Послушно высунув язык, я провела им по коже. Гладкая, приятная, почти безвкусная, если не считать того пьянящего аромата, который я вдыхала ртом. Я облизала носок ботинка, чуть выше подошвы, и провела им поверх отпечатков помады, вверх по шнуркам. Я наслаждалась каждым сантиметром. Я чувствовала себя грязно, мерзко, совершенно отвратительно…

Я чувствовала себя горящей, живой, полностью поглощенной кайфом. Я засмеялась от легкости, которую ощущала в голове. Я облизывала и тут же смеялась, с каждым разом смех становился всё сильнее. Мне так сильно хотелось прикоснуться к себе…

— Подними голову.

Вторая его нога больше не удерживала меня. Медленно и нехотя вырываясь из чудной ямы, в которую попала, я подняла голову. Все ещё стоя на коленях, я уставилась на него в ожидании.

— Хочешь пить? — Он протянул бутылку пива. У меня пересохло во рту, и я с готовностью потянулась к бутылке, но он отдернул руку. — Не-а, без рук. — Я медленно, неуверенно опустила руку. — Открой рот, ангел.

Я без колебаний повиновалась. Весь мир будто исчез, остались лишь его взгляд и голос. Он сделал глоток пива — наполнил рот, но не проглотил. Наклонился вперед… Я точно знала, что он собирался сделать. И не вздрогнула. Не отпрянула назад.

Не закрыла рот.

Он наклонился очень близко, так близко, что наши губы почти соприкоснулись. Он выплюнул всё пиво мне в рот, не проронив ни капли. Оно всё ещё было холодным и освежающим, но на вкус… на вкус оно было как Мэнсон. Я знала, что это был его вкус, я помнила его, и он вызвал дрожь удовольствия во всем моем теле. Мое возбуждение лишь усилилось, когда я проглотила это пиво.

На экране бедняга-подросток умолял убийцу не бить его ножом, его крики вырывались из огромных динамиков.

— Так-то лучше, ангел, — сказал Мэнсон. — Если бы ты всё время была такой же послушной, мне не пришлось бы наказывать тебя.

Я была в ужасе при мысли о том, что могла оставить после себя мокрое пятно на ковре. Каждый раз, когда он упоминал «наказание», становилось только хуже. Я больше не могла это терпеть. Я была слишком возбуждена, слишком унижена, слишком в отчаянии.

— Верни мне мои стринги, — быстро проговорила я. — Пожалуйста.

Он нахмурился, всё ещё сидя, наклонившись ко мне.

— Зачем?

— Просто отдай! — прошипела я, неловко меняя положение.

— Мне нужна причина, Джесс, — спокойно сказал Мэнсон. Я сжала кулаки. Мне хотелось дать ему пощечину, поплакаться, сорваться на бесполезные, жалкие мольбы. Что он сделал со мной? Как ему удалось довести меня до такого состояния?

— Я… я… — Слова застряли у меня в горле. Я не могла сказать, мне было слишком стыдно! Но злобный голосок в моей голове вновь зашептал, подбадривая меня: «Давай же, говори, выложи ему всё. Пусть узнает, какой жалкой, отчаявшейся шлюхой ты стала».

Пальцы Мэнсона обхватили мой подбородок, заставляя меня поднять взгляд. Я не могла скрыть ни румянца, ни отчаяния в выражении лица. Он ничего не сказал, просто смотрел на меня этим темным, жутким взглядом. Он даже не приказывал, слова сами вырвались наружу.

— Я возбуждена и боюсь, что намочу ковер, ладно? — Меня прервал собственный вздох — глухой звук, полный шока и ужаса от моей храбрости. Только я не была храброй, не совсем: я была извивающейся, разгоряченной и униженной.

— Правда? — Улыбка, расплывшаяся по его лицу, только усугубила ситуацию. Раньше я не замечала, какие острые у него клыки: маленькие, но выглядящие так, будто способны проткнуть кожу. — Ох, Джесс. Бедный ангелочек. Я превратил тебя в грешницу. Ты наслаждаешься этим наказанием так сильно, что течешь. Очень мило.

Я хотела отвернуться. Но вместо этого снова начала хныкать и беспомощно смотреть на него, сжимая ноги вместе.

— Теперь я должен сделать твое наказание ещё хуже, — сказал он издевательски-грустным голосом. — Я не могу допустить, чтобы ты столь сильно наслаждалась этим. — Он похлопал себя по коленям. — Иди-ка сюда. Садись.

Мои глаза расширились. Вот он, момент, которого я так боялась и так желала. Этот тонкий голос в моей голове всё ещё злобно меня подбадривал, дразня: «Тебя накажут, тебя накажут!»

