Он прищуривается из-за моего молчания и наклоняется. Его толстые пальцы так крепко сжимают мой подбородок, что я вздрагиваю.

– Когда я задаю тебе вопрос, тебе лучше ответить мне, – рычит он. – А когда велю что-то сделать, лучше повиноваться.

Он делает паузу, словно ждет, что я что-то скажу, но ведь не думает же он, что я смогу вымолвить хоть слово, пока он вот так нависает надо мной?

– Если ты не умеешь разговаривать, – ворчит он, – тогда, может, мне стоит использовать твой рот иначе.

После этого он набрасывается на меня, не давая сказать и слова. Одна из его огромных ручищ хватает меня за плечо, стаскивает с кровати и толкает вниз, так что я оказываюсь на коленях перед ним. Сердце бешено колотится, тяжело ударяясь о ребра, когда он одной рукой расстегивает штаны, вытаскивает член и прижимает его ко мне.

Это самый большой член, который я когда-либо видела, что, думаю, ни о чем не говорит, поскольку раньше я видела вблизи только один. Но его эрекция выглядит просто чудовищной, и я не представляю, как он поместится у меня во рту.

Я замираю, чувствуя тошноту в животе, а мужик нетерпеливо рычит. Когда я не бросаюсь отсасывать ему, он трется головкой члена о мои губы.

– Открой, – требует он глубоким и хрипловатым голосом.

– Я…

Я начинаю говорить ему, что не знаю, как это сделать, но он просто пользуется случаем и проталкивает член меж моих губ прямо в рот. Я тут же задыхаюсь, пытаясь схватить немного воздуха от такого резкого проникновения. Я делала минет всего один раз и понятия не имею, как нужно правильно, но это его не останавливает. Он только мычит и проводит своим стволом по моему языку, от его толщины у меня слюна стекает по подбородку, а глаза наполняются слезами.

– Шире. И следи за своими гребаными зубами.

Он хватает меня за волосы и, используя их как рукоятку, дергает мою голову взад-вперед, заставляя принимать все больше и больше его члена. Каждый раз, когда он попадает мне в горло, я давлюсь, отплевываюсь и кашляю.

Через несколько мгновений мужик бормочет что-то себе под нос по-русски, вероятно, ругательство.

– Мелкая сучка, – ворчит он. – Ни хрена не умеешь.

Он снова дергает меня за волосы, чтобы оттащить от своего члена. Я хватаю ртом воздух, когда он поднимает меня с пола.

– Похоже, годишься только для одного. – Он мрачно усмехается. – Надеюсь, твоя тугая маленькая киска готова.

С этими словами он бросает меня на кровать так, словно я ничего не вешу. Затем хватает за лодыжки и рывком раздвигает ноги, а сам устраивается между моими бедрами, занимая до хрена места. Его глаза темнеют от гнева и нетерпения, дыхание учащается. Когда он берет меня за запястья одной рукой и заводя их мне за голову, я вырываюсь из его хватки, инстинктивно сопротивляясь.

– Лежи смирно, – рычит он.

Я знаю, что должна делать то, что он говорит. Знаю, что согласилась на это, знаю, что мне нужны деньги. Но я все равно ничего не могу поделать и извиваюсь под ним, пытаясь вырваться. Дыхание становится прерывистым.

Мужик свободной рукой хватает меня за комбинацию и грубо дергает. Шелковистая ткань рвется, открывая ему вид на мою грудь и живот, и в его глазах вспыхивает темный голод. Он оглядывает мое тело и, увидев простые черные трусики, качает головой, видимо, собираясь сорвать и их.

Мое дыхание становится почти судорожным, и я зажмуриваю глаза, чувствуя, как к горлу подкатывает тошнота.

За пределами комнаты раздается слабый звук. Я не уверена, что это, но пытаюсь сосредоточиться на нем, а не на гиганте, прижимающем меня к кровати своим большим телом. Он просовывает руку мне между ног, приподнимаясь надо мной.

– Ты, конечно, уродливая сучка, но, по крайней мере, будешь достаточно тугой, чтобы компенсировать…

Дверь распахивается, обрывая его на полуслове.

Раздаются два негромких хлопка. Мужчина дергается, кряхтит и валится на меня сверху. Его вес душит меня, а по телу, просачиваясь сквозь разорванную комбинацию, начинает растекаться нечто теплое и влажное.

Кровь.

