Одним обычным ранним вечером, когда поселяне заканчивали дневные дела, предвкушая отдых, все они вдруг замолкли, стали тревожно и растерянно оглядываться по сторонам: словно тому, что надвигалось на деревню, предшествовала холодная волна страха, накатывающая на людей, обессиливая их и лишая воли к сопротивлению. Бхулак тоже ощутил это, хоть сразу понял, что речь не о нежданной буре или нашествии врагов.
Сначала издалека послышалась приближающаяся дробь барабанов, потом к ней прибавились ритмичные выкрики быстро идущих мужчин. Вот на окраине селения в вечерних сумерках стали появляться огоньки... один, три, десяток — всё больше. Вскоре стало понятно, что это горевшие в руках шагающих людей факелы. И наконец смутные угрожающие фигуры начали одна за другой проявляться, словно порождались окутавшем вдруг деревню густым леденящим туманом.
Обитатели посёлка очнулись и бросились в дома. Но не все — некоторые стояли, будто услыхали властный непререкаемый приказ оставаться на месте. Расширенными от страха глазами глядели они на приближающихся людей — если те были людьми. Какие же люди имеют на плечах страшные змеиные головы?..
Конечно, эти злобные вытянутые личины с глазами-щелями были всего лишь раскрашенными масками из кожи и древесной коры, и Бхулак сразу вспомнил похожие: за степями, горами и морями, на далёком юге, и очень давно, когда его ещё можно было назвать молодым. Тогда в Междуречье, куда ещё не пришли с островов Дильмуна многомудрые шумеры, жили воинственные племена, поклонявшиеся Великой Матери, которой они строили огромные по тем временам храмы из сырцового кирпича. И среди народов тех великими и страшными считались люди, поклонявшиеся её образу Змеи. Они исцеляли и убивали, благословляли и проклинали, изгоняли и выбирали вождей, начинали войну и заключали мир. Их боялись, но на них держалось могущество того исчезнувшего ныне без следа народа.
Правда, те людозмеи обычно были женщинами, очень редко принимали они в своё сообщество мужчин. А сейчас в посёлок под стук барабанов и ритмичные возгласы пришли молодые мужи в змеиных масках, с горящими факелами и копьями в руках. Человека же, который вёл их, Бхулак признал — на нём единственном не было маски: колдун Айци. Когда вся его армия, состоящая из нескольких десятков змееголовых молодцев, вошла в посёлок, он остался у храмового дома, а его люди разбежались по прочим домам и стали выгонять оттуда спрятавшихся людей наружу. Ещё они вытаскивали из домов еду и разные вещи, складывая всё это кучей у ног колдуна.
Бхулак дивился безучастности обычно храбрых, скорых на бой, лэвали, которых боялись все бродячие разбойничьи племена. А теперь они покорно смотрели на откровенный грабёж. И не только грабёж: из домов стали раздаваться крики насилуемых женщин, а некоторых змеи хватали на улицы и тащили в помещение. И всё это при тяжёлом молчании и полном бездействии местных мужчин.
Двое змей подошли к группе людей, среди которых был Бхулак, и уставились на стоящую за его спиной Кацве. Ну уж этого он не потерпит: вольно мужам деревни безучастно смотреть на творящееся, но Кацве — его женщина! Он положил одну руку на топор, другую — на кинжал, вперив в подошедших взор тяжкий и многозначительный. Несмотря на маски, видно было, что те явно растерялись — похоже, совсем не привыкли к сопротивлению. Один обернулся к Айци. Тот едва заметно качнул головой и двое страшилищ отошли прочь.
Но постепенно суматоха утихла: налётчики собрались вокруг своего предводителя, туда же, к горе отобранных вещей, согнали они кучку рыдающих женщин. И тогда Айци начал говорить. Вроде бы, он не слишком-то и напрягался, но его невыносимо высокий голос далеко и чётко разносился в заполонившем мир тумане.
— Лэвали! Мы пришли к вам от Матери земли, которая для вас отныне Матерь змей. За ваше отступничество и грехи, за то, что вводите в дома ваши лошадей и пьёте из них отвратительное молоко, за то, что кланяетесь Хозяину коней, который есть проклятый Богозверь, Мать насылает на вас великие кары! И она бы совсем истребила род ваш с лица земли, не отринь некоторые из вас ваши мерзости, оставшись ей послушными. Потому вы повинны давать моим детям-змеям всё, что они пожелают: вашу пищу, и ваши вещи, и ваших дочерей, и сыновей!