Все мои дерзкие протесты умерли, не успев вырваться из горла. Все мои мысли о том, чтобы с гордостью преодолеть эту ночь, были отброшены в сторону яркими фантазиями о том, как Мэнсон шлепает меня, как его ладонь снова и снова соприкасается с моей голой задницей, пока я не начинаю безудержно плакать под его смех.

Я не сомневалась, что именно таким будет мое наказание. Ничего другого и быть не могло, именно такое наказание давало Мэнсону возможность одновременно причинить боль, унизить и усилить возбуждение. Его широко раскрытые глаза казались яркими в тусклом свете мигающего телевизора. Его «белый» глаз, казалось, светился. В колонках заиграла нагнетающая музыка, и я забралась к Мэнсону на колени, сев к нему спиной.

Обхватив руками мои бедра, он наклонился вперед, прижался к моей спине, и тихо прошептал на ухо:

— Ты знаешь, что такое стоп-слово?

Я сглотнула.

— Да.

— Твое — «Красный». Скажешь его, если понадобится. Хотя, теперь, когда я увидел, какая же ты мазохистка, не думаю, что ты его произнесешь. Ты знаешь, что заслужила наказание.

— Я не мазохистка! — прошипела я. Но слова казались фальшью. Влажность между ног становилась всё сильнее, по мере того как усиливался мой страх перед наказанием. Если я не пошевелюсь в ближайшее время, то на его брюках останется мокрое пятно, а я знала, что он не намерен никуда меня отпускать. Я попыталась сжать ноги вместе, но это ничего не изменило, так как я оседлала его колени. Двигаясь, я почувствовала твердость в его брюках и замерла. Он наслаждался этим, действительно наслаждался — Боже, по ощущениям он большой.

— Ты была плохой девочкой, Джессика, — прошептал он резко. — Очень плохой девочкой. Ты заслуживаешь наказания.

Я задержала дыхание, чтобы не задохнуться. Его слова проникли в мой мозг и добрались прямо до нервов, управляющих моей пиздой. Жар между ног казался нереальным, слишком экстремальным, чтобы быть разумной реакцией на чьи-то слова. Прежде чем осознала, что делаю, я прижалась к его промежности так, что твердый член соприкоснулся с моим ноющим клитором, и задвигалась на нем, получая первую физическую стимуляцию за всю ночь. Я чуть не застонала только от этого крошечного мгновения удовольствия, трение ощущалось настолько хорошо, что по позвоночнику пробежала дрожь.

Рука Мэнсона вцепилась в мои волосы на затылке.

— Непослушный ангел. Очень непослушный. Ты действительно думаешь, что сейчас заслуживаешь именно этого? — Он притянул меня назад, приблизил свой рот к моему уху, и прошептал: — Ты заслуживаешь, чтобы твой клитор болел всю ночь. Ты заслуживаешь, чтобы на него наклеили клейкую ленту, чтобы ты не могла до него дотронуться, пока я буду мять твою прелестную маленькую киску своим ботинком.

Вырвавшийся из меня звук был чем-то средним между всхлипом и стоном. Блять, это было отвратительно, неправильно и так… так горячо. Это было страшно и жестоко и… черт побери… как я могла хотеть этого? Как эта мысль могла возбудить меня?

— Мы ещё вернемся к этому, не так ли, ангел? — Он прижал меня к себе. Потом… как-нибудь потом. — Наклонись. Опусти голову к земле.

Мне пришлось поменять положение, чтобы выполнить то, что он потребовал. Когда мой торс и лицо свесились с дивана, он сделал так, что мои бедра расположились на его коленях, и все мои интимные части оказались обнажены, открыты и раздвинуты для него. Он завел мои ноги себе за спину, скрестив мои лодыжки и откинувшись на них назад, так что я была фактически зафиксирована в таком положении.

— О-о-о-о, ангел, ты такая мокрая. — Его руки сжали мои бедра, грубые ладони поднимались вверх, пока большие пальцы не оказались прямо под изгибом моей задницы. Я открыла рот в беззвучном вздохе, благодарная темноте и тому, что сижу с опущенным лицом: волосы помогали скрыть огонь, пылавший на моих щеках. После всего того дерьма, которое я устроила Мэнсону, после всех гадостей, которые я говорила за его спиной и ему в лицо — я полностью растаяла в его руках. Я жаждала его прикосновений, жаждала его хватки. Я начала дрожать от осознания, что меня удерживают — согнувшуюся и беспомощную, если не считать совершенно нежеланного стоп-слова, откинутого в глубину моего мозга.