Так и жил вдовец, старея в своем одиночестве. До тех пор, пока не оказался в больнице. Было это под ноябрьские праздники. Сестра-хозяйка больницы Зинаида наготовила дома всякой праздничной еды и решила кого-нибудь из больных угостить. Дежурный врач посоветовал ей накормить домашненьким пожилого одинокого человека, которого никто не навещает. Оказалась у Зинаиды с собой и припасенная по праздничному случаю бутылочка сладенького винца. Выпили они по глоточку, разговорились.

Зина рассказала, что вдовствует уже пятый год. Старший сын – инженер, живет в Москве, женат, двое маленьких детишек у него. Младшенькой пошел пятнадцатый год, и никакого сладу с ней нет: то в артистки себя готовила, целыми днями перед зеркалом крутилась да басни заучивала, а вот теперь ни с того ни с сего решила в мореходное училище поступать – виданное ли для девчонки дело! Дядя Саша о себе рассказывал скупо, плохой из него рассказчик, да и нечего ему было рассказывать, все больше Зинаиду слушал. Стала она приходить к нему каждый день, кормила тем, что дома приготовила да что врачи рекомендовали больному. Через месяц, когда дядю Сашу выписали, ушли они вместе.

* * *

Ближе к полудню Роман выходил в город. Пешие прогулки совершал он ежедневно, невзирая на погоду. Сначала делал это по давно укоренившейся привычке, желая изучить расположение улиц. А когда поймал себя на мысли, что при нынешнем образе жизни никакой практической необходимости в этом, пожалуй, нет, понял, что ему просто доставляет удовольствие бесцельно бродить по городу. Долгие годы он последовательно осуществлял какую-либо ясно видимую или поставленную перед собой цель, всегда четко зная, куда и зачем направляется. А оказалось, что можно просто получать удовольствие от вида какого-нибудь вычурного строения столетней давности, причудливо изогнутого дерева, уютного скверика, где так хорошо думается. Горожане привыкли к этому седоволосому, подтянутому человеку, всегда гуляющему в одиночестве, раскланивались с ним, и он неизменно вежливо отвечал на приветствия. Во время одной из своих ежедневных прогулок Лучинский набрел на маленькое кафе. Хозяин, пожалуй, его ровесник, был родом из Узбекистана. Полный, с одышкой, он тем не менее удивительно легко двигался, проворно снуя из кухни в зал и обратно. На кухне и в зале ему помогала русоволосая женщина, такая же быстрая и сноровистая, как муж. В кафе было всего несколько столиков и готовили здесь невиданную для местных краев узбекскую кухню. Причем готовили отменно.

Когда Роман появился здесь впервые, то с первого мимолетного взгляда определил национальность хозяина и поздоровался с ним по-узбекски: «Ассалом уалейкум».

–

И-йе! – восхитился хозяин, склоняясь в поклоне и прикладывая руку к груди. – Уважаемый знает наш язык?

–

Нет-нет, – поспешил заверить его новый гость. – Просто когда-то в армии служил в Узбекистане, полюбил ваш край, несколько слов запомнил. И, кстати, вашу кухню тоже сумел оценить по достоинству.

–

Тогда садитесь вот сюда, здесь вам хорошо будет, – и хозяин пригласил его к уютно расположенному возле окна столику. – Меня зовут Рашид, а как к вам позволите обращаться, уважаемый?

–

Роман, можете называть меня просто Роман.

–

Хоп, хорошо, Роман-ака. Тогда позвольте мне для первого раза предложить вам блюда на мой вкус. – Рашид широко улыбнулся и заверил: – Клянусь Тимурчи- ком, это мой младший сын, не пожалеете.

–

Ну, если Тимурчиком, – беззаботно засмеялся Роман, – тогда согласен. – Он вдруг почувствовал, что ему удивительно хорошо и спокойно в этом небольшом зале, который, казалось, впитал себя дух искреннего гостеприимства и радушия.

Уже через несколько минут Рашид водрузил на стол расписанный узбекским национальным орнаментом пузатый чайник и точно такой же росписи пиалу, а женщина расставила маленькие тарелочки с зеленью, брынзой, овощами.

–

Моя жена, Лариса, – представил ее вновь появившийся перед столом Рашид. – Мы здесь вдвоем работаем, управляемся сами, без помощников. Зато и спрашивать не с кого, сами с себя спрашиваем, и вы с нас спросите, если что-то не понравится. – И он поставил перед гостем тарелку с двумя шампурами шашлыка, от которого исходил манящий и будоражащий запах хорошо промаринованной баранины.

