Лодочником оказался старик лет семидесяти, а то и старше, в темно-синих трусах на сухощавом бронзовом теле. Когда Хиросэ, Кусуми и Иоко уселись в лодку, он вывел ее вперед, отталкиваясь шестом. Запахло бензином — старик завел мотор. Остроносая лодка легко заскользила по мутной, застоявшейся воде.
В лодке были расстелены чистые рогожи, имелись две подушки для сиденья и маленький столик. Старик лодочник зажег дрова в небольшой переносной печурке, стоявшей на корме, и поставил на нее котелок с рисом.
Кусуми уселся, скрестив ноги, спиной к Хиросэ и Иоко и, расстелив на коленях сеть, принялся чинить ее, проворно перебирая пальцами. Море ослепительно сверкало, солнце жгло шею Иоко.
— Отец очень любил рыбачить. Пока он был здоров, каждое воскресенье выезжал в море. Бывало, всегда при-, возил уйму рыбы — макрель, креветок — и угощал всех' домашних. Я тоже не раз с ним ездил, но, признаться, терпеть не мог таких развлечений. Бывало, отец только начнет собираться на рыбалку, а я заранее убегаю к товарищу.
— Покойный хозяин, помню, очень сердился,— все так же склонившись над сетью, вставил Кусуми.— Все жаловался мне, что сын, мол, нисколько не слушается... И всегда говорил, что в такие дни улов, как нарочно, плохой. Одни ерши или фугу... Да, ничего не скажешь, характер у него был крутой. На обратном пути бросит, бывало, меня одного в лодке, а сам прямиком отправляется в Акасака.
Хиросэ весело рассмеялся. Слушая их беседу, Иоко убеждалась, какими давними узами связаны слуга и хозяин, Лодка, легко тарахтя мотором, скользила все дальше в море. Куда же они плывут? Иоко, не умевшая ориентироваться на воде, ощутила смутное беспокойство.
Издали, с моря, Токио казался линией выстроившихся длинной цепочкой зданий; Иоко словно со стороны смотрела на город, в котором жила. Газгольдеры Сибаура, подъемные краны на пристанях, светлая плоскость осушенного участка... Время от времени, накренив сверкающие на солнце серебристые крылья, над головой проносились самолеты к аэродрому Ханэда. Солнце припекало все сильнее, и старый лодочник, укрепив по бортам шесты, натянул между ними кусок парусины. Дул теплый, насыщенный испарениями ветер, зной стоял нестерпимый.
Ну как? Неплохо иногда прокатиться по морю, правда?
— Да, очень хорошо. Здесь так привольно.
— Порой следует забыть о службе и позволить себе немного развлечься. В академии, наверное, много работы?
— Очень много. Ведь мы обслуживаем и приходящих больных.
— В последнее время, не пойму, отчего всем стало постоянно некогда. Честное слово, как будто в Японии все стали вдруг страшно занятыми. То нужно карточки отоварить, то спешить на трудовую повинность, а тут еще повышение производительности труда да разные тренировки и подготовки... Прямо голова кругом идет! — Хиросэ, опираясь локтем о борт лодки, благодушно болтал. В его голосе, во всей его позе сквозила спокойная уверенность в себе. Шум мотора прекратился. Почти физически ощутимой стала светлая тишина над морем.
— Может, попробуете закинуть разок? — спросил лодочник.
Кусуми обмотал вокруг запястья веревки, прикрепленные к сети, и поднялся.
— Что здесь водится?
— Креветки, может быть, попадутся. Закиньте разок-другой.
Лодочник работал веслами, Кусуми, перегнувшись Через борт, бросил сеть. Сеть призрачной тенью погрузилась в воду, пронизанную ярким солнечным светом, лодка закачалась. Когда сеть вытащили, в ней оказалось несколько маленьких, неизвестных Иоко рыбок, одна камбала и три-четыре креветки.
Лодочник снял с крюка котелок и поставил на огонь сковороду. Хиросэ откупорил бутылочку сакэ. Пир на воде начался. Сеть забрасывали несколько раз. Лодочник ловко очистил и выпотрошил рыбу и, распустив масло на сковороде, мигом поджарил ее. В сеть попался крупный морской окунь и несколько макрелей.
Лодочник снова завел мотор и погнал лодку на новое место. Тем временем Кусуми, вымыв пахнувшие рыбой руки, забрался на циновки и принялся за еду, закусывая сакэ свежеизжаренной рыбой.
— Ну как, вкусно обедать в лодке, правда? Весь секрет в том, что рыба прямо из моря. Тут всякая рыба покажется хорошей.
