–

Почти совсем забытое слово вы припомнили, сейчас его редко где услы

шиш

ь, – задумчиво произнес профессор. – А на самом деле оно весьма точно определяет порой не только шахматную, но и жизненную позицию. Не согласны?

–

Ну отчего же? – Роман принялся снова расставлять на доске фигуры. – Только в шахматах можно все начать сначала, сыграть другую партию, даже не одну, а в жизни цугванг может обернуться куда более трагично, чем в игре.

В эндшпиле очередной партии, игра шла с переменным успехом, Добриков заметил:

–

Вы весьма своеобразно играете, коллега. Я ловлю себя на мысли, что уже после первых двух-трех ходов вы прекрасно видите всю партию и только сдерживаете себя, чтобы не объявить заранее результат.

–

Полагаю, что вы несколько взволнованы событиями сегодняшнего дня и оттого не можете целиком сосредоточиться на игре, так что предсказать развитие партии совсем не сложно, – довольно прямо ответил Роман.

–

Вы правы, я действительно сегодня не в своей тарелке. Но взволнован я отнюдь не самим открытием храма, хотя это само по себе волнующее событие.

Владимир Иванович рассказал новому знакомому, что идея построить церковь в городе, где когда-то родился, возникла у него давно. Долго копил деньги, откладывая гонорары, полученные в издательствах за учебники, научные труды, многочисленные международные семинары и консультации. А потом начались бюрократические мытарства. Собственно, никто не возражал против строительства церкви, но и помогать, как рассчитывал ученый, тоже не собирались. Десять лет без малого ушло у Добрикова, чтобы осуществить свою заветную мечту. Человек науки, он и не предполагал, что ему придется обивать пороги десятков чиновничьих кабинетов, «выколачивать» и «выгрызать» стройматериалы, «согласовывать» и «увязывать» сотни каких-то, по его мнению, абсолютно ненужных документов и даже давать взятки.

–

Я оказался совершенно неприспособленным, далеким от жизненных реалий человеком, – признавался Владимир Иванович. – Мне казалось, что к святому делу и отношение должно быть, ну скажем так, соответствующее. Но куда там! Особенно вредил этот так называемый мэр, – презрительно хмыкнул профессор. – Вы его, наверное, утром видели. Пренеприятнейший, знаете ли, человек. Землю после многих мытарств я в конце концов оформил (пришлось обратиться к своим бывшим выученикам), так что не оформить он не мог – было «высочайшее повеление сверху». Но вскоре после этого завел со мной в высшей степени странный разговор. Стал меня убеждать, что если на этом месте будет построена церковь, то могут обидеться проживающие в городе мусульмане, и было бы, мол, правильнее мне строить в Клинске мечеть. Я ему эдак полусерьезно возражаю: а как же быть с иудеями, католиками, протестантами, буддистами?.. К тому же у нас в городе мечеть есть, совсем новая, недавно построенная. Он мне вкрадчиво так объясняет, что были у него на приеме представители мусульманской общественности, выказывали недовольство, надо, дескать, учитывать столь тонкий политический момент. Тут я, признаюсь, не выдержал и заявил ему в достаточно резких выражениях, что, несмотря на мое глубокое уважение ко всем конфессиям, я – человек православный, желаю на свои собственные средства строить православный храм. Он тогда лишь головой покачал и подчеркнуто сухо со мной распрощался. Но мешал и вредил мне, как только мог. Хорошо еще, что возможностей у него зловредных хотя и немало, но я ему не по зубам оказался, не дали меня в обиду.

–

Ну и славно, что все ваши мытарства уже позади. А вот теперь тысячи людей, начиная с сегодняшнего дня, будут приходить в этот храм. Каждый из них, выходя из него, будет креститься. Но вряд ли каждый будет всякий раз вспоминать, что построен храм на личные средства и благодаря стараниям московского профессора Добрикова…

–

Да я же не об этом говорил, – попытался возразить Владимир Иванович.

–

Конечно, не об этом, – уверил его Роман. – И именно поэтому вы сегодня можете в полной мере гордиться тем, что сделали это не ради себя, не ради собственной славы или тщеславия, а для людей, для родного города. Возможно, мои слова вам покажутся высокопарными, но, боясь показаться дидактичными, мы порой избегаем озвучивать то, что говорить необходимо. Я бы выпил за это еще пиалу чая, – попытался он свести к шутке свою тираду.

