. р».

И вот за день до выписки Адама Ивановича обнаружили тихо сидящим на лавочке под большим кленом, как будто уснувшего. Острая сердечная недостаточность, инсульт и инфаркт одновременно, он не страдал, умер почти сразу. Страдали домашние – плакали Аня, Соня, Таня, Божена и Вера, утешали их Василий Дмитриевич, Федя и примчавшийся на похороны Николай. Самого же Федю, расстроенного потерей любимого деда, тоже утешали его друзья, Андрей и Лида. А вот Алла один или два раза подошла к нему, что-то сказала и умчалась крутить роман с будущим лётчиком. И Федя отдалился от Аллы.

Но природа не терпит пустоты, и на его горизонте появилась красотка Фира Гирш, с которой он познакомился у Иорданских. Они с отцом приехали из Брест-Литовска, там её мать, театральный художник, помогала актерам труппы, созданной учениками Михаила Тарханова из МХАТа. Родители привезли её в Москву, где её мама собиралась набраться опыта в Камерном театре, работать по театральным костюмам, и потому разыскала Лику. Кроме того, отец приехал учиться в высшей школе пропагандистов при ЦК ВКП(б).

Фира была девушкой интеллигентной, увлекалась стихами Ахматовой, Блока и Пастернака, любила цыганские романсы и джаз, с ней Феде было интересно. Она научила Федю танцевать, вместе они тайно курили папиросы в садике во дворе нового большого актёрского дома.

Отец Фиры в Бресте входил в подпольную ячейку компартии Западной Белоруссии, его арестовали и с 1936 года содержали в тюрьме в Брестской крепости, Фира с мамой три года носили ему передачи. Потом началась война, в город вошли немцы, а ещё до их прихода тюремщики открыли камеры и выпустили всех заключённых, даже украинских террористов. Немцы пробыли в городе примерно неделю, где-то ещё шла перестрелка с поляками. Фира с родителями прятались у знакомых, потом пришли советские войска, а немцы торжественным маршем покинули город. При поляках им было жить плохо, хорошее образование еврейке, да ещё дочери коммуниста, было получить трудно. Теперь Фира собиралась учиться в Москве, но пока только в седьмом классе, хотя ей было уже пятнадцать.

Зима прошла, пролетела, промчалась, вот уже май 1941 года настал. Фира уехала в Белоруссию, в Брест к бабушке, обещала Феде вернуться в июле, они целовались при всех на вокзале, потом она махала ему платком из окна вагона. Не знали и не могли знать они, что Фира уже никогда оттуда не вернется.

Весь жаркий субботний день 21 июня Федя провёл на Ильинском пруду и прилично обгорел. Была самая короткая ночь в году, Федя читал чешский фантастический роман Карела Чапека «Вой на с саламандрами», заснул с рассветом под щебетание птиц. Воскресный день тоже обещал быть жарким.

Рано утром приехали на машине Анна Владимировна и Соня, семья была в сборе. Где-то часов в одиннадцать подъехал к их участку на велосипеде Серёжа с Гражданского переулка и крикнул через забор: «Тётя Таня, говорят, война с немцами началась. Слушайте радио в двенадцать часов». Федя вскочил, побежал к деду, потом начал настраивать радиоприёмник «Пионер».

Окончилась речь Молотова: «Враг будет разбит. Победа будет за нами».

– Враг будет разбит, разве могут немцы устоять перед нами. Сначала мы их остановим на границе. Потом – несколько дней, и мы их погоним, – Федя был уверен в несокрушимой силе Красной армии под впечатлением советского кино и детских книг.

– Конечно, но все равно, война – это ужасно, – Соня плакала.

Анна Владимировна рассказывала о подвигах Шацких на реке Угре, под Лейпцигом и Плевной, при этом казалась испуганной больше всех:

– Как же теперь всё у нас будет, сколько же это продлится? Надеюсь, что недолго, мы их быстро погоним.

– Хорошо бы, но немцы – это совсем не так просто, это организация, порядок, танки, пушки и самолёты. Может быть, как в Империалистическую, им удастся занять Вильно или осадить Ригу, захватить Брест и даже прорваться к Минску. Но, конечно же, они будут разгромлены, и мы не остановимся, пока не дойдём до Берлина, а потом освободим и Париж, – Татьяна Ивановна была тверда и устремлена к победе, глаза её сверкали.

– Ты, дорогая, вспомни, как все ждали быструю победу в августе четырнадцатого. Думали уже к зиме быть в Берлине. И чем это тогда обернулось, ты тоже, думаю, помнишь, – Василий Дмитриевич был настроен мрачно и полагал, что война будет очень тяжёлой.

– Тогда всё было другое, войны никто не ожидал, какая она будет, не знали, ружей и пушек не хватало, а сейчас мы готовы к войне, так все говорят, – настаивала немного обескураженная скепсисом мужа Татьяна Ивановна.

– Но и кайзеровская армия была другой, и оружие было другое, немцы застряли на Марне и сколько ни пытались атаковать французов, у них не вышло. А в этот раз они за сорок дней начисто их разбили, подумай, за сорок дней, кто такое мог себе представить! Когда мы подписывали договор с Риббентропом, то думали, что обеспечим себе годы передышки, пока немцы, французы, англичане и итальянцы будут друг с другом на Западе разбираться. А вышло совсем по-другому. И после Франции мы тоже надеялись, что они провозятся с Англией несколько лет, а на два фронта воевать не станут. А они как Наполеон, оставили британцев на потом и двинулись на Россию.

– Ну, и чем это для Наполеона закончилось? – Анна Владимировна собралась и воспрянула духом. – Русскими в Париже, так, если я не ошибаюсь!

– А я ничего и не говорю, мы победим их всё равно, но какой ценой? При Наполеоне Москву сдали, и она сгорела. Крови много пролилось тогда.

– А вот мы посмотрим, я думаю, что завтра же наши войска их погонят, – заявил Федя и умчался обсуждать новость с товарищами.