Прочитав, Иоко сразу же разорвала письмо и скомкала обрывки. Пользоваться одолжениями этого человека равносильно оскорблению. Нет, больше она его не увидит. Она поспешно сложила лежавшую на циновке ткань и снова завернула в бумагу. Она твердо решила отослать подарок обратно. Сердце ее было полно гнева и решимости.

Но прошел день, наступил другой, а Иоко все не отсылала пакет. Разорванное и смятое письмо так и лежало, скомканное, в ящике ее письменного стола.

Нет, она была уверена, что не позволит Хиросэ обвести себя вокруг пальца с помощью такой нехитрой уловки. Она не сомневалась в себе, но убогая жизнь, изо дня в день ее окружавшая, вид жалких, опустившихся людей, которых она встречала на каждом шагу, привели к тому, что Иоко невольно пала духом. Не было никого, кто вселил бы в нее надежду на лучшее, светлое будущее. Не было никого, кто утешил бы ее ласковым словом любви. Запуганные угрозой попасть на фронт, истерзанные голодом, мужчины были слишком поглощены борьбой за собственное существование; не находилось ни одного человека, который позаботился бы о счастье молодой одинокой женщины. И женщина, терзаемая одиночеством, изголодавшаяся по любви, готова была искать любви даже у того, кто, в сущности, являлся ее врагом.

Привязанность к Тайскэ не исчезла, но любви, его любви, которую она получала взамен, больше уже не существовало. Жить без любви, без сознания, что ты любима,— даже женщине с сильным характером, как  Иоко, казалось бессмысленным.

Охваченная внутренней борьбой, она ничего не ответила Хиросэ. Она твердо решила отправить обратно его подарок и все же бессознательно медлила с отправкой, ибо отослать ткань означало бы, что всякие отношения с Хиросэ отныне раз и навсегда порваны. Она твердо решила в душе никогда больше с ним не встречаться, и и то же время была бы рада оставить эту ткань у себя, если бы это оказалось возможно. Она все еще не пришла ни к какому определенному выводу, когда наступило \ словленное двадцать третье апреля.

Иоко упаковала ткань в бумагу, тщательно обвязала шнурком, завернула пакет в платок и утром, уходя на работу, взяла с собой. Предупредила мать, что вернется попозже, так как после работы ей надо кое-где побывать. Теперь она знала, как ей поступить.

Иоко решила повидаться с Хиросэ. Встретиться с ним нужно было по двум причинам. Во-первых, чтобы швырнуть ему обратно его подарок, дарить который он не имел ровно никаких оснований, во-вторых — для того, чтобы, прежде чем окончательно порвать с Хиросэ, досконально выспросить его о том, как он изувечил и фактически довел Тайскэ до смерти, а потом обрушить на него весь свой гнев и презрение и заставить признать свою вину, заставить просить прощения — отомстить за Тайскэ хотя бы в такой слабой форме.

Иоко не сомневалась, что сумеет не уронить своего достоинства, сумеет высказать Хиросэ все, что нужно. Следовательно, ей нечего стыдиться поступка, который на готовится совершить,— она может смело признаться в этом кому угодно.

Теперь она успокоилась. Предлог был найден. Но ей не хотелось думать, будто это только предлог. Она неустанно твердила себе, что идет к Хиросэ только затем, чтобы вернуть отрез и заставить его просить прощение. Это будет ее последняя встреча с Хиросэ. Утром она надела платье, а не брюки, в которых обычно ходила на работу, и, выходя из дома, надушила духами воротник и новые перчатки. Ей хотелось выглядеть красивой, когда она очутится лицом к лицу со своим врагом. Когда мужчина находит женщину красивой, ей легче одержать над им верх.

С утра и до окончания рабочего дня Иоко, как всегда, напряженно трудилась в провизорской. Вернее, старалась работать так, как обычно. Ничего ведь не произошло, ничего еще не случилось, твердила она себе, изо всех сил стараясь справиться с душившим ее волнением. Будь что будет, но она повидает Хиросэ и заставит его признаться в совершенном преступлении. И больше не надо ни о чем думать... Не нужно размышлять слишком много. Подумать она успеет потом, после... Однако в действительности ей было нелегко избавиться от одолевавших ее сомнений. Она потому и гнала их от себя, так упорно, что понимала: если она начнет рассуждать, решимость ее покинет.