* * *

Вечерело, но профессор никуда, похоже, не торопился, пояснил, что заночевать решил в Клинске, в доме у своего двоюродного брата. Рашид предложил поужинать, но оба решительно запротестовали – сыты, мол, утренним пловом. Не слушая возражений, хозяин кафе все ж принес брынзу с зеленью, долму – маленькие голубцы из виноградных листьев, политые собственноручно изготовленным мацони.

Видимо, по ассоциации с утренним событием, разговор как-то сам собой зашел о религии – вернее, об истории религий, схожести и разногласиях христианства, иудаизма, мусульманства. Профессор был просто поражен глубиной знаний своего собеседника, о котором по сути ничего не знал.

– Вы меня покорнейше простите, Роман Ильич, но я в суматохе нашего сегодняшнего знакомства даже не поинтересовался, кто вы по специальности, какая у вас ученая степень. Вы, видимо, теолог? Во всяком случае, я редко встречал в своей жизни человека, который настолько глубоко знает историю ислама и так тонко в ней разбирается. Вы рассуждаете так, словно провели в своей жизни сотни лекций или проповедей.

Роман спохватился, он был крайне недоволен собой: надо же так расслабиться. Такого с ним еще не бывало. А профессор-то каков! Как чутко подметил – проповеди. Впрочем, на лице разведчика мысли его не отразились, и он поспешил разуверить своего собеседника: «Никакой ученой степени у меня нет. В молодости работал военным переводчиком, много раз бывал на Ближнем Востоке, в арабских странах, имел возможность, вот как сейчас с вами, общаться с некоторыми весьма просвещенными людьми, которых беспокоит неподдельно, что исламская религия искажается религиозными фанатиками, экстремистами, а часто – просто теми, кто неуемно стремится к наживе, пытающимися захватить власть. Много читал на эту тему, кое-какими мыслями с вами и поделился».

–

Не скромничайте, Роман Ильич, ваших знаний с лихвой хватает, чтобы получить ученую степень доктора теологии, – возразил профессор. – А кстати, как вы отнесетесь, если я вам предложу провести несколько практических семинаров по исламу в своем вузе?

–

Как-то это весьма неожиданно, – попытался придать своему голосу интонации растерянности Роман. – Надо подумать.

–

Ну, думать никогда не вредно. Главное, чтобы результаты раздумий были благотворны и плодотворны. Как любил говаривать один мой давний знакомый: «Прежде чем думать, надо хорошенько подумать». Буду рад, если надумаете. Впрочем, вне зависимости от вашего решения, мне было приятно продолжить наше общения. И шахматные партии тоже. Сегодня я был явно не на высоте, – и с этими словами Добриков протянул Лучин- скому свою визитную карточку, где кроме ученых званий значилась и его должность ректора одного из известных московских вузов.

* * *

Усама Бин Ладен приснился ему и в эту ночь. Привычно извлекая из портсигара сигареты, Роман стряхнул с себя наваждение сна и стал припоминать вчерашний день, знакомство с профессором, разговор с ним. Лу- чинский был раздосадован, недоволен собой. Впрочем, сказать «недоволен» значило не сказать ничего. Всякий раз, когда Роман анализировал собственные промахи, он рисовал себе образ некого несимпатичного субъекта, которому без прикрас и не стесняясь в выражениях, высказывал все, что думал. Вот и теперь оппоненту приходилось «выслушивать» далеко не лестные высказывания.

– Как ты мог так расслабиться?! – ругал Роман невидимого собеседника. – Решил, видите ли, блеснуть своей эрудицией. Что-то я раньше не замечал в тебе привычки хвастаться. А тут на тебе, распушил павлиний хвост, посмотрите, люди добрые, как он у меня всеми красками сияет. И вы, господин профессор, обратите внимание, какой перед вами выдающийся и исключительно тонкий знаток ислама, да и вообще как вам, уважаемый московский ученый, повезло, что вы сегодня встретились с таким неординарным, глубоко мыслящим человеком, да еще и к тому же искусным знатоком, чуть ли не гроссмейстером, шахматных комбинаций.