Когда выхожу из клуба, слезы, которые я сдерживала весь вечер, жгут глаза.
Боже, не могу поверить, что согласилась на это.
Я уже чувствую себя тошнотворной, грязной, а ведь еще даже не сделала этого. Но у меня нет другого выбора. Это ради моего будущего, и в конце концов оно будет того стоить.
Мое зрение затуманено слезами, и я, опустив голову, иду по темной улице, направляясь к автобусной остановке, чтобы вернуться домой. Я так погружена в свои мысли, что не замечаю большое тело впереди себя, пока не врезаюсь прямо в него.
– Черт! – Я отшатываюсь, быстро вытирая глаза и пытаясь сохранить равновесие.
– Эй, осторожнее.
Меня поддерживают большие руки, я поднимаю голову и удивленно моргаю. Парень, на которого я налетела, высокий и широкоплечий, небрежно одетый в поношенные джинсы и футболку, обтягивающую его мускулистые руки. Когда он поднимает голову, свет уличных фонарей отражается от металлического кольца в его брови. Его глаза голубовато-зеленого оттенка, напоминающего мне океан, блестят, когда он смотрит на меня сверху вниз.
– Ты в порядке? Выглядишь слегка напряженной, как я посмотрю.
Когда он говорит, на его лице появляется кривая полуулыбка, один уголок рта приподнимается выше другого. Парень слегка наклоняет голову, и это движение подчеркивает бронзовые отблески, пробивающиеся сквозь его спутанные каштановые волосы.
Сердце замирает, когда я понимаю, что смотрю на него, а на лице все еще высыхают дорожки от слез.
– Я в порядке, – быстро говорю я, отступая назад и высвобождаясь из его объятий. – Простите. Я не смотрела, куда иду.
– Да все нормально. – Он пожимает плечами, затем слегка прищуривается, глядя на мои мокрые от слез щеки. – Ты уверена, что с тобой все в порядке? Мне ведь не нужно избивать какого-нибудь ублюдка ради тебя, м-м?
Это заставляет меня рассмеяться, и он улыбается.
Его взгляд скользит по мне, но не с такой злобной ухмылкой, как у Карла. Это больше похоже на… интерес? Или, может, любопытство.
Но «Сапфир» стоит в довольно суровом районе, и, хотя этот парень на вид великолепен, он скорее всего опасен. Над ним словно висит неоновая табличка с надписью: «Только попробуй меня тронуть и узнаешь, что будет», и даже если бы мы находились в лучшем районе Детройта, от него все равно исходила бы эта аура.
– Нет. Нет, все в порядке, – бормочу я. – Мне просто нужно вернуться домой.
Не давая ему возможности сказать что-нибудь еще, я поворачиваюсь и спешу прочь.
Я стараюсь не поднимать головы и продолжаю идти, но не могу удержаться и оглядываюсь через плечо, чтобы в последний раз взглянуть на парня. Он все еще наблюдает за мной, и наши взгляды встречаются всего на секунду. Этого достаточно, чтобы мой желудок сделал резкое сальто, и я резко поворачиваю голову, почти пробегая последний квартал до автобусной остановки.
Когда подхожу, автобус как раз собирается отъезжать, и я практически запрыгиваю в него, а потом на протяжении всего пути до дома ни на секунду не расслабляюсь.
Поскольку большая часть моих денег уходит на учебу, крошечная комнатка в довольно сомнительном жилом комплексе – лучшее, что я могу себе позволить. И все же, поднимаясь по лестнице на второй этаж, где проживаю, я похлопываю по перилам с чувством, похожим на облегчение и спокойствие.
Когда мне исполнилось восемнадцать, я сбежала из дома приемной матери, как только смогла. Я устала от того, что мне не давали спать по ночам, устала слушать, как она трахается с тем, кто может заплатить, а потом терпеть перепады ее настроения в течение дня. Она живет в маленьком домике недалеко от Восьмой мили, и хотя она все еще пытается втянуть меня обратно в свою жизнь, у меня теперь есть место, куда я могу сбежать.
Место, которое принадлежит только мне.
Закрывшись на засов, я бросаю сумку на скрипучую старую двуспальную кровать в своей комнате, а затем раздеваюсь и направляюсь в душ.