На этом месте Бхулаку почудилось, что люди посёлка разом издали тяжкий вздох. А колдун концом своего змеевидного посоха прочертил на земле черту, и змеелюды стали выхватывать из толпы тех юношей, на кого указывал Айци, срывать с них рубашки и куртки и толкать его за черту. Колдун же остриём посоха — змеиным жалом — быстро колол каждого в плечо. Из ранки текла кровь, и помеченный так юноша понуро отходил к пленённым уже женщинам, которые набрасывали на их обнажённые торсы какую-нибудь одежду. Впрочем, Бхулак заметил, что некоторые парни принимали этот жребий охотно и даже, кажется, с радостью.
Когда захваченных их набралось человек десять, Айци остановил своих людей и заговорил вновь.
— Мать пометила их, и они уйдут со мной в дальние края — Золотые горы или лесной северный край, чтобы породить новый, чистый народ лэвали, который не пьёт звериное молоко и не живёт вместе со зверями. А вы оставайтесь с ними и погибните. Так сказал я, Айци Открытый Череп, посланник и голос госпожи моей Матери змей! А чтобы слово моё вы запомнили крепко, вот вам знамение.
Он дал знак одному из змеелюдов и тот подошёл к закону с конями, достал верёвку с каменными шарами на концах — удобное оружие, когда надо поймать животное, не убивая — раскрутил и бросил, ловко опутав ноги одного из жеребцов. Три других людозмея вбежали в загон, вытащили ошеломлённое хрипящее животное и бросили перед Айци. А тот снял с головы расшитую круглую шапочку, которую носил всегда, и повернулся спиной к поселянам.
Бхулак содрогнулся, увидев его затылок: он был выбрит посередине, отрывая две зияющие в темени чёрные дыры! Поистине, колдун имел право на своё прозвище... Эмиссар знал, что в разных концах мира ради лечения или чтобы облегчить общение с духами людям иногда вскрывают черепа, но знал он также и то, что обычно такие операции оканчиваются смертью им подвергшегося. Но проёмы в мозг Айци выглядели вполне и давно зажившими. И тут начало происходить нечто вовсе уж невероятное: из дырок этих заструилось нечто, напоминающее туман, только чёрного цвета. Струйки становились больше, клубы стали расползаться от фигуры колдуна. Напоминали они ползущую змею, которая на глазах толстела, загибалась в кольца, в которые заключала и Айци, и людозмей, и схваченных ими людей, и стреноженного жеребца. Вскоре чёрного этого колдовского тумана, смешавшегося с обычным, белёсым, стало так много, что он закрыл от глаз всё.
Не ведая, истинно ли творится тёмное чудо, или это всего лишь злое наваждение, Бхулак впал в тягостное оцепенение, потеряв ощущение времени и словно выпал из сего мира. А когда очнулся, то увидел, что туман — и колдовской, и настоящий — рассеялся, а поселяне растерянно огладываются, словно только что очнувшись от кошмара. На истоптанном снегу не было ни колдуна, ни его змеелюдов, ни схваченных ими людей, ни награбленных вещей — лишь мёртвый жеребец, похожий теперь на кучу старой ветоши.
Поняв, что на сей раз нашествие миновало, лэвали стали поспешно и молча расходиться по домам.
— Почему вы позволяете им это делать? — позже спросил Бхулак у Емё. — Ведь вас больше.
— Айци и впрямь говорит слова Матери, — неохотно ответил старейшина. — Когда мы стали брать жеребят к себе и приучать работать, и доить молоко кобылиц, годы засухи пошли чередой, травы и зверей в степи становится всё меньше. Скоро их не останется вовсе, и тогда нас спасут от голода только те кони, которые живут в поселках. Потому мы уже не можем отказаться от них. Но, может, Айци прав и где-то далеко его змеи смогут жить так, как жили наши прадеды?.. Спасибо, что не отдал им Кацве.
— Я должен был это сделать... А куда он их увёл?
— У них свой посёлок где-то далёко в степи, никто не знает где. Они приходят в наши деревни, когда им нужна пища и новые люди. Может, скоро и правда уйдут в Золотые горы и прекратят мучить нас...