Вечером, закончив работу, Иоко убрала книги, в которых записывала выданные за день лекарства, и тщательно причесалась перед зеркалом в умывальной. Потом, ощущая какой-то внутренний холод, подкрасила губы. Лицо, отраженное в зеркале, показалось ей совсем чужим. Взгляд незнакомый, словно у посторонней. Чужое лицо, холодное и решительное... Она взяла пакет и вышла из ворот академии. На улице уже зажигались огни.

На платформе станции Сиба в этот вечерний час толпилось много народа. В толпе то и дело мелькали понурые фигуры людей в черных хаори с гербами — это были родственники убитых на фронте, чей прах покоился в храме Ясукуни; они приехали в столицу по специальному приглашению на храмовый праздник. Иоко торопливо пробралась через толпу и пошла по дороге, поднимавшейся в гору. Больше она не испытывала ни сомнений, ни колебаний. Она шла не глядя по сторонам, так уверенно, словно возвращалась к себе домой. Как-то она пойдет сегодня вечером обратно по этой дороге? Добром все это не кончится... Сердце у нее сжималось от страха. И все же она продолжала идти вперед.

Улица, застроенная жилыми домами-особняками, освещенная скудными фонарями, тонула в вечернем сумраке, имена владельцев на табличках, прибитых у ворот, сливались в неясные пятна; отыскать нужный дом было нелегкой задачей. Прохожих почти не встречалось — спросить дорогу было не у кого. Минут пятнадцать она блуждала по улице. На лбу выступила испарина, Иоко почти задыхалась. Вдруг ей пришло в голову, что будет лучше, если она так и не сумеет отыскать дом Хиросэ,— 1П1.1 вернется домой без всяких происшествий, целая и невредимая.

Она свернула направо и пошла вдоль низкой каменной ограды. Вскоре впереди она заметила ворота, а у ворот высокого мужчину в японской одежде. Он опирался на палку. Иоко поняла, что путь к отступлению отрезан. Она хотела было молча пройти мимо, но стоявший у ворот человек сделал движение в ее сторону, и, едва она прошла, сзади раздался голос:

— Кодама-сан, вы?

Внутренне вздрогнув, Иоко остановилась. Они стояли глядя друг на друга в неясном вечернем свете.

— Здравствуйте! Я уже давно жду вас! — взволнованно сказал Хиросэ.— Наверное, добрых полчаса стою здесь, не меньше. Боялся уже, что вы вообще не придете, и, признаться, совсем приуныл. Ну, спасибо, что пришли!

В темноте она слышала только его голос. Этот голос производил на нее удивительно завораживающее, неотразимое действие. Услышав его, Иоко почувствовала, как разом спадает напряжение, точно тисками сковывавшее ее тело, и кровь, до сих пор точно застывшая, вновь горячим потоком заструилась в жилах. Она считала Хиросэ своим врагом, но он, как видно, совершенно не подозревал об этом и держался непринужденно и просто. Иоко растерялась, решимость, поддерживавшая ее, дрогнула.

— Давно мы не виделись! Ну, пойдемте же в дом! Посидим вечерок спокойно, без спешки... Сегодня я с утра послал несколько человек из типографии на рыбную ловлю, они привезли уйму свежей рыбы. Специально, чтобы угостить вас...—Он весело болтал, шагая с ней рядом по плитам, которыми была вымощена дорожка, ведущая к вестибюлю. При ходьбе он опирался на палку, но двигался довольно свободно.

Иоко не ожидала, что Хиросэ встретит ее так радостно. Она почувствовала, как нелегко будет начать разговор, ради которого пришла, и внутренне смутились.

В прихожей стояли три больших сундука, обвязанные веревками и приготовленные к отправке. Навстречу гостье вышла служанка, она провела Иоко в комнаты ив втором этаже. Это были смежные комнаты в шесть и восемь циновок, выходившие на веранду; ставни на веранде были закрыты, маскировочные шторы опущены. В комнате горел яркий, почти ослепительный электрический свет, создавая удивительно спокойное, радостное настроение. Давно уже не приходилось Иоко бывать в такой светлой комнате.