Трубы гремят и лязгают, когда вода начинает литься вниз, и я с благодарностью вздыхаю – это одна из тех ночей, когда водонагреватель решил нормально поработать. Душ мне очень нужен после такого тяжелого дня.
Обычно мне достаточно быстро помыться, чтобы расслабиться после занятий, но сегодня труднее чувствовать себя чистой. Я провожу под струей еще немного времени, затем выхожу и надеваю свою самую мягкую пижаму, а потом уютно сворачиваюсь на диване, чтобы сделать домашнее задание и посмотреть шоу по благоустройству дома.
И все же, как бы я ни старалась погрузиться в свои обычные дела, я не могу перестать мысленно возвращаться к сделке, которую заключила с Карлом. Во мне борются нервоз, стыд и надежда.
В это же время на следующей неделе я буду на десять тысяч долларов богаче.
Но больше не буду девственницей.
2
Мэлис
– О боже! Черт! Да! Вот так! Трахни меня сильнее, папочка, пожалуйста!
Я закатываю глаза, но даю сучке передо мной то, чего она так хочет, врезаясь в нее с такой силой, что мой таз ударяется о ее задницу. Каждое движение погружает меня по самые яйца, и я сжимаю ее бедра так сильно, что на них остаются синяки.
Она склонилась над кроватью, верхняя часть ее тела растянута на матрасе, ступни на полу, ноги раздвинуты, бедра покачиваются.
Я не помню имени девушки, мне не нравится ее лицо, поэтому я и трахаю ее вот так. На ее лице слишком много всего. Отвратительно яркий макияж, да и вообще все в ней кажется охренеть каким фальшивым: от обесцвеченных волос с темными корнями до сисек, похожих на шары для боулинга. Ненавижу это дерьмо. Но киска у нее достаточно тугая. И пусть ее крики и стоны такие же ненастоящие, как и все остальное в ней, я чувствую, как яйца напрягаются, и знаю, что скоро кончу в нее.
– Ох черт! – стонет она. – Да, сука, да! О, как же ты хорош!
Эта хрень будто прямиком из порно, и даже не очень хорошего. Ее крики – явный перебор, и слушать ее высокий, с придыханием голос безумно бесит.
Я меняю угол и резко вхожу в нее, ударяя в нужное место, отчего ее стоны из притворных превращаются в настоящие. Они перестают быть стонами, становясь больше похожими на писк и хныканье; дерьмовый монолог, наконец, заканчивается. Она стонет так, словно ей больно, пока я с очередным резким движением заставляю ее принимать каждый чертов дюйм. Я опускаю взгляд и наблюдаю за тем, как вхожу и выхожу из нее. Мой покрытый татуировками член снова и снова растягивает ее стенки, презерватив блестит от ее соков.
Эти особые татуировки всегда удивляют людей, даже несмотря на то, что они гармонируют с остальным моим образом. У меня повсюду чернила – часть из них я нанес сам, а часть набили другие люди. Кожа, на которой нет татуировок, покрыта шрамами, и у каждого из них есть своя история, довольно запутанная. Но я не знаю никого, у кого были бы счастливые истории о шрамах, так что плевать.
Разница в размерах между мной и этой девкой просто смехотворна. Если не считать ее большой задницы и искусственных сисек, все остальное в ней миниатюрное, а я довольно крупный малый, так что мне нетрудно схватить ее и использовать так, как захочу.
Судя по звукам, которые все еще вырываются из ее рта, ей это нравится. Теперь ее стоны стали настоящими, но они все еще действуют мне на нервы.
– Заткнись, твою мать, – ворчу я, сильно шлепая ее по заднице.
Она кричит, и, если звуки, вырывающиеся из ее рта, и правда слова, я не могу их разобрать.
– Я сказал, заткнись! – кричу я, сильнее двигая бедрами.
Рот девушки открыт, и я слышу ее прерывистое дыхание, когда жестко и грубо вхожу в нее. Я впиваюсь ногтями в ее бедра, оставляя на коже вмятины в форме полумесяца, и с каждым глубоким, карающим толчком тяну ее на себя. Звук шлепков кожи о кожу громко разносится по комнате.
Девушка теперь издает животные звуки, скулит и постанывает, извиваясь на кровати так, будто из нее бесов изгоняют.
– Вот так, – хриплю я. – Продолжай кайфовать. Я знаю, тебе нравится.