За шашлыком последовала великолепная самса, а увенчал стол, как и положено у узбеков, плов. Роман всегда был почти равнодушен к еде, уж в чем в чем, а в чревоугодии его никто заподозрить не мог, и в бытность свою муллой Закиром Бин Нурланом он в своем окружении слыл малоежкой. Всем было хорошо известно, что мулле порой на весь день хватало лепешки, горсти орехов, перемешанных с изюмом, да пары чайников зеленого чая. А тут, в этом уютном кафе, где хозяин угощал так радушно, оторваться не мог от давно забытых яств. В памяти невольно, но явственно возникли картины детства.

Вот в их махалле – квартале – готовится свадьба. Мужчины, все как один в белых рубашках и твердых, даже на взгляд, новеньких тюбетейках, протягивают гирлянды разноцветных лампочек, располагая их на огромном ковре причудливым узором. Под этим ковром будут сидеть жених и невеста. Кипят-бурлят на кострах огромные котлы. Из каждого такого казана можно накормить двести человек. Казаны эти привозят специально на свадьбы, под них из кирпича сооружаются очаги, да и повара, которые готовят на свадьбах, настоящие кудесники. А вокруг снуют стайки мальчишек. Сегодня и у них особый день – им разрешили помогать взрослым, таскать засохшие ветки саксаула для мангала, подносить к столам посуду. И себя видит Роман на этом празднике – долговязого, худющего, помогающего взрослым протягивать электрические гирлянды. Мальчишки ему молча завидуют – работа серьезная, это тебе не за ветками бегать…

Из оцепенения его вывел вкрадчивый голос Рашида: «Роман-ака, что же вы не пробуете? Плов любит, когда его горячим едят».

– Да в меня уже ни рисинки не влезет, так вы меня обкормили. Вот если только вы со мной присядете.

Посетителей в кафе в это время было немного, да и поболтать по душам с таким солидным человеком, каким представлялся ему новый знакомый, хозяин был не прочь. А увидев неподдельное внимание, поведал Рашид новому знакомому свою невеселую историю.

* * *

…В конце девяностых появился в их предгорном районе, расположенном на границе между Киргизией и Узбекистаном, новый мулла. На один из мусульманских праздников отправился в мечеть и Рашид, хотя до этого бывал здесь лишь изредка. А тут неудобно было не пойти – собирались все мужчины их кишлака. Мулла поначалу говорил о священном празднике Рамадан, а потом как-то незаметно перешел к разговору о том, что мусульмане-де на своей родной земле чувствуют себя угнетенными, глубоко обиженными. Истинную свободу им может принести только халифат и полное освобождение родной земли от неверных. Всем присутствующим роздал мулла листовки, призывающие к священной войне. Небольшая пачка таких листовок, штук двадцать, тридцать, не больше, оказалась и у Рашида. А поздно ночью залаяли в кишлаке собаки, в домах стал зажигаться свет – в поселок нагрянула милиция. Рашид не стал дожидаться, когда зайдут и в их дом. Сунув в печь листовки, он наскоро покидал в мешок кое-какую одежонку да пару лепешек, накинул на себя теплый стеганый узбекский халат – чапан, наказал жене отвечать всем интересующимся, что муж уже несколько дней как уехал на горную пасеку, и был таков.

Рашид знал, что делает. Времена в их краю были неспокойными. Особенно в Ферганской долине. Отсюда родом были главари самой радикальной в Центральной Азии террористической организации Юлдаш Тахиров и Джура Наманганский. Именно они стояли во главе покушения на президента Узбекистана в феврале девяносто девятого, они подняли опьяненную и одурманенную толпу, когда резали и жгли в Фергане турок-месхетин- цев, когда громили в Андижане армян и евреев, и стычки с соседями-киргизами тоже были их рук делом. Потому и власти не щадили никого, кто был хотя бы косвенно причастен к террористам. У дальнего родственника Рашида, жившего в соседнем кишлаке, обнаружили всего несколько листовок, которые он и не думал распространять, а приговорили его к двадцати годам и отправили в тюрьму Жаслык, расположенную на плато Устюрт в Каракалпакии. Об этой тюрьме ходили страшные, леденящие душу легенды. Поговаривали, что там даже охраны почти нет, ибо бежать из Жаслыка бесполезно – все равно в солончаковых степях волки загрызут…