Выстрелы достигают цели, и мы втроем, как единое целое, входим в комнату. Мы проделывали подобное столько раз, что научились работать сплоченно.

Вик быстро осматривает комнату, чтобы убедиться, что нас не подстерегает никакая угроза. Это его обычная работа – следить за тем, чтобы путь был свободен, и расчищать его, если потребуется.

– Тут чисто! – кричит он.

Мэлис делает шаг вперед и поднимает Николая с кровати, и оказывается, он свалился на девушку. На ней разорванная ночнушка, которая теперь залита ярко-красной кровью.

– Вставай, сука, – рычит Мэлис, стаскивая Николая с матраса и швыряя его в угол комнаты.

Бугай сползает на пол, оставляя на стене кровавый след. Он тяжело ранен, но еще жив, его грудь тяжело вздымается. Глаза открыты, и, хотя и затуманены, в них достаточно жизни, чтобы понять, что происходит.

Его рука начинает двигаться, вероятно, в попытке схватиться за оружие, но Мэлис уже рядом. Он набрасывается на Николая, прежде чем тот успевает сделать что-то помимо вытаскивания ножа, который был припрятан у него в кармане брюк. Мэл выбивает ногой лезвие, а затем для пущей убедительности наступает Николаю на руку.

В комнате раздается хруст костей.

Ноздри Николая раздуваются, но он не кричит от боли. Очевидно, он из тех парней, что родились и выросли в подобном дерьме. Привыкли получать травмы, жить на острие ножа. Но он, наверное, гораздо больше привык быть охотником, а не жертвой.

Мэлис наклоняется и хватает Николая за волосы, его пальцы перебирают короткие пряди у самой кожи головы. Он поднимает голову бугая и смотрит ему прямо в глаза.

– Помнишь Диану Воронину? – выплевывает брат.

Грудь Николая тяжело вздымается, но он ничего не говорит, лишь прищуривается, глядя на Мэлиса так, словно собирается в него плюнуть. Но еще до того, как он успевает набрать слюну в рот, Мэлис снова наступает ему на руку, на этот раз сильнее. Лицо Николая искажает боль, и он, тяжело дыша, обнажает окровавленные зубы.

– Я задал тебе вопрос, урод, – огрызается Мэлис.

– Мэл, – окликаю я, бросая ему нож. – Такой парень, как он, скорее всего, в свое время завалил до черта беззащитных женщин. Может, ему просто нужно, чтобы ты освежил его память?

Мэлис берет нож и наклоняется, от него исходит гнев и жажда насилия.

– Да, возможно, ты прав. – Его голос звучит мягко. Опасно. – Может, ему и правда нужно напоминание.

Он разрезает рубашку Николая спереди, обнажая чертовски бледную кожу. Он весь в шрамах и татуировках, хотя и близко не подошел к тому количеству, что есть у Мэлиса.

– Я бы вырезал ее гребаное имя на твоей коже, – рычит Мэлис. – Но ты недостоин носить его.

Вместо этого он приставляет нож к груди Николая и просто начинает вырезать на ней линии, пробивая кожу достаточно глубоко, чтобы на поверхности сразу выступила кровь. Николай рычит, и мне трудно сказать, то ли ему наконец-то больно, то ли он просто разозлился. В любом случае, это не имеет значения. Есть только один способ покончить со всем этим.

Я подхожу ближе, попадая в поле его зрения, и его дикие глаза останавливаются на мне.

– Диана Воронина, – повторяю я. – Она была медсестрой. Примерно такого роста. – Я поднимаю руку, показывая ее примерный рост. – Темно-каштановые волосы, ярко-зеленые глаза. Улыбка, которой она одаривала практически любого. Припоминаешь?

– Пошел на хрен ты и эта сука, кем бы она ни была, – выплевывает Николай, его голос с сильным акцентом наполнен болью.

Мэлис вонзает нож еще глубже, прямо под мышку с правой стороны.

Я цокаю языком и качаю головой.

– Прости. Неверный ответ. Давай-ка посмотрим, может, это сработает. Однажды вечером она возвращалась домой с работы. Она была медсестрой и посвятила свою жизнь помощи людям. Кто-то выстрелил ей в голову. – Я подхожу еще на шаг ближе, становясь прямо за спиной Мэлиса. – Это была не шальная пуля и не несчастный случай. Ей выстрелили прямо сюда. – Я указываю себе между глаз, ни на секунду не отводя взгляда от Николая. – И с близкого расстояния, судя по тому, что мы узнали из отчета.