Хиросэ предложил Иоко закусить; она взяла хаси и вдруг, сама не зная отчего, почувствовала себя удивительно счастливой. Угнетенное состояние, в котором она находилась все эти дни, как-то незаметно рассеялось. Ей правились серебристые рыбки, прыгавшие в сетях; ей даже стало немножко жаль их, когда, выпотрошенные, они через несколько минут появились перед ней на тарелке. И в то же время она испытывала какую-то безотчетную радость. Эта рыба была совсем непохожа на ту, которую обычно видишь на кухне или на обеденном столе дома: в ней как будто все еще сохранился трепет жизни, и казалось, будто поедаешь что-то совсем живое. Позавчера Хиросэ внезапно прислал Иоко письмо с посыльным, приглашая в воскресенье прокатиться на лодке. Иоко долго колебалась. Опа решила больше не видаться с Хиросэ. И все же не могла противостоять искушению.
Вчера она окончательно решила, что не поедет. Но утром вдруг переменила решение. Однако она все еще пыталась уверить себя, что видит сегодня Хиросэ в последний раз, больше она не станет встречаться с ним. Радость сегодняшней прогулки будет последней. Всякие отношения с ним — и хорошие и плохие — на этом закончатся. Сегодня у нее так радостно на душе! «Что ж, тем лучше, пусть это и будет конец...» — думала Иоко.
Несколько раз они меняли место ловли. Улов становился все богаче. Незаметно появились другие рыбачьи лодки, несколько раз они едва не столкнулись бортами. Слышно было, как пойманная рыба бьется о днище.
— Хороший улов! Ну, пора и к берегу.— Изрядно захмелевший Хиросэ оглянулся на лодочника. Солнце уже склонилось к западу.
За день, проведенный в море, все загорели. Иоко немного утомила долгая поездка, ее потянуло к людям, на оживленные улицы, полные движения и шума. Кусуми устелил листьями плетеную корзинку и ловко укладывал туда лучшую рыбу, украшая зеленью, чтобы подарок для Иоко выглядел’ как можно наряднее. Креветки, завернутые в листья, все еще шевелились.
Причалили к незнакомому берегу. Все трое поднялись по ступенькам, выложенным в каменной кладке, укреплявшей берег, и выбрались на узенькую тропинку. Хиросэ отворил калитку, устроенную сбоку в живой изгороди.
— Отдохнем здесь немного...
Они очутились в саду; в глубине виднелся большой дом. Это был ресторан. У порога их встретила служанка. Кусуми передал ей корзинку с рыбой.
— Ну-с, я, с вашего разрешения, откланяюсь...— сказал он, приподняв соломенную шляпу и отвешивая Иоко поклон.— Прошу извинить, надо присмотреть за лодкой...
Это был ловкий ход. С утра и до вечера он хлопотал, принимая гостью, а когда его миссия закончилась, искусно ретировался, оставив ее наедине с Хиросэ.
«Уж не ловушка ли это?..» — мелькнуло в голове Иоко. Но страха она не чувствовала. В ресторане, довольно обширном, имелось много комнат с видом на море. Служанка провела их на второй этаж уединенного флигеля, и когда Иоко облокотилась на перила маленького балкона, перед ней открылась широкая панорама Токийского залива, где она провела сегодня так безмятежно весь день. Заходящее солнце окрашивало море алым сиянием.
— Где мы находимся?
— В Омори,— ответил Хиросэ.— Хороший вид, правда? Я часто захожу сюда поужинать после рыбной ловли. Вы, наверное, устали? Жарко было на море.
Как ни в чем не бывало, он положил руку на плечо I !око. У нее почему-то не хватило духу стряхнуть эту руку. Утратив волю к борьбе, она чувствовала, что слабеет с каждой секундой, и казалось, готова была поникнуть под прикосновением его руки. Плечо ощущало тепло его пальцев. Мужское тепло. Человеческое тепло, которое она успела забыть, вернее — от которого ее отлучили насильно. Это тепло,проникало в самую глубину существа Иоко. Она вдруг вспомнила Тайскэ. Ее тело все еще хранило память об опьянении, которое она испытывала в его объятиях.
Хиросэ специально заказал легкий ужин и чай, но Иоко еще не успела проголодаться. Пока она пила чай, приятно охлаждающий горло, небо на востоке подернулось вечерней мглой, алый отблеск заката на море превратился в свинцовый; море, отражавшее небо, казалось тихим и неподвижным, как озеро. После вступления в силу указа о введении чрезвычайного положения рестораны официально считались закрытыми, поэтому с наступлением сумерек все кругом погрузилось в безмолвие. Казалось, будто дом совершенно необитаем, и они остались совсем одни в пустом, безлюдном помещении. Даже служанка не появлялась, чтобы зажечь электричество,— когда зажигался свет, приходилось закрывать ставни, спускать маскировочные шторы.
